Между молотом и государством «Импозантны
Между молотом и государством
«Импозантный аукционист с оперным голосом» — так охарактеризовало Валерия Суворова одно интернет-издание. Спустя месяц «после того 19-го числа, судьбоносного воскресенья» я поинтересуюсь у Валерия Юрьевича: неужели от перечисления всех этих миллиардов у него в душе ничего не дрогнуло? На что он скажет:
— Для меня это привычное дело. Не рыдает же актер, исполняющий арию… не знаю уж кого там, Ленского хотя бы, жалостную, одним словом. Не было ни тягостного ожидания, ни страха или нервозности в ходе торгов — работа и работа. Только когда уже все закончилось, подписали документы о заключении сделки, провели пресс-конференцию с журналистами (их, кстати, было около двухсот человек, в основном иностранцы) и каждые полчаса пошли по всем каналам сюжеты новостей — Би-би-си, «Немецкая волна», «Евроньюс», — тогда появилось ощущение: сделал что-то большое. Для аукциониста — это честь. Достижение в профессиональном смысле. Сделка с «Юганскнефтегазом», на мой взгляд, никогда не будет превышена. Просто нет в России такого объекта, по крайней мере в ближайшем обозрении, который можно продать за еще большие деньги. Ажиотаж вокруг этого аукциона не утих и до сих пор. От меня требовалось соблюсти все тонкости процедуры торгов, сохранять олимпийское спокойствие, отдавая себе отчет в том, что ты — непосредственный участник происходящего. Уже много времени спустя у меня возникло ощущение, что я, подобно Валерию Брумелю, совершил рекордный прыжок и в одночасье стал знаменитым.
В конце разговора тема спорта всплывет еще раз — как наглядная иллюстрация того, почему все-таки Валерий Суворов, в начале бурных 90-х бывший уже известным биржевым маклером, не ушел в бизнес, а остался чиновником. Нельзя сказать, что он совсем распрощался с предпринимательством. Его взаимодействие с «миром чистогана» лучше всего трактует дореволюционное определение рода занятий — поверенный в делах, стряпчий, если хотите. Один из сотен новых людей, состряпавших жирный пирог российского бизнеса, — да не покажется кому-то эта метафора надуманной. Мы помним, как поднявшееся от стагнации тесто сорвало крышку, как месили денежную массу и раскатывали место для тонкой прослойки класса дельцов, как собирали начинку, чтобы накормить всех, а потом растаскивали лакомые куски. Судьбе было угодно, чтобы наш герой, замыкая круг, оказался очень близко к тому столу, где, наконец, произошла развязка грандиозного десятилетнего пира. Пирог, похоже, съели. Сладки ли остатки и кто поживится крошками — еще предстоит выяснить.
…и 18 копеек
Мы рассматриваем вещественные доказательства. «Русский Newsweek» с фотографией величиной с марку, расплывчато изображающей Суворова в разгар аукциона. Листаем «Коммерсантъ» с рейтингом наиболее значительных событий минувшего года.
— Тут вот незамысловато и просто написано, — комментирует Валерий Юрьевич. — Продажа «Юганскнефтегаза» с финансовой точки зрения вообще крупнейшая сделка на российском рынке за всю его историю. На торги со стартовой ценой 246 млрд 753 млн 447 тыс. 303 руб. 18 коп. было выставлено самое большое нефтедобывающее объединение «ЮКОСа». В итоге к заявленной цене прибавилось ни много ни мало 14 млрд руб. Копейки, кстати, так и остались — шаг обозначили без них. Сумма, конечно, запредельная — виртуальные цифры, недоступные человеческому пониманию. Это огромные деньги, сравнимые со статьями национального дохода или с прибылями отраслей народного хозяйства.
— Можно провести реконструкцию того дня?
— Начался он для меня не утром, а еще накануне ночью. Такие мероприятия готовятся тщательно. Аукцион намеренно назначили на воскресенье, чтобы было меньше организационных проблем. Москва — город большой, Ленинский проспект, где находится здание Российского фонда, — весьма и весьма оживленная улица, особенно в рабочие дни. А в выходные город все-таки менее загружен, охрану обеспечивать легче. В здание посторонних не пропускали. Из гостиницы я приехал уже в полной боевой готовности, в бабочке, вертел в руках молоток, ждал, когда все начнется. Процедура не нарушалась. Открыли торги точно в назначенное время — часы в зале вряд ли могли отставать, Госстандарт все-таки. Предварительного инструктажа со мной не проводили, и давления я не ощущал. Хотя чувствовалось общее напряжение.
— Все же потом говорили о возникновении какой-то странной заминки в ходе торгов.
— Заминка была, не отрицаю. На самом деле — это рабочий момент. Невнятно произнесли предлагаемую цену. Мне показалось, что поддерживают начальную. Потом все уточнили.
— Говорят, аукцион уложился в десять минут, «которые потрясли мир»?
— Не совсем так. Весь процесс занял минут 40–45, но он же разделяется на отдельные фазы. Надо, чтобы представители покупателей зарегистрировались, показали свои паспорта — проверяется, те ли пришли, их полномочия. Затем объявляют суть торгов, цену. Поторговали, зафиксировали продажу, огласили результаты. В данном случае последнее слово было за комиссией, она принимала решение, кто выиграл, аукционист лишь его озвучивал. Формальности соблюдались очень строго. Аукцион — не мгновение, когда аукционист бьет молотком. Это церемония. На мой взгляд, все прошло достойно. А вот, кстати, молоток, поставивший точку в самой крупной сделке новейшей российской истории.
