Экономист Николай Кульбака: «Чисто с экономической точки зрения: если представить, что какие-то инопланетяне сделают на месте России, условно, футбольное поле, мир этого практически не заметит».
2023 год, похоже, может стать началом медленного вползания российской экономики в яму. Существенный бюджетный дефицит на фоне роста расходов, снижение цен на нефть и ограничение цен на российское сырье, усиление санкций — все это приводит к тому, что денег у страны становится меньше. Тем не менее, ждать резкого ухудшения ситуации не стоит — более вероятен медленный и плавный спад, считает Николай Кульбака, кандидат экономических наук.
В интервью DK.RU он рассказал, как правительство и ЦБ будут пытаться сохранить устойчивость государственных финансов, кто сильнее пострадает в текущей ситуации, а кто сможет ей воспользоваться, и почему истинная ситуация с экспортом российских энергоресурсов остается неизвестной.
По итогам февраля дефицит бюджета достиг 2,58 трлн руб. при опережающем росте расходов. Первые два месяца еще не слишком показательны, чтобы делать выводы?
— Дефицит бюджета действительно растет, и быстрее, чем кому-то бы хотелось. Это означает одну простую вещь: падают поступления денег от торговли нефтью и газом, но падают и налоговые сборы с разных отраслей. Прибыльность экономики снижается, поступление налогов тоже. Это касается всей экономики в целом, не только нефти и газа.
С одной стороны, конечно, пока объем этих долгов не слишком велик. С другой — это достаточно неприятная история, потому что покрыть эти долги сейчас можно, условно, тремя путями. Первый — из Фонда национального благосостояния (ФНБ). Но мы не очень понимаем, насколько там сейчас велики резервы, доступные правительству. С одной стороны, там вроде бы много денег, с другой, мы точно не знаем, что из них уже роздано, а что еще нет.
Второй путь — включить печатный станок. Но тогда будет возникать инфляция, которая будет съедать доходы людей и приводить к обеднению. Третий путь — это заимствования на внутреннем рынке, потому что на внешнем рынке они сейчас невозможны.
А заимствования на внутреннем рынке означают, что государство получает «право первой ночи» — первоочередность его долгов. То есть меньше денег достается фирмам, и они не могут инвестировать.
Все деньги, которые люди положили в банки, можно было бы выдавать (в качестве кредитов) фирмам, которые бы на этом зарабатывали. Вместо этого их «забирает» государство (выпуская ОФЗ), которое получает их фактически бесплатно.
Еще один способ — девальвация. Но это не очень приятный способ по ряду причин. С одной стороны, она выгодна бюджету и экспортерам, с другой — на это очень плохо психологически реагируют люди. До последнего момента печатание денег и девальвацию правительство и ЦБ старались не использовать. Что будет сейчас, сказать сложно, потому что уже лет 10 к этим мерам прибегать не приходилось. И, наверное, сейчас не очень понятно, как себя в таких условиях поведут наше правительство и ЦБ.
В ЦБ, Минфине, Минэке сидят достаточно хорошие профессионалы. Но вопрос заключается в том, насколько их сейчас будут «прогибать».
Возможно, дальше им будут ставить больше ограничений, и в конце концов придется заниматься не очень приятными вещами. Но пока мы этого не знаем, потому что ситуация только разворачивается.
Читайте также >>> «Если экономика России перейдет к схеме «все для фронта», то раскурочится очень быстро»
ЦБ и Минфин объясняли, что высокий рост дефицита бюджета в январе (1,76 трлн руб.) был связан с тем, что стали по-другому начисляться налоги, перечисляли авансы, а дальше все будет нормально. Похоже, что ситуация пока не улучшается. Но, с другой стороны, если сравнить ситуацию с госдолгом с ситуацией начала 90-х, то она отличается в принципиально лучшую сторону. Дефицит бюджета намного меньше, рыночная система работает. В общем, системы будут более-менее работать, если не будут пытаться ломать рыночные механизмы.
Запуск того же печатного станка — это рыночный механизм?
— Да, это разгон инфляции, но все равно рыночный механизм. Нерыночные — это регулирование цен, запрет на хождение валюты, какие-то другие ограничения, изъятие денег у предприятий не через налоги, а добровольно-принудительными требованиями.
