Меню

Евгений Шестаков: «Эрозия права в России — это вектор»

Евгений Шестаков. Иллюстрация: юридическая фирма INTELLECT

Основатель юридической фирмы INTELLECT — о превращении права в антиправо — «инструмент причинения и оправдания зла», распространении «решальческих» схем и рисках введения адвокатской монополии.

В 2025 г. юридической фирме INTELLECT исполнится 25 лет. Ее становление совпало с формированием демократических институтов и трансформацией системы правосудия, а зрелость — с возрождением в стране «антиправа». Все эти годы команда INTELLECT сфокусирована на защите прав бизнеса и частных клиентов.

СПРАВКА

 
Юридическая фирма INTELLECT основана в 2000 г. в Екатеринбурге. До начала 2019 г. она действовала на рынке юридических услуг под именем ИНТЕЛЛЕКТ-С. Сегодня INTELLECT входит в число лучших юридических компаний России в сфере арбитражного и гражданского процесса, интеллектуальной собственности, медиаправа, трудового права, корпоративного права и сопровождения банкротств, в вопросах недвижимости и строительства. У компании есть офисы в Москве, Санкт-Петербурге, Челябинске и Перми, а штаб-квартира по-прежнему находится в уральской столице — в Екатеринбурге.
 

Основатель, управляющий партнер юридической фирмы INTELLECT Евгений Шестаков поделился своим видением процессов, развернувшихся в системе правосудия в новейшей истории России, рассказал об актуальных вызовах для бизнеса, антиправе, незакрытом гештальте Минюста, балансировании юристов между личной жизнью и работой.

Большие деньги теперь «паркуются» в России

За последние три года бизнес-ландшафт в России существенно изменился. Компании сталкиваются с беспрецедентными внешними и внутренними вызовами, ситуацию в экономике сложно назвать стабильной. Что не может не отражаться на задачах, которые бизнес ставит перед юристами.

Какие тенденции нового времени вы заметили на рынке юридических услуг?

— Помимо роста кризисных практик из-за повышения уровня конфликтности в обществе и бизнесе, повышения требований государства — я про корпоративные споры, банкротство, уголовную и налоговую практики, — особо можно отметить стабильно высокий спрос на юридические услуги, связанные с сопровождением сделок купли-продажи корпоративных активов и имущественных комплексов.

С 2022 г. их число резко выросло, так как иностранные компании и некоторые российские предприниматели покидали страну. Но в этом году лично мы наблюдаем рост оборота крупных активов по другой причине.

Успешный в текущих условиях бизнес продолжает хорошо зарабатывать, однако бенефициары ограничены в вариантах инвестирования. Раньше российские компании, зафиксировав прибыль, расширяли свои бизнес-активы за рубежом, их крупные акционеры и топы могли спокойно пришвартовать свою яхту в Монако, купить пентхаус в Нью-Йорке, виноградники в Италии, положить пару десятков миллионов на свой швейцарский счет. Поскольку в условиях санкций и контр­санкций окно старых возможностей закрылось, то кратно увеличился интерес к внутреннему рынку.

Мы видим, что крупные компании — производственные, строительные, лизинговые, ИТ — сливаются и поглощаются, покупаются юридические лица, в составе которых есть крупная коммерческая недвижимость. Что особенно интересно, для этих сделок не требуется каждый раз, как раньше, внешнее финансирование, кредитное плечо — объекты полностью приобретаются за счет имеющихся средств на счетах.

С учетом сложившейся обстановки в подобных сделках нужна серьезная экспертиза и взвешенная оценка рисков. Предположим, покупается офисное здание в центре города, которое когда-то было госсобственностью. Помимо обычной проверки на чистоту, наличия банкротных рисков, возникает вопрос нового времени: законно ли его приватизировали «сто лет назад», не являлись ли бенефициар или его родственники чиновниками в момент приобретения актива в собственность, то есть существует ли шанс на изъятие приобретаемого имущества в будущем в «казну».

Динамично развивается практика частных клиентов — направление, связанное с консультированием состоятельных людей по вопросам владения, структурирования и управления личными активами, а также по семейному и наследственному праву.

С чем вы связываете рост практики частных клиентов в текущий момент?

— Отчасти с тем, что в стране много «старых денег» — состояний, заработанных в начале нулевых либо людьми, добившимися успеха в зрелом возрасте. Время идет — и перед ними встают вопросы об отходе от операционки с сохранением контроля над бизнесом, передаче управления определенному правопреемнику, партнерам, членам семьи.

