У бизнеса еще есть что брать — «колодец до конца не вычерпан», — считает государство. Тем не менее были снижены страховые взносы и налоги для некоторых отраслей и власти занялись проработкой физлиц.
Старший партнер юридической фирмы INTELLECT Роман Речкин подвел итоги 2021 г. в части судебной практики и законотворчества, ориентированного на бизнес, и поделился прогнозами на 2022 год.
В прошлом году «ковидная» повестка была на первом плане — как у властей, так и у бизнеса. Какие процессы происходили на втором — в сфере законотворчества и в судах?
— С точки зрения законотворчества 2021 г. был относительно стабильным просто потому, что государству было не до масштабных реформ и кардинальных изменений. Но очень огорчало правоприменение — то, что происходило в судах, связаны ли дела с уголовными преступлениями, с политикой или с убеждениями. В части экономических споров ситуация тоже не внушает особого оптимизма, поскольку судебная система абсолютно закрыта от общества и подконтрольна исполнительной власти. Это четко видно по рассмотренным спорам. Так, в 2021 г. Арбитражный суд Уральского округа оставил без изменения решения нижестоящих судов — Арбитражного суда Республики Башкортостан и Восемнадцатого арбитражного апелляционного суда — по «Башкирской содовой компании» (БСК).
Дело БСК — клон дела «Башнефти», которую в свое время государство просто решило забрать у частного собственника. Оно было инициировано Генпрокуратурой, формальным поводом послужило подозрение в нарушении закона о приватизации. Вот только приватизация произошла более 20 лет назад. Тем не менее суды, закрыв глаза на исковую давность, на действующее тогда законодательство, иск Генпрокуратуры удовлетворили.
На мой взгляд, исход этого дела был предрешен. Ответчики привлекли компетентных юристов, которые делали в этой ситуации все, что могли: заявляли экспертизы, предоставляли доказательства. У них была четкая, внятная и разумная позиция, подтвержденная документами. Но суд первой инстанции удовлетворил требования Генпрокуратуры, апелляция и кассация оставили его решение без изменений.
Дело БСК четко показывает: сегодня российские суды не способны отказать Генеральной прокуратуре в иске, и, если государство решило забрать актив у частного собственника, оно это сделает. Без насилия, формально, в рамках легальной процедуры. Оно вполне освоило систему отъема собственности и при необходимости ее применяет.
В конце 2021 г. стартовало третье аналогичное дело: Генпрокуратура добивается возврата государству акций единственного в России производителя природного сульфата натрия — ОАО «Кучуксульфат» (Алтайский край), приватизация которого прошла почти 30 лет назад (дело № А03-15486/2021).
Разумеется, не все бизнесы интересны государству. Собственникам малых и средних компаний это вряд ли грозит, владельцам же крупного бизнеса, который может быть интересен государству, либо лицам к нему приближенным, есть о чем задуматься.
Еще 2021 год четко продемонстрировал, что по любым вопросам, связанным с «ковидными» ограничениями, суды поддерживают государство в лице региональных властей. Ни одна попытка оспорить региональные «ковидные» ограничения не увенчалась в России успехом.
Например, оспаривалось постановление губернатора Московской области «О введении в Московской области режима повышенной готовности», которым гражданам было запрещено покидать место жительства. То, что права граждан могут быть ограничены только федеральным законом (п. 3 ст. 55 Конституции РФ), Конституционный Суд РФ не смутило, постановлением КС РФ от 25 декабря 2020 года № 49-П указанные ограничения были признаны полностью соответствующими Конституции РФ.
В ряде регионов оспаривалось введение QR-кодов, обязательных для посещения ТЦ и других общественных мест. В частности, в Свердловской области более 200 человек подали соответствующий коллективный административный иск. Однако 19 ноября 2021 г. Свердловский областной суд в удовлетворении этого коллективного административного иска отказал.
Что касается изменений в законодательстве, они, конечно, вносились, но были очень точечными и локальными. Например, в декабре 2021 г. приняли последний «лоскут» реформы гражданского законодательства, стартовавшей еще в 2008 г. Предполагались достаточно масштабные изменения, поэтому их разделили сначала на восемь законопроектов, потом на десять и принимали блоками — отдельно по сделкам, по юридическим лицам, по решениям собраний и так далее.
Напоследок остались вещные права, напрямую влияющие на работу застройщиков и, по большому счету, на каждого из нас. Так как предполагалось достаточно заметно изменить правила оборота недвижимости и сделок с ним. Предложения по этому блоку в целом были достаточно радикальными: введение права застройки как отдельного правового основания предоставления земельного участка, регулирование пользования чужими имуществом (сервитуты), концепция единого объекта, когда земля и расположенное на нем здание признаются одним, единым объектом.