История с 250 млрд руб. дополнительного сбора, который сейчас хотят собрать с крупного бизнеса, — не рыночная, хоть и замаскирована под таковую. Грубо говоря, это просто побор, который будут брать. За последние 10 лет такие поборы уже практиковались. Например, вполне известная ситуация — примерно так же финансировалась сочинская Олимпиада. Но тогда это было на волне подъема, считалось, что ничего страшного не будет, и все на это немного закрыли глаза, и бизнес, и люди. Да и не настолько большие были суммы. Сейчас это будет касаться большего количества фирм, будет идти в других условиях — экономика находится на спаде, и эти деньги никому не лишние.
Пресловутый печатный станок — как это вообще может выглядеть? Печатание необеспеченных денег или как-то иначе?
— Здесь есть интересная вещь. С того момента, как перестал действовать золотой стандарт во всем мире (окончательно в 1971 г.), мы живем в наличии условных денег. Наши деньги стоят ровно столько, сколько мы хотим, чтобы они стоили, как мы договорились. Получается, что центробанки печатают ровно столько денег, чтобы поддерживать стабильность денежного обращения в стране. Чтобы цены и валютный курс были стабильные. Это не означает, что деньги не обеспечены.
Представьте, что у вас вырос ВВП, реальный объем произведенной продукции — на 2% в год. Если вы на эти же 2% увеличите денежную массу, теоретически с ценами ничего не изменится. Если соотношение денег и выпускаемых товаров будет другим — денег станет больше по сравнению с товарами — то у вас начнется инфляция.
Вообще в инфляции самой по себе нет ничего смертельного, небольшая инфляция экономике полезна. Тот уровень роста цен, который существовал последние годы в Европе (около 2%) или России (около 4%) — в принципе нормальный уровень, который никого не пугает, ее все понимают. Такая инфляция работает как морковка для козлика: она показывает, что завтра цены будут чуть выше, значит, (предприятию) выгодно чуть больше производить.
Но если инфляция становится большой, это ломает возможность инвестирования и съедает доходы людей. Это т.н. инфляционный налог, который берет государство. Будто бы все игроки на рынке платят налог с тех активов, которые у них есть. Например, у меня есть 10 тыс. руб., в следующем году они стали стоить на 10% дешевле — значит, я как будто заплатил государству 10% налогов. Это не то что бы необеспеченные деньги, скорее, это вопрос несбалансированности рынков.
Прогнозы по падению экономики РФ в этом году — от 1,5% до более чем 3%. Можно ли понять, кто будет страдать от этого сильнее всего? Возможно, с одной стороны, это будет продолжение истории прошлого года, когда ушли многие западные компании, и пострадали регионы, в которых они работали?
— Частично это будет региональная история, связанная с закрытием предприятий и конкретными санкциями: пострадавший автокомплекс, проблемы у лесной отрасли, угольщиков. Проблемы у всех — у кого-то больше, у кого-то меньше. В ВПК сейчас с деньгами более-менее хорошо. Так что будет очень сильная дифференциация. Если говорить о людях, то, скорее всего, малоимущим, в какой-то степени пенсионерам, семьям с детьми, похоже, будут помогать — по крайней мере, пока. Часть денег к малообеспеченным людям придет в качестве компенсации за участие в спецоперации. То есть на низовом уровне, может, будет хуже, но не принципиально.
В крупном бизнесе каким-то образом что-то удастся компенсировать. Скорее всего, для них будут открыты какие-то новые возможности. Где-то — возможность захвата ушедшего конкурента, где-то — возможность выпуска продукции, которую раньше выпускали иностранцы.
Тяжелее всего придется тем людям и бизнесам, которые сформировались на растущем современном рынке — имею в виду средний класс, там будут самые большие потери. И бизнесам, которые находились рядом с ним: парикмахерские, компании, связанные с обслуживанием домашних животных... Это довольно большой класс в крупных городах, и все это будет страдать.
Год назад звучали схожие прогнозы, что будут страдать прежде всего крупные города, но тогда это произошло в меньшей степени. Сейчас мы имеем дело с отложенным эффектом?
— Скорее, да. Сказалось то, что в прошлом году у многих предприятий запас прочности оказался больше, чем можно было ожидать. Наш бизнес оказался битый много раз, в том числе во времена ковида. Поэтому запасы сырья, продукции, комплектующих у многих фирм были большими. В какой-то степени уменьшился спрос на продукцию и запасы расходовались не с такой скоростью, как ожидалось.