В то же время текущая экономическая и политическая ситуация, рост напряженности побуждают состоятельных людей больше заботиться о личных активах: приводить в порядок на случай продажи, отъезда, развода и пр.

С жизненным опытом у людей растет количество деликатных вопросов к юристам, формируется потребность в опытном личном консильери, которому можно доверять.

Может ли / должен ли юрист внутренне вовлекаться в проблему клиента или эмоциональная отстраненность в большей степени способствует успеху дела?

— Значительная часть наших кейсов связана с острыми ситуациями — доверитель рискует потерять что-то ценное или лишиться свободы. Погружаясь в обстоятельства дела, невольно начинаешь понимать его и принимать его сторону в споре. Не каждый раз, но довольно часто доверитель становится если не членом семьи, то точно не чужим человеком, и ты начинаешь относиться к его проблеме как к собственной.

Многие коллеги считают, что так себя тратить не стоит. Но когда речь идет об острой ситуации — корпоративном конфликте, бракоразводном процессе, споре с государственными органами, привлечении невиновного человека к уголовной ответственности, на мой взгляд, без личной эмоциональной вовлеченности в дело невозможно эффективно помогать.

Успешные, эффективные юристы эмпатичны, они горят своим делом, и это видно.

В такой системе координат юридический бизнес перестает быть только бизнесом.

— Да. Есть только три помогающие профессии: врач, учитель и юрист. Их боготворят за помощь и обвиняют во всех бедах. С них и самый большой спрос за результат. Врачи, учителя и юристы скованы профессиональными клятвами, этическими требованиями, их деятельность под усиленным контролем общества и государства. Есть ли среди практикующих лично врачей, юристов и учителей богатейшие люди Земли? Или хотя бы столь же финансово успешные, как некоторые их доверители, пациенты или ученики? Нет таких ни в России, ни в мире.

Высокие гонорары самых успешных не должны вводить вас в заблуждение — это билет на получение их внимания к себе, так как ресурс, которым они оперируют, очень мал: 24 часа в сутки и семь дней в неделю вся их продуктивная жизнь направлена на то, чтобы помогать. И нельзя остановиться.

В некоторых случаях нельзя отказать в помощи. Адвокат защищает преступника, что бы он ни сделал. Правосудие вершится с завязанными глазами, невзирая на лица, статус. Врач всегда готов оказать врачебную помощь любому. Учитель учит каждого, пришедшего в класс. Work-Life Balance — нет, не слышали.

И как ни старайся, в одну единицу времени не впихнешь больше, чем одно дело. Личную помощь не наштамповать на конвейере, не установить миллионы раз на смартфоны по всему миру как приложение. Выбор своего юриста, врача, учителя — выбор на уровне химии, рекомендаций уважаемых людей, многолетнего опыта и доверия. И да, вряд ли это можно назвать бизнесом в привычном значении: nothing personal, just business (ничего личного, только бизнес). Я бы перефразировал эту избитую фразу: only personal, not like in business (только личное, не как в бизнесе).

Расцвет рынка юридических услуг в России

В Советском Союзе не было такой профессии бизнес-юрист, только смена государственного строя привела к появлению рынка юруслуг. Команде INTELLECT повезло быть в числе первых юрфирм.

Вы приняли решение пойти в юриспруденцию в середине 90-х и уже в 2000 г. основали компанию. Какой тогда была ситуация в области права в целом и бизнес-права в частности? Как она менялась во времени?

— Я дитя СССР, я родился в 1977 году, мое взросление пришлось как раз на девяностые. В Советском Союзе не было свободной рыночной экономики, и профессия юриста не была почетной и уважаемой по причине низкого статуса правозащиты и в целом слабого влияния права на общественную жизнь. Редкие юристы на предприятиях по сути были клерками, перекладывающими бумажки, а адвокаты участвовали в отправлении правосудия преимущественно декоративно.

В 90-х в стране возник частный бизнес, сформировались рыночные отношения, что не могло не породить спрос на юридические услуги: договоренности нужно надежно фиксировать, оформлять собственность предприятий, разрешать коммерческие споры. В результате все, связанное с юриспруденцией, стало очень модным. Количество юридических вузов росло как на дрожжах, количество абитуриентов на одно бюджетное место зашкаливало, особенно в родной Уральской государственной юридической академии.

В годы моего студенчества шел процесс становления права в России как инструмента, опосредующего отношения в бизнесе, буквально с нуля и по лучшим современным международным лекалам. Был принят новый Гражданский кодекс, появился Налоговый кодекс, сотни, тысячи новых законов и подзаконных актов, действующих по сей день.

