Сергей Переслегин: "Любой прогноз можно изменить"

Физик, социолог, военный историк, публицист, исследователь и теоретик фантастики, руководитель группы «Конструирование Будущего» Сергей Переслегин уверяет: в прогностике всегда были и будут два основных типа предсказателей — Мерлин и Кассандра. Оба они, в сущности, сообщали современникам порой нелицеприятные новости о грядущем, но если король Артур слушал Мерлина и делал выводы, то Кассандре повезло намного меньше. Впрочем, после сожжения Трои к ней начали бы прислушиваться, да вот беда — слушать было уже некому.
 

Где поставить камень
и что на нем написать
Одна из главных проблем прогнозирования — то, что слушатели воспринимают теоретиков негативно. «Начинаешь честно описывать мир, а все вокруг приходят в ужас: «Почему вы так плохо думаете о людях?» — приводит пример г‑н Переслегин. Он убежден, что новый мир, который сейчас возникает на наших глазах, будет веселее, интереснее, острее и проблемнее, чем сегодня. «Просто, когда мы думаем о будущем, у нас возникает проблема страха перед иным. А будущее всегда сильно другое, потому что из всех прогнозов всегда сбываются самые нетривиальные», — объясняет он.
А для чего вообще знать свое будущее?
— Еще пару лет назад в ответ на такой вопрос я с уверенностью говорил — ни для чего. Знание будущего, особенно для бизнесмена, не нужно, более того, оно лишь осложняет жизнь. Год назад ситуация изменилась, и я стал понимать, что прогнозирование необходимо предпринимателю, правда, всего в двух случаях. Во‑первых, когда бизнес настолько хорош, что пора всерьез задуматься об изменении мира (так поступают гигантские корпорации, по имени которых потом называют эпоху, например, как была эпоха Microsoft). И второй случай — когда бизнес находится в ситуации критической и может умереть в любой момент.
Прогнозирование — это не гадание и вообще не попытка понять, чего ждать в будущем. Это управленческая технология, которая нужна только тогда, когда вы столкнулись с системной неустойчивостью — мира, страны, корпорации, даже отдельного человека. Находясь в устойчивой ситуации, вы легко планируете завтрашний день — потому что все просчитывается, сис­тема неизменна. Если же вы, думая о будущем, приходите к пониманию, что мир меняется, вам захочется осмыслить эти изменения. И в этот момент будущее начинает управлять вами.
А каким образом?
— Приведу два примера — позитивный и негативный. В 90‑е гг. я мог бы открыть бизнес по производству и продаже пейджеров. Но в тот момент у меня появилось странное ощущение, что это устройство — ненадолго, это далеко не совершенная система связи, которая быстро отойдет. Да, тогда было сложно сказать что‑то определенное, но интуитивно решение было принято правильное.
Куда более неприятные ситуации случаются, если такого ощущения вовремя не появилось. Так, в конце ХIХ в., когда в Европе еще было распространено газовое освещение, Парижская объединенная компания решила монополизировать рынок и, как следствие, завладеть всеми газовыми сетями Франции и Бельгии. Предприятие основательно вложилось в оборудование и уже готовилось получать прибыль. Но в этот момент на другом конце мира Эдисон произнес историческую фразу: «Мы сделаем электричество дешевым настолько, что только богачи будут пользоваться газовым освещением!» И компания осталась с огромными газовыми сетями, которые оказались никому не нужны. Чуть‑чуть не увидели, что будущее будет другое, и сделали неверный ход в настоящем.
То есть нужно просто доверять внутреннему голосу? И с верными прогнозами не будет проблем?
— Все зависит от объекта прогнозирования. Положим, предсказывать легко удается на период одного шага развития. Например, энергетика — система колоссальной инертности. Ее и сломать тяжело, и починить почти невероятно. Но прогнозировать ее до 2050‑х гг. вы можете смело. А вот если пытаться предсказывать быстроменяющийся мир, то может оказаться, что за три года пройдет целых три шага развития. А если речь идет о Фукусиме, то у вас есть 6 часов на прогноз, и упаси вас бог в этом прогнозе ошибиться.
Помимо скорости изменений есть и другой момент. Порой определить объект прогнозирования почти невозможно. Взять хотя бы транспорт. Изначально это была энергия животного. Потом — энергия машины: любой — от паровой до реактивного двигателя. Совершенно очевидно, что на следующем этапе развития транспорт будет ни тем, ни другим. Но чем он будет — сказать пока невозможно, мы не в состоянии этого представить.
В чем еще состоит сложность прогнозирования?