В прошлом году был очень хорошим первый квартал, а до середины года продукцию российского ТЭКа на Западе покупали очень активно в преддверии санкций. А где-то с сентября начался обвал, который понемногу начал сказываться на других отраслях и на людях. К тому же летом было ощущение, что все понемногу устаканилось, в сентябре прошла мобилизация и часть людей мобилизовали, часть — уехали. В результате начались проблемы на рынке труда.
В общем, со второй половины года началось ухудшение. Не очень быстрое, по цепочке: если у вас страдает какой-то поставщик, это передается дальше. Плюс добавим, что, многие зарубежные фирмы уходили медленно: та же ИКЕА, объявившая об уходе в мае, продолжала платить сотрудникам зарплаты до конца августа, людям выплачивали компенсации за увольнение. Какое-то время они могли на этом прожить, а дальше начались проблемы.
Самая большая проблема, по крайней мере сейчас, будет у тех бизнесов, которые обслуживали верхушку среднего класса. А дальше вопрос: мы не знаем, насколько начнут падать доходы от продажи нефти и нефтепродуктов, потому что разброс оценок очень большой.
Минимальные оценки — государство потеряло 10-15% этих доходов. Максимальные — половина доходов. Рынок очень закрытый, точной информации нет. Проблема в том, что продажа нефти очень сильно ушла в тень. Эксперты говорят: совершенно непонятно ни сколько стоит доставка нефти до клиентов, ни сколько реально остается денег у России от ее продажи. На самом деле, сколько платит, за российскую нефть, например, Индия, можно примерно оценить по таможенным базам. Но дальше вопрос, сколько из этих денег достается России, а сколько посредникам.
Недавно звучали оценки, что нефтегазовые доходы России в январе-феврале снизились на 40%, а Urals в начале марта стоила порядка 49$ при стоимости Brent 84$. Но они тоже не очень точны, потому что на самом деле фактическая цена российской нефти оказывается выше.
— Есть несколько специалистов, которые скептически относятся к этим оценкам. Сергей Вакуленко, достаточно серьезный эксперт, оценивает это снижение как не очень высокое. В целом мы сейчас попадаем еще в одну ситуацию. Сейчас наш бизнес, включая нефтяной и многие другие, будет вести себя по принципу «бей по щекам, но кажись румяным». Будут изо всех сил показывать, что денег у России больше, чем нужно, что всего хватает, что мы готовы делать все, включая инфраструктурные проекты. Это, кстати, хорошо было видно в послании президента: он очень много говорил о будущих проектах, о помощи людям, о том, что у нас, в общем, все нормально и хватит денег не только на ВПК и военные действия, но и всем остальным тоже достанется хорошо.
Не будет ли у бизнеса, особенно крупного, соблазна показать снижение своих доходов или скрыть какое-то количество денег, чтобы государство просило у него меньше? Если это, конечно, возможно.
— Конечно, будет: бизнес начнет говорить, что денег нет и все плохо: «Мы бы рады помочь, но у нас тут, тут и тут (проблемы)». С другой стороны, будет бизнес, который станет участвовать в военных заказах, каких-то гражданских проектах на территориях, где проходит СВО. Будет бизнес, который пойдет туда с удовольствием, потому что там большие деньги и можно очень сильно навариться.
Собственно говоря, бизнес всегда старался скрыть доходы. Проблема в том, что это сделать не так легко. Налоговая система в России достаточно серьезно пронизывает все виды деятельности, и для крупного бизнеса не так-то легко скрыть доходы — систему много лет отлаживали именно для этого. Да, сейчас компании будут пытаться сделать это в большей степени, но и налоговики это хорошо понимают.
Немного о санкциях. Тот факт, что нефтяные доходы упали не так сильно, говорит о том, что санкции работают не так эффективно, как хотелось бы западным странам? И есть механизмы санкционных лазеек через третьи страны, которые сейчас хотят прикрыть. Как здесь вообще может развиваться ситуация?
— Во-первых, в прошлом году торговый оборот со странами, за которыми было бы правильно следить, а это Китай и Турция, вырос, но не так сильно. Мало того, в декабре обороты упали по обеим странам. Во-вторых, этот объем не компенсировал падение объемов прежней торговли. К тому же мы считаем в деньгах и не можем сказать, меньше стало товара в натуральном выражении или больше. Возможно, что товара стало меньше, а цены чуть выросли. Другой момент заключается в том, что у всех этих каналов торговли одна проблема. Если вы переходите на другие каналы, они становятся чуть дороже и прибыль падает.
