«Нищий ученый никогда не сможет успешно конкурировать за мировое лидерство. На скудное довольствие практически невозможно привлечь талантливую молодежь» — Владимир Фролов.
Владимир Фролов, научный руководитель в Copernicus Gold:
— К написанию этого прожекта меня подтолкнули слова известного политолога Валерия Соловья*, что РАН надо распустить и строить науку по китайским образцам. Я же имею иной взгляд на эту проблему, поэтому решил высказать свое мнение по вопросу модернизации науки.
Это очень популярная точка зрения, что ничего не надо придумывать. В мире уже все есть. Заимствуй и делай. К сожалению, именно развал науки, образования, а в итоге интеллектуальное бессилие сделали эту идею столь популярной. Сами, мол, ничего придумать не в состоянии, поэтому надо позаимствовать у соседа.
Тридцать лет назад Китай решил жить своим умом. Помню, как стебались над китайцами российские реформаторы. Предрекали им катастрофу. Россия же стала развиваться по чужим лекалам. Результат нам известен.
Крайне сложно укоренить чужеземный подход на своей почве. Все успешные сегодня страны, хотя и заимствовали у своих уже состоявшихся к тому времени соседей по планете навыки управления государством, организацию науки, судопроизводства и многое другое, но, как правило, вносили в эти рецепты свою немалую национальную специфику.
Пожалуй, самое главное правило — ничего не надо разрушать до основания. А надо попытаться наработанный в стране за сотни лет опыт приспособить к изменившимся обстоятельствам. Если говорить об Академии наук, то такая форма организации науки доказала свою эффективность в России. Я не ставлю под сомнение необходимость серьезных новаций, но это надо наложить на сложившиеся уже традиции.
Здесь уместно вспомнить, с каким фанатизмом Россия заимствовала «самые передовые методы в мире в системе образования» и как непрерывно его фактически разрушали в течение последних десятилетий.
Я работал в АН СССР 17 лет. Большую часть времени в Институте математики и механики Уральского отделения АН СССР. Во времена если не расцвета, то, пожалуй, в те времена, когда наша фундаментальная математика и прикладные исследования были конкурентоспособны в сравнении с любой страной мира.
Но это все времена прошлые. Сегодня академическая наука если и не в руинах, то основательно обветшала.
Разрушительный каток прошелся по академической науке. Но нельзя жить с головой, повернутой назад. Всем неравнодушным к успехам фундаментальной науки придется отвечать на извечный русский вопрос — что делать?
Я уже достаточно долго не работаю в Академии. Но все мои близкие друзья из того времени. Профессора, члены Академии. И мне, и им больно за угасание российской науки. Например, Михаил Кацнельсон из Нидерландов, ранее работавший в Институте физики металлов УНЦ АН СССР, а сегодня весьма успешный европейский физик, пишет, что лет 40-50 назад в СССР была очень сильная школа теоретической физики, сейчас же она практически угасла и еле теплится силами престарелых физиков.
Об этом же в отношении математики пишет живущий в России академик Виктор Васильев: «В 1960-70 гг. наша математическая школа была на замечательной высоте, входя в большую мировую тройку вместе с США и Францией. Но в 90-е тем из них, кому было немного за 20, практически не нашлось места в научной России: ни в РАН, ни где-то еще, и почти все оказались на Западе или были потеряны для науки. Жить здесь на академическую зарплату научного сотрудника было невозможно, купить жилье – тем более».
Информационный мусор, перемежаемый матом
Начну с истории, рассказанной мне лет пять назад профессором математики на международной конференции в Черногории.
Ему дали грант 2 млн руб. на исследования по оптимизации загрузки воздушного транспорта в России. Работа была сделана. Проведены необходимые расчеты. Написан отчет на 50-ти страницах.
Принимавшийся работу бюрократ разорался — за два миллиона, и такая отписка? Спросили, что он считает не отпиской. Почесал затылок и ответил: «Ну, хотя бы страниц триста».
Набросали в отчет пару сотен страниц информационного мусора. Профессор не удержался и написал в середине отчета страницу отборного мата и все, что он думает о бюрократической машине. Отчет был одобрен. Акты подписаны.
Все это можно свести к анекдоту. Но в действительности это трагичная для науки история. 50 страниц многие бы прочитали, и этот отчет принес бы стране реальную пользу. Но читать 250 страниц мусорной информации охотников, скорее всего, не нашлось.