Госдума приняла этот закон, но из него выбросили практически все существенные изменения, оставив только то, что уже было выработано судебной практикой. Как кодифицированы нормы об общем имуществе в нежилом здании, которые были ранее сформулированы судами. Не стала законом концепция единого объекта, земля и расположенные на ней здания по-прежнему признаются разными объектами, хотя для случая, когда они принадлежат одному лицу, закон достаточно давно устанавливает, что отчуждение здания без земли невозможно.
Таким образом реформа вещного права оказалась «косметической», проблемы и вопросы, ради которых она затевалась, фактически решены не были. В то же время с точки зрения практики это удобно — никаких изменений, будем решать дела так, как решали.
Похоже, что в 2021 г. государству было не до регулирования в целом и бизнеса в частности?
— В общем, да. За исключением налогового администрирования. Оно становится все жестче, навязчивее и энергичнее. Думаю, когда подведут итоги 2021 г., мы увидим, что он побил рекорды прошлых лет по сбору налогов. Уже по результатам девяти месяцев мы видели рост собираемости по всем налогам. Экономика не развивается, реальные доходы людей падают, но за счет ужесточения налогового администрирования с бизнеса и с физлиц государство берет все больше.
В то же время ресурсы взимания налогов с бизнеса почти исчерпаны, поэтому государство сфокусировалось на физлицах. С одной стороны, ФНС пристально изучает самозанятых и организации, с которыми они работают. Мы говорили об этом в прошлом интервью. С другой стороны, налоговые органы изучают людей с активами, генерирующими доходы (бизнес, недвижимость, счета в банках), особенно — с активами в иностранных юрисдикциях. Для работы с ними даже создали специальную межрайонную инспекцию по работе с крупнейшим налогоплательщиками-физлицами. Уверен, что в 2022 г. государство продолжит тщательно активно прорабатывать физлиц с точки зрения увеличения сумм получаемых с них налогов.
Есть ощущение, что государство ослабляет хватку в части взимания налогов с бизнеса. Общепит освободили от НДС. Уменьшили ставки по страховым взносам организациям со штатом от 250 человек: налог с части вознаграждения свыше МРОТ по пенсионным взносам до 10 %, по медицинским — до 5 %, по взносам на больничные — до нуля.
— Снижение налогов — это стимулирование бизнеса и шаг в правильном направлении. Интересно посмотреть, серьезно ли повлияет на рынок общепита освобождение от НДС. Это послабление безусловно важно для больших сетевых заведений (хотя в законе предусмотрено ограничение в 2 млрд руб. по выручке), для маленьких локальных кафе оно не играет никакой роли, поскольку они используют упрощенную систему налогообложения.
Что касается страховых взносов, в нашей стране есть системная проблема: они неадекватные и неподъемные. Перечисление 30% от фонда оплаты труда во внебюджетные фонды душит экономику и препятствует развитию любого бизнеса. Плюс к этому — сомнительная эффективность внебюджетных фондов. Самый яркий пример — Пенсионный фонд. В нем постоянный дефицит, хотя бизнес исправно перечисляет взносы, а гражданам повысили пенсионный возраст.
Год за годом государство продлевает заморозку накопительной части пенсии, что тоже, по идее, должно вызывать вопросы, поскольку работодатель деньги перечислил, но в Пенсионный фонд они не поступили, следовательно, не будут учитываться при расчете пенсий. Полагаю, граждане никак на это не реагируют, поскольку уверены, что к моменту выхода на пенсию правила игры еще десять раз поменяются.
>>> Читайте также на DK.RU: Как не поднять статью с пола за налоговое преступление или мошенничество — Павел Репринцев
С 2022 г. организации освободили от необходимости сдавать бухгалтерскую отчетность в другие госорганы, кроме налоговой инспекции по месту регистрации. Можно ли считать это шагом государства навстречу бизнесу?
— Развитие информационных систем привело к тому, что государство фактически видит бизнес-процессы налогоплательщика, его доходы и затраты. Есть онлайн-кассы, электронные счета-фактуры, маркировка товаров, в 2021 г. была запущена национальная система прослеживаемости товаров. В такой ситуации возникает вопрос: нужна ли отчетность в том виде, в котором бизнес ее сдает с 90-х годов, когда происходило его становление и он был совершенно непрозрачен для государства.