Логично, что в стране начал поднимать голову и юридический бизнес. Практически все большие и влиятельные юридические компании, сохранившиеся до сих пор, возникли вокруг нулевых. Мы стартанули одними из первых — в 2000 г., оказались в нужном месте в нужное время и были готовы оседлать большую волну спроса на бизнес-юристов. Мы моментально выросли, получили необходимый проектный опыт по сложным и разно­образным делам, прекрасных клиентов, растущих в одном темпе с нами, но в своих отраслях, — к слову, с большей частью этих клиентов мы работаем по сей день.

Вторая половина первого десятилетия 21-го века была самым оптимистическим временем в современной истории нашей страны. Я твердо убежден, что бурный рост бизнеса в России связан со становлением в ней демократического строя, с появлением реальных, защищаемых судом, гражданских прав и свобод.

Рост роли права в стране по закону Станиславского повысил качество правосудия, особенно по вопросам, связанным с ведением предпринимательской деятельности: выросла роль судов, их самостоятельность и независимость, профессия судьи постепенно получала должное уважение.

Люди в бизнесе стали чувствовать себя безопаснее, поверили, что все двери открыты и каждый может достичь успеха, у них появилась надежда на прекрасное будущее и видение себя в нем.

В свою очередь нам, юристам, показалось, что окончательное торжество права не за горами, что дальнейшее развитие рыночной экономики и набирающая силу самостоятельность судов приведут к позитивной трансформации всех сфер жизни, в том числе политической.

Но произошло то, что произошло. Контроль живущей советскими представлениями номенклатуры над бизнесом и общественными институтами невозможен в условиях сколь-нибудь минимального торжества свободы слова, независимости суда и прочих чуждых нам демократических ценностей. В результате процессы пошли в обратную сторону.

Когда это случилось? Была ли некая символическая отсечка?

— Оглядываясь назад, понимаешь, что желтых сигналов было очень много с самого начала. Но в юридическом сообществе принято отсчитывать этот срок лишь с упразднения в 2014 г. Высшего арбитражного суда (ВАС) — высшей судебной инстанции, формировавшей единообразную судебную практику по экономическим спорам в Российской Федерации, пересматривавшей решения нижестоящих судов в порядке надзора.

Не лишенную некоторых недостатков систему арбитражных судов во главе с ВАС РФ можно было назвать в целом самостоятельной, технологичной, существовавшей в целях эффективного отправления правосудия на основах законности и справедливости, — что соответствует потребностям любой страны с современной экономикой.

По моему мнению, в результате реакционной реформы арбитражные суды утратили субъектность, стали как бы частью системы морально устаревших общих судов, что сказалось не только на судьях и аппарате упраздненного ВАС РФ, их просто почти полностью зачистили, но и в целом на всей вертикали арбитражной системы. Реально независимых сменили на лояльных, служение правосудию заменили службой руководству — отрицательный отбор в чистом виде. А что можно было ожидать от Верховного суда — наследника одноименного суда СССР, коим с 1989 по 2024 г., вопреки логике смены эпох и парадигм, бессменно руководил заслуженный советский пенсионер? К слову, с руководством Конституционного суда такая же история.

Надо признать, что сегодняшнее положение вещей в большей части является заслугой воссозданной старорежимной судебной системы.

Падение роли права в общественной жизни порождает незаконное и несправедливое правоприменение. Сначала по делам, связанным с некими государственными интересами, затем по делам в пользу пристроенных на кормление к государству отдельных личностей и их групп.

Примеры мы видим в делах о деприватизации и национализации, санкциях и контрсанкциях, фактически обнуливших принцип незыблемости права собственности, на котором держится вся современная экономика. Творческий избирательный подход, связанный с истечением сроков исковой давности по искам прокуратуры, стараниями Конституционного суда обрел форму нормы. Все это, конечно же, подрывает стабильность гражданского оборота, желание бизнеса развиваться, инвестировать.

Эрозия права — это вектор?

— Да. Ведь не бывает репутация чистой наполовину, если ее запачкал чуть-чуть, она целиком грязная.

Так и с судами: они не могут считаться справедливыми и независимыми, если лишь по малой части дел намеренно выносят неправосудные решения, штампуя распоряжения, поступившие извне судебной системы. Образно говоря, если в одном месте забор разрушен, люди начинают там проходить. Если по одной категории дел есть предвзятость в интересах какой-либо из сторон, то в принципе судебный произвол допустим по любым делам, потому что идеалов больше нет, служение правосудию заменено службой, интересы правосудия — личными интересами и страхом потерять теплое доходное место.

