«Нетрудно представить, что носить маску будет нормой, символом подчинения власти. Народные дружины начнут отлавливать безмасочников как диссидентов, облавы будут показывать по телевизору». МНЕНИЕ.
О том, что СOVID-19 изменит общество и привычную жизнь, говорят много. DK.RU уже писал о том, что после весны 2020 года могут стать иными правила авиаперевозки и архитектурные решения жилых домов. Мыслями на тему грядущих перемен в HBR поделился кандидат исторических наук, профессор факультета антропологии ЕУСПб Илья Утехин. Главное из интервью — в нашем материале.
— Этикет, возможно, изменится. Раньше отсутствие дистанции между людьми — скажем, в метро, особенно в час пик, никого не смущало. Типичную картину можно было описать словами поэта Саши Черного: «Кто-то справа осчастливил, робко сел мне на плечо». Уйдет ли эта привычка, зависит от того, что мы, простые люди, а не специалисты, будем знать о коронавирусе.
— Нельзя сказать, что обычный человек много знает о вирусах: вирус или микроб — это мифологический персонаж, герой невидимого мира, сила зла. Бытовые представления из любой области, будь то физика или история, мифологичны и слабо связаны с научным знанием. Нетрудно представить себе, что маска станет модным аксессуаром, а носить ее будет нормой, символом подчинения власти, спущенной выше норме. Народные дружины начнут отлавливать безмасочников как диссидентов, введут сертификацию масочной продукции надзорным органом. Облавы будут показывать по телевизору.
Общество всегда находит способы спастись от государства в серой зоне, которую невозможно контролировать. Жить-то надо: людям нужно получать услуги, которые им оказывал бизнес, а бизнес, чтобы выжить, должен эти услуги предоставлять, потому что помощи от государства он не получает.
— В то же время, мне кажется, растет доверие альтернативным институтам гражданского общества, в том числе благотворительным фондам и общественным организациям. Это признак укрепления горизонтальных связей.
— Россия — неоднородная страна: у нас есть столица и города-миллионники, средние и маленькие города, сельская местность, национальные республики. Это разные миры. Свобода и международная мобильность как ее составляющая — ценность довольно узкого слоя населения. Если посмотреть, у какой части жителей России есть загранпаспорт и какая часть по нему летала куда-нибудь, кроме Турции и Таиланда, то окажется, что это очень небольшая группа. Но она важная, потому что от нее многое в стране зависит. Конечно, ценность личной свободы и мобильности разного рода для этих людей всегда была высока, но сейчас она существенно возрастет, как и ценность свободного доступа к информации.
Пандемия окажется песочницей, в которой под благовидным предлогом тестируются способы гиперконтроля со стороны Большого брата.
— Можно посмотреть, например, на то, что происходило в холерные эпидемии. Тогда вспыхивали холерные бунты: бытовали слухи, что заразу распространяют врачи и власть, чтобы извести простой народ, и это вело к погромам и к тому, что теперь называют массовыми беспорядками. Такая параллель существенна тем, что отсылает нас к теориям заговора и фейкам, которые возникают в ситуации непрозрачной коммуникации властей с народом.
— Аналогия с холерными бунтами — повод вспомнить, что теории заговора — плохой ориентир для принятия решений. А ведь теориям заговора подвержен не только «простой народ»: в высших эшелонах власти о многих вещах, не только о международной и внутренней политике, но и о коронавирусе запросто могут рассуждать в терминах конспирологии. Потребность найти внешнего врага и приписать ему какие-то интенции — не самая продуктивная, потому что она уводит нас от реальных действующих механизмов.
— В отличие от очного общения, когда мы видим лица друг друга и физически соприсутствуем, взаимодействие, опосредованное Zoom или другой программой, требует больше сил и затрат энергии, особенно когда мы говорим не с одним человеком, а с группой. Дело в том, что мы эволюционировали для соприсутствия и непосредственного общения лицом к лицу; нам важно знать, слушают ли нас и понимают ли, — а узнаем мы об этом, наблюдая за реакцией собеседника.
— Значительную часть офисной работы можно, как оказывается, делать не в офисе. Но я не хотел бы, чтобы это стало системой: не только потому, что некоторые вопросы гораздо эффективнее обсуждать лично, но и потому, что разделение личного и рабочего пространства — это и часть привычного нам качества жизни, и повод для социального взаимодействия, которое формально не является частью работы, но делает работу человечной, а отношения в коллективе — человеческими.
— Дистанционное образование — это не только курсы в записи и уж точно не просто видеозапись обычных лекций. Онлайн-курс на известных платформах — это новый тип продукта, рассчитанный на поколение, которое в принципе хуже воспринимает долгое говорение. Старый формат чтения лекций, когда человек что-то рассказывает полтора часа, интересен, только если этот человек кто-то вроде Гришковца.
В очном обучении есть существенный элемент, помимо лекций и общения по делу. То, что происходит в коридоре, когда мы перекидываемся какими-то фразами с преподавателями и студентами, тоже важно.
— Сейчас происходят события исторического масштаба. Но, находясь в их эпицентре, мы можем не осознавать, к каким последствиям это приведет. Когда большевики захватили власть, трамваи ходили, булочные были открыты и люди могли спокойно пить свой кофий, не понимая, что на самом деле они проснулись в другой стране и отныне все будет иным. Вполне вероятно, мы находимся в такой же ситуации: пока у нас горит свет, работает интернет, еда в холодильнике есть, магазины еще не закрыты. Но, возможно, уже произошли какие-то изменения, а мы этого не заметили.