Сейчас у научных сотрудников времени на науку практически нет. Руководящие органы Академии наук фактически подвесили в воздухе. Управление наукой от Академии наук передали министерству. Их там рать несметная и почти каждый клерк требует отчитаться по лично установленной им форме. Сейчас на заполнение этой макулатуры тратится около двух третей времени научных сотрудников.
Нищета науки
Начну тоже с истории. В Институте математики и механики был завхоз. Фактически он администрировал всю не имеющую отношения к науке институтскую жизнь. Закупал оборудование, мебель, занимался всевозможными ремонтами, командовал техническими сотрудниками, водителями автомобилей, бухгалтерами, распределял всевозможные путевки в детские сады, лагеря и делал много другой работы. Сидел в скромном кабинете метров десять квадратных на первом этаже.
А на третьем этаже, в громадном, прекрасно оборудованном кабинете, восседал директор Института, академик.
Сегодня, образно говоря, академика пересадили в кабинет на первом полуподвальном этаже, а завхоз переехал на третий этаж. Уже занят не только административными делами, но и рулит наукой. Как умеет, так и рулит. Бесконечные отчеты, накручивание количества статей, истребует толстенные отчеты. Себе любимому и своему окружению раздает щедрые зарплаты, а научные сотрудники шевелят мозгами за кусок ливерной колбасы.
Сейчас в качестве доказательства бесполезности Академии любят публиковать фотографии престарелых академиков, спящих на заседании АН. Но качественное омоложение науки сегодня невозможно. Среди молодого поколения практически нет ярких ученых уровня Понтрягина, Колмогорова, Тихонова, Канторовича, Красовского.
Престиж ученого в обществе, как и любого другого вида деятельности, рука об руку идет с размером его доходов. Нищий ученый никогда не сможет успешно конкурировать за мировое лидерство. На скудное довольствие практически невозможно привлечь талантливую молодежь. А если и приходят молодые в науку, то чаще всего после защиты диссертации разъезжаются по всему Земному шару.
Сейчас много и справедливо критикуют ученых за то, что они пишут диссертации чиновникам. Среди бюрократов стало модно на визитку вставить строчку об ученых степенях и званиях. Но заняты люди этим ремеслом от безденежья. Такая постыдная практика еще больше девальвировала статус ученого.
К сожалению, материальное вознаграждение в науке обременено теми же проблемами, что и в других сферах деятельности. Вопиющее неравенство в доходах между реально работающими сотрудниками и научной аристократией — директорами институтов, ректорами университетов, членами разных президиумов и высокопоставленными министерскими чиновниками.
Вывод более чем очевиден — за хорошую науку надо платить хорошие деньги, и не столько чиновникам от науки, сколько самим ученым.
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»
Хотел бы высказать свое мнение об объединении большой Академии наук с Российской академией медицинских наук и Российской академией сельскохозяйственных наук. Большинство членов РАН из прежней Академии считают, что это разбавление фундаментальной науки прикладной принесло больше минусов, чем плюсов. «Благими намерениями вымощена дорога в ад».
Нельзя быть корифеем всех наук. Новобранцы крайне неуверенно ориентируются в фундаментальных исследованиях, представители же традиционной Академии мало что понимают в медицине и сельском хозяйстве. В итоге ученые принимают решения по вопросам, где они вообще не компетентны. Хотя справедливости ради надо сказать, что от самой РАН сейчас мало что зависит. Все полномочия по управлению наукой в руках министерских чиновников. А участь РАН — исчезнуть со временем в результате перехода в иной мир наших немолодых академиков.
Оценка труда ученого
Пожалуй, самый сложный вопрос — как же правильно оценить труд ученого? Вряд ли я смогу дать на него исчерпывающий ответ. Думаю, что лишь коллективный разум может в некотором приближении найти решение этой нетривиальной задачи.
Сейчас принцип до идиотизма прост — даем стране угля, хоть мелкого, но… много. Извините за вольность стиля. Если говорить о количестве статей, то на гора в год можно выдать две-три сильные статьи. Сейчас же во главу угла поставлено графоманство.
Причина — бюрократам нужен простой и ясный количественный показатель, по которому они могут оценить труд ученого. Что может быть проще, чем количество статей и ссылки на них? Поэтому научные публикации изрядно разбавляются информационным мусором. Недавно произошел трагикомический случай. Взломали защиту сайта одного очень уважаемого научного журнала и насовали туда публикаций российских «ученых». Хакеры неплохо заработали на этих так называемых «ученых», а редакция журнала вскоре затерла все эти мусорные статьи.