Когда государство вводило ЕНВД, оно рассуждало примерно так: мы не знаем, сколько вы (бизнес) зарабатываете, не можем проконтролировать, поэтому платите фиксированную сумму. В 2021 г. ЕНВД «умер», поскольку сейчас ФНС имеет возможность видеть реальную выручку налогоплательщиков и все принадлежащие им объекты налогообложения (здания, земельные участки, транспорт). Поэтому и сдаваемая бизнесом отчетность стала избыточной.
В такой ситуации ФНС уже говорит о создании «новой модели онлайн налогового администрирования». Смысл ее в следующем: раз мы (ФНС) видим ваши доходы и расходы, то можем за вас и налоги посчитать, и сразу списать их. Разумеется, это предложение подается «под соусом» заботы о бизнесе и упрощении его бизнес-процессов. Однако интересы бюджета противоположны интересам бизнеса: бюджет заинтересован в том, чтобы получить как можно больше денег, а бизнес — чтобы минимизировать свои затраты.
Идея унификации и упрощения отчасти реализована Федеральным законом от 29.11.2021 № 379-ФЗ, которым в Налоговый кодекс РФ введен так называемый «единый налоговый платеж» для организаций и ИП. Налогоплательщики смогут одним платежом уплатить налоги, страховые взносы, сборы, а также пени и штрафы. А налоговый орган самостоятельно распределит поступившие деньги по конкретным налогам и сборам, а также по бюджетам. Отмечу, что пока речь не идет о замене нескольких налогов одним, ЕНП — это один платеж по нескольким существующим налогам.
Сегодня вектор развития налогового администрирования и государственного администрирования в целом направлен на совершенствование цифровых технологий. Об их значимости говорит даже Владимир Путин, хотя у него, как считается, нет сотового телефона, и он не пользуется интернетом.
Государство думает, что за счет технологий можно решить и системные проблемы, в том числе проблемы во взаимоотношениях бизнеса с властью: введем какой-нибудь сервис, облегчим сдачу отчетности, упростим уплату налогов — и все будет хорошо, экономика пойдет в рост.
На мой взгляд, цифровые технологии — не панацея. Какими бы продвинутыми они ни были, на определенном уровне все равно все упирается в людей, принимающих решения. Какие бы красивые и эффективные сервисы ни реализовывало государство, если инвестиционный климат в стране определяет Следственный комитет, инвестиций не будет. И так во всем.
Вернемся к налогам. В течение нескольких лет бизнес бьется за снижение кадастровой стоимости земли и недвижимости. В прошлом году Екатеринбург даже стал антилидером по стоимости площадей в ТЦ. Почему кадастровая стоимость в разы (а то и в десятки раз) превышает рыночную? Легко ли оспорить оценку (и сэкономить налоги)?
— Подобных споров меньше не станет, потому что кадастровая оценка подобна измерению средней температуры по больнице: она производится по расчетным методикам и никогда не будет точно соответствовать рыночной стоимости конкретного объекта. Оцениваются группы объектов, например, квартал из 20 зданий. При оценке учитывается, что они расположены в одной локации, построены в определенный период и из определенных материалов, поэтому и стоить должны примерно одинаково. В действительности же и материалы разные, и состояние зданий. Но эти «детали» выясняются только в ходе индивидуальной оценки. Отсюда и расхождение в суммах.
Оспаривание кадастровой оценки не всегда сопряжено с судебными разбирательствами. Предусмотрен досудебный этап: оценщик, приглашенный собственником объекта, представляет Комиссии по рассмотрению споров о результатах определения кадастровой стоимости при Управлении Росреестра по Свердловской области свое заключение и аргументы. Если доводы обоснованы, комиссия может пойти навстречу и снизить кадастровую стоимость объекта на 20–40%. Это реально. Если собственник претендует на большее, скорее всего, придется идти в суд. В целом, вопросы снижения кадастровой стоимости — околоюридические, по сути, они сводятся к работе оценщика. Чем более компетентным и квалифицированным он окажется, тем более обоснованной будет выглядеть позиция собственника, оспаривающего кадастровую стоимость.
Замечу, что биться за снижение кадастровой стоимости не всегда целесообразно. У одного из наших клиентов кадастровая стоимость помещения выросла в 80 раз. Чудовищно много, но сам объект небольшой и платеж по нему в абсолютных цифрах — тоже. Мы посчитали затраты на оспаривание оценки и выяснили, что они примерно равны той сумме, которую реально сэкономить. Выбор остался за клиентом.