— В этом плане показательна ситуация со Сбербанком, который поставил себе задачу к 2021 г. стать самым крупным финансовым учреждением мира. На то, чтобы достичь этой цели, они уже истратили огромное количество средств, пока искали самый удачный вариант развития, прописывали сотни гипотез. Какой‑то вывод руководство банка, конечно, сделало и план наметило. Но мне это не особо интересно, потому как у меня есть сильное сомнение, что в 20‑х гг. XXI в. вообще будут серьезные финансовые учреждения в том виде, в котором мы это понимаем сейчас. Да, возможно, Сбербанк станет ничуть не хуже, чем Chase Manhattan Bank, но этот результат может оказаться совсем не победным.
Наша основная профессиональная мифологема — «витязь на распутье». Ну помните: направо пойдешь, налево пойдешь, прямо… Так вот, главная проблема для наших современных управленцев заключается в том, что камня никакого и нет. И уж, конечно, никаких вариантов четких действий на нем не написано. И камень нужно придумать, и варианты прописать: просто апокалипсис, экологический апокалипсис, глобальное потепление и соответствующий апокалипсис — и т. д. А как это сделать, знают немногие. Что уж там — вполне себе избранные личности.
 

Спасти мир могут
сотовые телефоны
Человечество стремительно несется к обрыву, уверен Сергей Переслегин. У современного мира осталось совсем немного времени на осознание этого факта и еще меньше — на попытки разработать план действий по спасению.
Неужели все так плохо? Это из‑за кризиса 2008 г.?
— В общем, да, только надо понимать, что этот кризис на самом деле является кризисом 2001 г., а тот, в свою очередь, кризисом 1971‑го. Скоро все призрачное благополучие закончится, я в этом убежден, я знаю это еще с 90‑х гг.
Почему и что конкретно произойдет?
— Давайте сначала «почему». Причин много, но основных, на мой взгляд, всего три. Во‑первых, кризис возникает тогда, когда мировая экономика глобализирована. Сейчас, по моим оценкам, глобализация составляет около 60‑70%. Казалось бы, времени еще предостаточно, но посмотрите, развитые страны, по которым этот кризис ударит больнее всего, тратят очень много сил на то, чтобы скорее глобализировать экономику, вовлечь в нее менее развитые страны. Так что просвет стремительно уменьшается.
Вторая причина, или признак, кому как нравится, — территориальное разделение производства и потребления. Если очень упрощенно: все, что можно, потребляем в Америке, все, что можно, производим в Китае. Отсюда неизбежно возникает колоссальная нагрузка на транспорт и возрастают риски. Когда Европа массово переделывает электростанции под арт‑объекты и гордится этим, мол, мы за экологию, во внимание не принимается тот факт, что может случиться холодная зима. И тогда вся европейская энергосис­тема рухнет. Вырабатывать электроэнергию в Китае, а потреблять ее в Германии, скажем, мы пока не умеем.
И еще один момент. Кризис приобретает амбивалентные черты. Когда экономику настигает кризис нехватки, ничего страшного: ресурс либо находят, либо учатся обходиться без него. А вот когда возникает амбивалентность, выйти из кризиса без потерь невозможно. Вспомните ситуацию 2008 г.: предприятия испытывали дефицит средств, при этом инвесторы сидели на мешках с деньгами и жаловались, что им некуда вкладывать. То же самое сейчас происходит с людским ресурсом — население растет, а число трудоспособных кад­ров уменьшается.
И что же будет?
— Мы движемся по S‑образному графику с несколькими точками неустойчивости. После периода стабильного и динамичного развития в 1967‑1969 гг. мы прошли первую критическую точку, которая предвещала фазовый переход от зоны роста в зону стагнации, начало которой я датирую 1971‑1973 гг. Далее последовал 30‑летний период насыщения, стагнации и замирания технического развития. И уже в 2001 г. мы подошли к новой критической точке, перейдя в этап барьерных колебаний. Ведь что сейчас происходит на рынке: если рост — то быстрый, если падение — то глубокое, причем каждое следующее падение глубже предыдущего. Кризис 2008 г. в этом смысле не закончился, а лишь обрел другую форму.
Рано или поздно эти колебания закончатся тем, что сломается одна из ключевых инфраструктур, в наших реалиях это, скорее всего, транспорт или энергетика — как повезет. И тогда произойдет фазовая катастрофа — резкое падение уровня жизни: голод, отсутствие воды, война, революции. Мы резко падаем вниз, потом опять короткий период колебаний, а дальше долгий период темных веков. Нас отбросит примерно на уровень начала ХХ в., при этом мы сохраним многие технические артефакты. Но социальные инструменты откатятся еще дальше, в начало ХIХ в., к тому периоду, когда о глобализации мира не было речи. Мы такое видели уже в 1990‑х гг. в миниатюре на примере краха СССР.