Чтобы придать видимость законности происходящему, мы наблюдаем так называемую «законорею»: создание многочисленных законодательных норм под конкретные ситуации в нарушение правовых принципов и догм, даже порой вопреки формальной логике. Получившиеся законодательные уродцы имитируют настоящее право, как раковые опухоли, состоящие из живой ткани, имитируют часть живого органа. Так право, вместо того чтобы быть искусством добра и справедливости, обращается в антиправо — инструмент причинения и оправдания зла.

Обеспечение этих изменений — ограничение свободы слова, карательная цензура, введение уголовной ответственности за слова по разным общественно-политическим поводам, сказанные до появления соответствующих статей в Уголовном кодексе, назначение за это реальных драконовских сроков, тотальный контроль СМИ и ограничение интернета.

При этом, прошу заметить, на бумаге остаются записанными принципы: частная собственность неприкосновенна, цензура запрещена, всем гарантируется свобода слова и мнений, обратной силы не имеет закон, устанавливающий или отягчающий ответственность, и т. д. Отличие слов от дела еще сильнее разъедает право, как ржавчина.

Каждый нормальный юрист видит и чувствует деградацию, потому что мы профессионалы, право — наша среда. А сказанное адресуется бизнес-сообществу, если вдруг кому-то неочевидны изменения. Я уверен, руководители, предприниматели должны быть максимально информированы об обстановке, в которой они действуют, принимают важные решения.

Звучит печально. Что происходит с юридическим бизнесом в таких условиях?

— Государство и говорящие от его имени люди сегодня как никогда очень сильные и ресурсные игроки. Защищать права крупнейшего российского и иностранного бизнеса, ранее фактически неприкосновенного, от претензий государства и посягательств приближенных к власти людей становится крайне тяжело из-за всего вышесказанного, но все еще не невозможно.

Антиправо пока работает избирательно, в ручном режиме. Поэтому не всякий конфликт предрешен, но теперь юридическим фирмам приходится учиться оценивать новые риски, использовать GR и прогнозировать результат при больших неизвестных значениях уравнения.

Что же касается малого и среднего бизнеса, особенно регионального, то правила игры для него пока стабильны. На удовлетворительную работу правовых институтов можно рассчитывать, если проблемы не связаны с гособоронзаказом, вопросами бюджета, контроля жизненно важных для страны предприятий и отраслей, интереса к бизнесу влиятельного чиновника или его вассалов. В случае с малым и средним бизнесом антиправо массово не наблюдается, и есть надежда, что ситуация останется такой.

Все связано. Мы видим, как со снижением качества правосудия снижаются и стандарты оказания юридических услуг, как в систему возвращаются отрицательные практики. Начинают активнее предлагаться рынку телефонное право, «решальческие» схемы, «медиация по-кавказски» и т. п.

Подобный креатив никогда полностью не исчезал, находясь, правда, в рамках статистической погрешности, в тяжелые же времена мошенников, продающих недобросовестные способы ведения дел, объективно становится больше.

Кто в жизни руководствуется принципами «цель оправдывает средства», «после нас хоть потоп», всегда находит соответствующих агентов. Есть товар — есть купец. По моему 25-летнему опыту, в 99,9 % случаев помощники таких купцов — обыкновенные мошенники, действующие по следующей схеме. Дело идет своим чередом, но если их клиент вы­игрывает, то победа преподносится как их заслуга, если проигрывает — оправдываются, мол, другая сторона занесла больше, хотя никто никуда ничего не заносил. И купец верит, так как он сам себе эту картину мира нарисовал.

Я не отрицаю существования решал — этих сказочных персонажей, но давайте порассуждаем о доступности такой «услуги». Например, есть желание у абстрактного бизнесмена обойтись без неопределенности, которая сопутствует судебному разбирательству, сократить сроки. Опытным людям очевидно, что большие дела на виду, что безнаказанно «решать» может очень влиятельный человек и стоит это колоссальных денег, несет колоссальные личные риски всем задействованным участникам, риски, на минуточку, длиной в пятнадцатилетний срок давности привлечения к уголовной ответственности.

Если бизнесмен сам не такой влиятельный человек и не имеет ближнего круга из таких же ресурсных людей, которых он лично знает и доверяет, то никто другой более низкого социального статуса ему никогда в этом помочь не сможет, не обманув ожиданий, не создав неприемлемых рисков. Что говорить о малознакомых или вообще незнакомых вам людях, которые скажут вам (а значит, каждому пришедшему): «Псс, есть способ». Это не кто иные, как мошенники.