Кстати, в 2021 г. правительство утвердило перечень экспертиз, которые проводят только государственные экспертные учреждения. В него вошла и строительно-техническая экспертиза как составляющая оценки кадастровой стоимости объектов. В экспертном сообществе обсуждается, можно ли их адекватно разделить. Правительство считает, что можно, и теперь кадастровую стоимость в части строительно-технической экспертизы будут проводить только государственные экспертные учреждения, а обычную оценочную — частные оценщики. Посмотрим, как это будет работать. Можно предположить, что доказывать обоснованность снижения кадастровой стоимости в суде станет сложнее. Поговорка про «пчел против меда», я думаю, максимально точно описывает перспективы снижения кадастровой стоимости объектов с помощью заключений государственных экспертных учреждений.
Вы прогнозировали волну банкротств бизнеса в 2021 году. Но, похоже, она нас не накрыла. С чем вы это связываете?
— К счастью, волны банкротств не случилось. На наш взгляд, она сдвинулась на конец 2022 г. либо на начало 2023 г. От коронавируса и связанных с ним ограничений сильнее всего пострадали турбизнес, общепит, авиаперевозчики и организаторы публичных мероприятий.
Общепит работает, хотя его обороты снизились, досуговая сфера тоже оживает. Авиаперевозчиков государство не даст банкротить. В турбизнесе дела обстоят сложнее. 31 декабря 2021 г. истекал мораторий на взыскание денег за туры 2020 г., но государство продлило его до конца 2022-го, и сейчас обсуждается вопрос фиксированных выплат туристам. Власти хотят предотвратить массовые банкротства туркомпаний, поскольку им рассчитываться с долгами просто не из чего. Большинство стран, в том числе Европа, до сих пор закрыты для путешествий. Есть Турция и Египет, но всю сферу российского туризма они «не вывезут». Остальные направления — не массовые.
Ежегодное внесение изменений в закон о банкротстве на каком-то этапе стало своего рода традицией для законотворцев. Появилось ли в нем что-то новое в 2021 г.? Возможно, какие-то изменения на подходе?
— Сам закон сейчас не меняется, но меняется практика его применения. Банкротство — сложная и комплексная процедура, в которой увязано много вопросов — экономических, правовых, трудовых. И судам приходится постоянно корректировать свои позиции. Из последнего: в 2021 г. Экономическая коллегия Верховного Суда отменила судебные акты по субсидиарной ответственности членов совета директоров банка «Гринфилд». Нижестоящие суды привлекли их к ней автоматически, просто за то, что люди в этот совет входили.
Российская судебная практика по банкротству в части субсидиарной ответственности, как маятник. Лет 8–10 назад привлечь к ней было сложно, почти невозможно, суды эти нормы не применяли. Около пяти лет назад маятник качнулся в другую сторону: привлекать к субсидиарной ответственности стали почти за все и почти автоматически.
Сейчас суды пытаются найти некий баланс между этими позициями. С одной стороны, велика вероятность, что банкротство компании — результат действий менеджмента, таких как вывод активов, сделки в ущерб организации, и контролирующие лица должны понести за них ответственность. С другой стороны, нельзя привлекать человека только за факт того, что он состоял в коллегиальных органах компании. По банку «Гринфилд» Верховный Суд сформулировал позицию примерно так: чтобы привлечь человека к субсидиарной ответственности, надо доказать его вину в совершении конкретных сделок, которые повлекли банкротство. Казалось бы, очевидная вещь. Но эта позиция была сформулирована только на уровне Верховного Суда.
В целом банкротная практика достаточно бурно развивается, эволюционирует. Думаю, суды будут ее корректировать, делать более адекватной.
Ваш прогноз — каким будет 2022 год для бизнеса?
— 2020-й был годом неопределенности: никто не понимал, что будет с бизнесом и экономикой. 2021 год был годом адаптации к новой реальности: и бизнес, и люди поняли, что выжили, что могут и умеют работать даже в таких условиях. Думаю, 2022 год мы переживем спокойнее, даже если власти усилят «ковидные» ограничения.
Сейчас есть более-менее понятные и предсказуемые правила игры в сфере гражданского оборота и ведения бизнеса. Будет усиливаться налоговое администрирование, хотя вроде бы уже некуда — организации и так получают по 2–3 требования о предоставлении информации в неделю. Тем не менее, государство считает, что «колодец до конца не вычерпан», что у бизнеса еще есть что брать. Как и у физлиц.
В общем, государство будет и дальше усложнять нам жизнь. Но, как я уже не раз говорил, российский бизнес очень живучий.