И ничего нельзя изменить?
— Ну отчего же. Суть и смысл базового кризиса — столкнувшись с барьером, нужно запастись энергией, а затем конвертировать ее в движение. Только вот большой вопрос — сможем ли мы это сделать.
Но действительно ли период с 1971 по 2001 г. был периодом технической стагнации? А как же быть с сотовыми телефонами, компьютерами? Здесь ведь идет стремительное обновление технологий.
— Все это — в рамках одного и того же технологического процесса, это не создание нового, а развитие уже существующего. И строго говоря, появление новых средств связи — это вообще не индустриальная эпоха, а, возможно, начало новой эры. Это случилось как раз в момент фазового кризиса и, как я уже говорил, может либо вознести нас, либо погибнуть вместе с нами, оставшись непонятным и нерабочим артефактом для наших потомков. Это как на войне — войска через реку переправились, плацдарм для атаки захватили, а основные силы не подошли.
То есть у человечества все‑таки есть шанс?
— Разумеется, я вообще верю в людей. Но я пессимист. Теоретически кризис может стать точкой прорыва с IТ‑пакетами в качестве локомотива, военные это называют ударом в первой критической точке. За всю долгую историю сражений — а человечество воевало много и хорошо умеет это делать — мне известны только два примера такого контрудара. Момент очень короткий, поймать его сложно, вероятность — доля процента. Шансы точно есть, гарантий точно нет.
 

Бизнес должен стать властью и найти место в кластерах
Взгляд профессионального прогнозиста преимущественно направлен в далекое будущее, но игнорировать настоящее было бы непростительной ошибкой. «Это, по сути, потеря базы для прогнозирования, — говорит Сергей Переслегин, — а потому текущее положение дел всегда вызывает живейший интерес».
Каковы, на ваш взгляд, главные тренды, которые необходимо учитывать бизнесу в 2012 г.?
— Основное событие, которое всех нас ждет, — президентские выборы. Я пребываю в полной уверенности, что Владимир Путин победит, значит, впереди нас ждет как минимум шесть, а вероятно, и двенадцать лет жесткого административного режима имперского типа. Этот режим, с одной стороны, патерналистский, а с другой — предполагает и жесткие требования. Путину необходимо будет в первую очередь решить проблемы военной безопасности, продовольственного кластера и энергетики, именно сюда будут идти основные денежные потоки.
При этом все это будет делаться за чей‑то счет. Грабить будут обязательно, кого конкретно — сложно сказать, но мне кажется, что власть будет брать все, до чего сможет дотянуться, и судьбу Ходорковского* некоторые крупные холдинги могут повторить. Но все же в основном давление будет идти на малый и средний бизнес, потому что это сделать гораздо проще. В этом плане бизнес в России, который и так никогда не был легким, станет весьма нервным мероприятием. Я бы рекомендовал молодым бизнесменам внимательно рассмотреть взаимодействие с административными властями — найти способ встроиться в систему государственной власти.
То есть пойти на работу в органы управления, не прекращая вести бизнес?
— В рамках закона, конечно, но в целом верно. У меня есть очень хороший знакомый, который занимается производством советских автоматов для продажи газированной воды, и до недавнего времени он работал специалистом в экономическом отделе администрации города. Примерно это я и имею в виду. Для небольшого бизнеса такая не очень высокая должность — естественная реакция в условиях путинской России. Но конечно, чем бизнес крупнее, тем должность должна быть значимее.
Вы считаете, должность в органах власти может реально уберечь бизнес?
— Она не гарантирует вам 100%‑й защиты, это определенно. Но вот вам конкретный пример — о каких‑то законах, о каких‑то решениях и планах властей вы будете узнавать чуть раньше остальных. Вы сможете в неформальных разговорах с коллегами выяснить, как и в какой форме будет исполняться тот или иной закон, и сможете вовремя сделать необходимые коррективы в своем бизнесе. Ну и все‑таки принцип «своих не трогать, а если и трогать — то после чужих» пока еще работает. Хотя при желании наказать можно каждого, в любой стране мира. Это факт.
Помимо внедрения в управленческие структуры что еще станет важным трендом для бизнеса в 2012 г.?