Адвокатская монополия парализует правосудие в России

В 2024 г. снова заговорили об инициативе Минюста по введению адвокатской монополии на территории РФ. Она означает, что только адвокаты могут представлять интересы граждан и организаций во всех российских судах.

Как инициатива введения адвокатской монополии вписывается в общий контекст развития системы правосудия в России?

— Адвокатская монополия — незакрытый гештальт Минюста. Уже третью пятилетку (скоро пойдет четвертая) ведомство предпринимает попытки получить контроль над правозащитой в России и ежегодно поднимает тему введения адвокатской монополии. В 2024 г. она была преподнесена в паблике таким образом, словно соответствующее решение уже принято на самом верху. Представители Минюста настаивали, что в октябре появится законопроект и с 1 января 2025 г. адвокатская монополия будет введена.

Такой заход внушал беспокойство, поскольку внутриполитические и правовые реалии располагают к появлению новых ограничений прав граждан и общественных институтов, к коим относится правозащита. Если Минюсту удастся добиться монополии для адвокатов, деятельность которых уже контролируется, то он получит полную власть над отправлением правосудия в России по гражданским и арбитражным делам. На кону неограниченная возможность в интересах одной стороны давить в суде на представителей другой, влияя на поведение защитников в процессе, на их публичную активность, ведь лишение статуса неудобного адвоката — это волчий билет, полный запрет на профессию.

Российская адвокатура как общественный институт должна радеть за общее благо, а не следовать воле исполнительной власти или собственной корысти. Но, по моему мнению, современная адвокатура находится в зависимых с ней отношениях, шаг за шагом сдавая позиции, принимая все новые ограничения самоуправления.

Как части системы правосудия, адвокатуре логично защищать свободный доступ граждан к судебной защите, гарантированный государством, отстаивать принцип равенства сторон в суде, свободный доступ к труду всех юристов. Да, адвокатская монополия может увеличить сборы Федеральной палаты и региональных адвокатских палат за членство в них, однако ее введение гарантированно парализует работу судов из-за недостаточности адвокатского корпуса, из-за невозможности его кратно увеличить в ближайшие десятилетия во всех субъектах России одновременно.

Например, в Свердловской области около двух тысяч адвокатов, сконцентрированных в Екатеринбурге, при численности населения более четырех миллионов человек. То есть один защитник с корочкой на две тысячи жителей. В Челябинской области, Алтайском крае, Чувашии, Дагестане, Татарстане соотношение хуже: три тысячи к одному. Сравните, в компактных Москве и Московской области, откуда спускаются такие «мудрые» решения в регионы, адвокатов по отношению к населению в два раза больше. На каких-то территориях внутри субъектов адвокатов вообще нет, а суды есть. При этом наша область и сама страна — большая, не наездишься в условный Ивдель на каждое заседание: между населенными пунктами огромные расстояния, и в определенные периоды (весна, осень, зима) они физически непреодолимы.

Представим, что в гражданском или арбитражном процессе — по взысканию долга, определению границ земельного участка, установлению виновника ДТП, расторжению брака и т. д. — любая из сторон потребует участия адвоката. Так как Конституцией каждому гарантирована юридическая помощь, а юристам без статуса адвоката в суде появляться больше будет нельзя, то до момента, пока адвокат не будет предоставлен заявившей его стороне, рассмотрение дела не сдвинется с места: заседания не начнутся, решения не вынесутся, правосудие подорожает и остановится.

Какова вероятность того, что адвокатская монополия все-таки будет введена?

— Мы видим, что пока эта инициатива Минюста не получила одобрения в высших эшелонах власти. Старшие братья — кремлевские башни, видимо, не хотят усиления Минюста, ведь если к контролю за нотариатом, судебной экспертизой, ФСИНом прибавить полный контроль над всей правозащитой, то Минюст де-факто станет еще одним влиятельным силовым органом, конкурентом. Я могу ошибаться в прогнозах, но ведомству не удастся его добиться ни в этом, ни в следующем году.

Фото в тексте: юридическая фирма INTELLECT.

Читайте также на DK.RU:

Роман Речкин: «Ситуация консервируется на годы, если не на десятилетия»

«Это не зима, а ледниковый период». Роман Речкин — о «донастройке» налоговой системы в РФ

Серые схемы, наем нелегалов и госзаказ. Павел Репринцев — об уголовных рисках бизнеса