Что касается нефти и газа, то все-таки Россия на нефтегазовом рынке достаточно весомый игрок. Санкции потому так долго готовились, что их задачей было не навредить рынку.
Не уменьшить объем нефти и газа, поступающие на рынок от России, но заставить Россию меньше на этом зарабатывать. Эта цель была достигнута, но именно из-за того, что стояла задача не снизить объемы, получилось, что не смогли сделать это жестче. К тому же по нефти ограничения начались с декабря, а по нефтепродуктам — только с февраля. Пока что мы видим результаты прошлых контрактов и не видим новых, не видим, как ситуация будет развиваться дальше.
Что касается обхода санкций, то очень показательно выглядит десятый пакет, который как раз был направлен не столько на какие-то новые, более жесткие ограничения, сколько на закрытие дырочек и лазеек, по которым в Россию шли товары. Это в том числе Саудовская Аравия, ОАЭ, Турция и многие другие страны. Дело в другом: представьте, что у вас есть некий поток товаров, который идет в Россию. На его пути вы ставите барьеры.
Понятно, что эти барьеры в какой-то степени можно обходить. И дальше возникает вопрос: сколько вам понадобится денег и усилий, чтобы полностью закрыть эти дырки? И стоит ли овчинка выделки?
Грубо говоря, вы можете потратить гигантские средства, но полностью поток (санкционных товаров) не перекроете. Представьте, что у вас граница, через которую раньше шел гигантский поток. Вы его перекрыли, но поток сохранился на 10-15% за счет мелких контрабандистов. Если вы хотите их победить, надо в три раза усилить пограничную охрану. Это страшно дорого, а эффект вы получите маленький. Примерно в такой же ситуации сейчас находятся Европа и другие страны.
Год назад было очень много разговоров и официальных заявлений на тему импортозамещения — как и в 2014 г., когда были введены первые санкции. Но тогда несколько кварталов спустя в публичном поле их стало гораздо меньше, и сейчас, похоже, история повторяется. Как сейчас вообще можно охарактеризовать ситуацию с импортозамещением?
— Попытки импортозамещения — довольно старая история, этим занимались многие страны. Успеха добивались очень немногие из них — в тех случаях, когда брали конкретную отдельную отрасль, с использованием зарубежных технологий.делали ее конкурентоспособной, и не просто вытесняли со своего рынка иностранного поставщика, а зарабатывали на том, что выходили с этой конкурентоспособной продукцией на мировой рынок.
Чтобы вы начали делать то, чего не делает ваша страна, вы должны получить технологии и оборудование. Если у вас нет ни того, ни другого, на самостоятельную разработку уйдут годы, если не десятилетия.
Иногда это вообще практически невозможно. К тому же продукция, которую вы раньше покупали на Западе, была сравнительно дешевой за счет эффекта масштаба, потому что ее делали для всех стран. Если же вы будете делать все то же самое, но у себя в стране, на локальный рынок, это будет стоить в несколько раз дороже.
История с импортозамещением — это скорее красивая сказка для руководства, экономистам сразу было понятно, что это бессмысленная идея. Безусловно, где-то мы что-то сможем сделать, но это будет дороже и, скорее всего, худшего качества. Да, есть некоторые успехи и результаты, но их мало и иногда за отечественную продукцию выдают импортную. Например, как с процессорами «Эльбрус» — на самом деле они импортные, просто на них наклеены отечественные шильдики. И как с машиной «Москвич», которая является китайской. Публике ее можно выдать за импортозамещение, но даже публика понимает, что автомобиль китайский.
А вообще насколько выгодна Китаю российская политика импортозамещения, если он выступает фактически главным поставщиком многих товаров? И если РФ начинает даже частично производить эти товары самостоятельно, китайская экономика же от этого не выигрывает?
— По итогам 2022 г. на Китай приходится примерно 30% российского товарооборота, не больше. А для самого Китая Россия очень мелкий игрок, который занимает считанные проценты их экспорта и импорта. Поэтому, собственно, и отношение такое.
Россия занимает примерно 1,5% мирового ВВП, что не очень много. И 3-4% мирового населения, что тоже мало. К тому же наше население сравнительно небогатое, значит, и рынок не очень интересный. Поэтому для Китая, безусловно, продавать что-то России интересно, но говорить, что для него это приоритетный рынок, нельзя.