— Второй момент развития — кластерообразование. Каждый бизнесмен, пока не стало поздно и вакантные места не заняты, должен понять, что будут делать на его территории, какое направление развивать, и по возможности органично вписаться в него. К примеру, если создается кластер радиационной медицины, нужно понимать, что там, конечно, будут врачи, медицинские центры, исследовательские лаборатории, оборудование, форменная одежда. Но еще, например, там будут гостиницы. Будут аэропорты. Будет транспортная инфраструктура. Будет создана система кафе и ресторанов. Да и отдыхать эти ученые‑врачи тоже где‑то должны. И во всем этом сопутствующем комплексе нужно вовремя найти себе место.
Сейчас многие компании переживают непростой период. Какой шанс есть у российского регионального бизнеса выжить и как определить, что в данный момент мы моделируем правильное будущее?
— Я не буду особо оригинальным, если скажу, что кризис — это момент наивысшего испытания, который дает не очень большой, но реальный шанс выйти в мировые лидеры и очень большой и тем более реальный шанс погибнуть совсем. Стабильное развитие мира сейчас, к сожалению, лежит в области невозможного будущего, а потому есть крайняя необходимость в активных действиях, пережидать момент бесполезно.
Что же касается маркеров правильности… Если вашу компанию или ваш город начали сотрясать необъяснимые разрушения, локальные катастрофы, срывы и трагедии, знайте — вы сделали что‑то такое, что дестабилизировало систему, и она вас в общем‑то пугает, требуя прекратить всякое воздействие. В этом смысле такие происшествия — это не показатель того, что все идет не так, все просто идет по‑новому. Есть такой анекдот. Человек хочет удалить файл на компьютере. Система задает ему вопрос: «Вы уверены, что хотите удалить этот файл?» — «Да». — «Удаление этого файла будет безвозвратно, вы не сможете восстановить его. Удалить?» — «Да». — «Удаление этого файла может повредить работу системы. Вы уверены?» — «Да». — «Мы не гарантируем, что работа системы будет возможна после удаления этого файла. Продолжить?» — «Нет». — «А, испугался!» Подобная ситуация происходила в Советском Союзе перед самым его концом, и Михаил Горбачев пошел на попятный, хотя у него могло бы получиться. И мы все знаем, что из этого вышло.
Но может быть, система таким образом предупреждает, что изначальный посыл к изменениям был неверный?
— Во всех этих происшествиях нет рефлексирующего разума. Изменения — это либо прогресс, либо регресс. Недавно я встретил в метро женщину, чья электронная книга гласила: «Злейший враг нашего мира — демон миропереустройства». Но мои знания и опыт человечества говорят об обратном. Самые страшные катастрофы со странами и народами, а иногда и с цивилизациями происходили именно тогда, когда нужно было что‑то менять, но ни желающих, ни средств, ни сил для этого не находилось. И тогда в течение одного‑двух поколений цивилизация погибала.
Мир устроен так, что он меняется. И человек может стать или субъектом, или объектом изменений. Это уж на что хватит сил. Но отсутствие изменений — это всегда деградация. В этом плане мне очень грустно вспоминать недавние события на Ближнем Востоке и в Северной Африке. И Хусейн, и Каддафи в свое время имели шанс обратиться к прогностикам, им нечего было терять. Но они решили проиграть спокойно, по правилам, а не делать никаких идиотизмов. Известный шахматист Давид Бронштейн как‑то сказал по этому поводу следующее: «Есть смысл пожертвовать и пешку, и коня, и ладью, и даже ферзя, если вы видите, что нормальный ход развития ведет вас к гибели».
Надежда Ворониченко
 

Сергей Переслегин
Физик, социолог, историк, критик, публицист, исследователь и теоретик фантастики и альтернативной истории
Родился в 1960 г.
Образование: физический факультет Ленинградского государственного университета по специальности «Физика ядра и элементарных частиц».
Карьера:
с 1989 г. занимался вопросами теории систем в Московском институте системных исследований (НИИСИ);
с 1993 г. по настоящее время — ведущий редактор издательского дома «Корвус»;
в 1996‑1997 гг. читал лекции по социологии в Казанском университете и Рижском социологическом центре;
с 2000 г. — руководитель исследовательских групп «Конструирование Будущего»;
с 2002 по 2006 г. — эксперт ЦНИИ АИ;
с 2003 г. — Санкт‑Петербургская школа сценирования.
Достижения: автор более 30 работ, посвященных вопросам теории систем и теории стратегии. Лауреат премии «Странник‑1996» за книгу критики «Око тайфуна: Последнее десятилетие советской фантастики».