Приведу по этому поводу уже цитируемого мной академика Виктора Васильева: «Ночной кошмар ученого — глупый и беспардонный министерский чиновник, вооруженный индексом Хирша, который всех проранжирует, определит подлежащих увольнению, и не будет слушать никаких рациональных соображений, ссылаясь на «объективность» фаллометрической информации. Кроме того, имеется и опыт общения с чиновниками, считающими, что простота и универсальность индекса важнее его адекватности».
Нужны ли для оценки труда ученого публикации? Безусловно, да. Но надо брать не количеством, а качеством. И вновь воссоздать рынок научных журналов. А то я как-то узнал, что ранее очень известные научные журналы — честь и гордость советской науки — разоряются, и их продают с молотка.
Поразмышляв на тему оценки труда ученого, все же решил, что не стоит сбрасывать со счетов опыт советской науки.
Я начал работать в Институте математики и механики УНЦ АН СССР во времена директорствования академика Красовского. Сам Николай Николаевич закончил в УПИ кафедру обработки металлов давлением. По этой причине в Институте было много сотрудников с техническим образованием. Красовский давал три года на адаптацию молодого сотрудника. Если за это время были получены реальные научные результаты — продолжай работать. Не было результатов — увольняйся. Каждый год сокращали до десяти молодых специалистов.
Та же метода действовала и в отношении более старших. Если к 30 годам человек не достигал необходимого уровня, то договаривались о его переводе в вуз в качестве доцента. Более старшему сотруднику, часто с докторской степенью, подыскивали место заведующего кафедрой. Тем самым расчищали дорогу для карьерного роста молодым, более перспективным специалистам.
В конце каждого года проходили заседания ученых советов. Длились долго. Отчитывался каждый руководитель отдела. Его работу обсуждали квалифицированные люди — члены ученого совета. Они же и очень компетентные эксперты. По итогам таких заседаний формировался институтский отчет об основных результатах за год. Непопадание результатов отдела в этот отчет могло привести к угрозе расформирования отдела. Дальше директора институтов отчитывались в региональных отделениях АН, а руководители региональных отделений — уже в Президиуме АН СССР. Поверьте, что это был не формальный отчет, а достаточно скрупулезная оценка деятельности фактически каждого научного сотрудника.
Был еще Госкомитет по науке и технике. Он финансировал прикладные исследования. Чаще всего — для военных. Там тоже была своя система оценки.
Плюс АН занималась прикладными исследованиями, как раньше говорили, для народного хозяйства. По хозяйственным договорам.
Что я бы изменил в советской модели организации науки? Точнее сказать, чем бы дополнил?
Была в свое время в СССР такая крылатая фраза, по сути своей оставшаяся лишь лозунгом: наука — производительная сила общества. Первыми это поняли американцы. Во всех глобальных корпорациях созданы мощнейшие научные подразделения. Там работают самые выдающиеся научные сотрудники, включая Нобелевских лауреатов. В России же с этим полная катастрофа. Например, я дважды получал приглашение работать в Америке — в IBM и в Минфине США для оптимизации налоговой системы на базе математических моделей. В России я таких предложений не получал. Мне неизвестны случаи создания таких структур в российских крупных компаниях, но я точно знаю, что наших ведущих сотрудников активно приглашают для чтения лекций и выполнения отдельных контрактов не только американские или европейские компании, но и китайские. Причем китайские все чаще и чаще.
Какова же роль АН в организации сотрудничества с крупными корпорациями? Прямое сотрудничество с корпоративной наукой, получение грантов на выполнение фундаментальных исследований. Подготовка для них профильных высококвалифицированных научных сотрудников.
Пожалуй, главное в переустройстве науки — это передать вопрос оценки труда ученых от министерских чиновников самому научному сообществу. Предстоит решить непростой вопрос формирования компетентного круга экспертов, методов доведения результатов экспертизы до общества, выделения финансирования на инновационные научные направления.
Резюме
Я не претендую, что этими короткими и эмоциональными заметками решил все проблемы Академии наук в частности и российской науки в целом. Моя задача несоизмеримо скромнее. Встроить свой голос в многочисленные голоса других заинтересованных людей.
Нужно не только обсуждать коррупцию, суды или очередное голосование по тому или иному вопросу, но и фундаментальные вопросы развития нашего общества. Экономическую модель развития страны, ее науку, образование, медицину и многие другие, не менее важные, вопросы.
Читайте также на DK.RU: Золото и блокчейн. Российские экс-банкиры начали финреволюцию на трех континентах
* - выполняет функции иностранного агента