Чисто с экономической точки зрения: если сейчас представить, что какие-то инопланетяне сделают на месте России, условно, футбольное поле, мир этого практически не заметит. В общем, экономически Россия не играет большой роли в мире. Политически — да.
Рост экономики Китая после снятия жестких антикоронавирусных мер будет существенным для российских экспортеров?
— Нет. У нас не такие большие возможности для торговли с Китаем. Есть ограничения по портовой и железнодорожной инфраструктуре, поэтому сильно больше получить (и поставить?) товаров из КНР мы физически не можем. К тому же сейчас у Китая нарастают внутренние проблемы. Впервые за многие годы начинает снижаться численность населения. Они сами погубили все программой «Одна семья — один ребенок». И одновременно там сильно растет доля пенсионеров. Во-вторых, Китай за счет перехода к более авторитарной модели управления в этом году достаточно сильно распугал инвесторов, и рост у него тоже несколько замедлился. Плюс их стратегия борьбы с ковидом оказалась одной из самых неправильных: когда весь мир им уже переболел, Китай вляпался по новой. Сейчас они худо-бедно все это побеждают, но говорить о том, что у Китая будет экономический рост, я бы не стал.
Идея логистического коридора из Китая в ЕС теряет актуальность, поскольку Евросоюз больше не хочет видеть Россию в этом проекте?
— Эта история с самого начала была бессмысленной. Дело в том, что, к сожалению, хотим мы того или нет, железнодорожные перевозки значительно менее эффективны, чем морские. Самые большие современные контейнеровозы перевозят примерно недельную загрузку Транссиба. Соревноваться по дешевизне с морскими перевозками ж/д-перевозки не в состоянии. Россия здесь очень сильно отстала, потому что мы единственная страна из развитых, где такая фантастически высокая доля ж/д-перевозок — порядка 60-70%, тогда как во всем мире — 5-10%. Использовать железнодорожные перевозки, чтобы везти те объемы грузов, которые нужны Европе, дорого и небыстро.
Что вообще сейчас можно рекомендовать частному бизнесу, особенно если власти перейдут от рыночных мер к нерыночному регулированию? Как бизнесу лучше к этому подготовиться?
— Прежде всего, лучше считать деньги и бюджеты. Стараться избавляться от бессмысленных трат и понимать, что и для чего вы делаете. Лучше анализировать свои возможности, концентрироваться на сильных сторонах. На самом деле все то, что делали всегда, просто делать это тщательнее и аккуратнее.
К сожалению, единого рецепта выживания быть не может. Кто-то сможет присосаться к государственным деньгам. Кто-то будет заниматься релокацией и переводом своих бизнес-процессов за границу. Для кого-то станет главным вопрос сворачивания видов деятельности, потому что они поймут, что ничего не могут делать.
Точно так же нет единого рецепта выживания для людей. Все зависит от того, сколько у вас денег, какая у вас стратегия, какими активами обладаете, что вы хотите получить и так далее.
Все очень индивидуально. Главное — включать мозги, не делать поспешных решений, четче продумывать свою стратегию, стараться иметь какой-то запас средств. Понимать, что является перспективным. Если речь идет о семье, то вкладываться в образование детей. Все остальное в тумане, потому что серьезное планирование сейчас в принципе очень проблематично. К сожалению, для нас будущее российской экономики находится не в Кремле и даже не в Вашингтоне, а где-то в районе Бахмута. Там столько неизвестного во всех отношениях, что строить какие-то прогнозы категорически невозможно.
Надо быть готовым к тому, что в самый неподходящий момент может возникнуть что-то очень неожиданное. Но в среднем я бы готовился к аккуратному, плавному снижению экономики. Если говорить о возможных сценариях, то сценарий медленного ухода вниз, пожалуй, наиболее вероятен. Хотя, конечно, и черных лебедей никто не отменял, и спонтанных реакций наверху можно ожидать.
За полгода до февральской революции 1917 г. Владимир Ленин говорил своим молодым соратникам: «Вы, наверно, доживете, а я этого уже не увижу». И 1991 г. никто не мог предсказать — ни у нас, ни на Западе. Сказать, где лежат эти черные лебеди, заранее невозможно. Так что некоторые процессы могут пойти очень неожиданно.