— Давно он у вас?
— Его история довольно любопытна. Где-то лет 10 назад меня пригласили проводить большие аукционные торги по недвижимости в город Краснотурьинск. К аукциону подготовились не по-детски, а как должен выглядеть молоток — понятия не имели. На всякий случай заказали два — один большой, как киянка, другой поменьше. Маленький пришелся мне и по руке, и по душе, удобный во всех смыслах, я научился им жонглировать. Проводил многочисленные аукционы, постоянно брал его с собой в Москву. И когда понадобилось продавать «Юганскнефтегаз», я оказался на торгах именно с моим верным молотком. Теперь стало очевидным, что пользоваться им дальше нельзя. Он уже абсолютный артефакт. Определю его в рамку, и пусть висит.
— А каким был ваш самый первый молоток, помните?
— Почему «помню»?! Могу и показать, он жив-здоров. Демонстрирует. Ему лет двадцать. На самом деле это молоток для отбивки мяса, я купил его в хозяйственном магазине за 90 коп. Сточил шипы. Гвозди даже им иногда забивал, следы вон остались от рифленых головок. И проводил, стуча им, первые в своей жизни книжные аукционы. И ничего, он в хорошем состоянии. Умели делать.
Тогда
Вспоминая начало своей аукционной и биржевой карьеры, Валерий Суворов особенно часто повторял слово «тогда», будто границу очерчивал. Чем искать эвфемизмы, лучше оставить в интервью все как есть, потому что это действительно было — тогда. — К началу 90-х гг. я накопил солидный опыт проведения аукционов, вел торги по продаже книг, антиквариата, ширпотреба. И закономерно, что меня, как знатного специалиста, пригласили в организовавшийся тогда коммерческий центр при Облглавснабе заниматься реализацией продукции, произведенной предприятиями сверх плана. В условиях дефицита было выгодно и модно на открытых торгах продавать излишки товаров по коммерческой цене. Торги проводились здесь, в Екатеринбурге, и в Челябинске, да по всей стране, наверно. Коммерсанты съезжались отовсюду, покупали все — от предметов повседневного спроса до тяжелых машин. Я в «железе» мало чего понимал, но вовремя обращался к консультантам. Те, любительские еще торги носили ярко выраженный предбиржевой характер. За большие деньги в ходе открытого аукциона можно было купить необходимые предприятию механизмы. А по лимиту их было не взять — по причине якобы их отсутствия. Производители, в свою очередь, получали дополнительные средства на развитие. Это были приметы рыночной экономики, которая шла впереди перестройки.
— А как вы переквалифицировались в биржевика?
— Тогда все в одночасье стали брокерами. Биржи росли как грибы. Это был неизбежный этап эры первоначального накопления капиталов с лозунгом «Все на продажу». Начало биржевой истерии положил Герман Стерлигов — он одним из первых создал биржу «Алиса». В условиях нехватки всего там прокачивались огромные объемы строительных и отделочных материалов. Уже начался бум строительства, все хотели возводить собственные дома. Естественно, было сподручней брать необходимое на бирже, а не бегать с бумажками, пробивая лимиты, или скупать ворованное. С другой стороны, процесс массового перераспределения нуждался в упорядочивании. Пришли люди, имевшие деньги и организаторский опыт. Одна за другой возникали профильные биржи, в том числе валютная, фондовая. Многочисленные, и столь популярные на Урале, товарно-сырьевые биржи оказались временным явлением. Во всех я участвовал, так или иначе, — и брокером, и учредителем, но в основном в качестве главного маклера — это человек, который ведет торги. Дело было интересное. Много молодых людей включилось — можно было быстро заработать приличные деньги. Совершил крупную сделку в интересах какого-нибудь предприятия (удачно купил — удачно продал в течение одной сессии), и ты уже разбогател. Царила безумная эйфория. Новые товары, продукты, невиданные вещи. В общем, люди стяжали.
Ярмарка тщеславия — законы аукциона
— Задам вопрос, который просто вертится на языке. Почему все-таки так случилось, что вести столь значимый аукцион пригласили именно вас, человека нестоличного? Сколько вообще у нас в стране профессиональных аукционистов? Насколько узок ваш круг? — Ну, прежде всего, это входит в сферу моих должностных обязанностей. На выезде я работаю регулярно, «гастролирую» по городам и весям. Потом, не хочется себя расхваливать, но специалистов моего уровня очень мало. Я знаю всего нескольких человек, которые давно и успешно работают на данном рынке. При этом надо иметь в виду, что часть из них проводит сугубо художественные аукционы, то есть не имеет опыта работы с ценными бумагами и с реализацией арестованного имущества. А у меня опыт, если можно так выразиться, двусторонний — я профессионально занимаюсь и тем, и этим. Особой разницы нет, но везде своя специфика. Ну и самое главное — есть люди, умеющие продавать, и те, кто не умеют. Чем это объясняется, трудно сказать. Мне всегда казалось, что я умею. Аукционная работа — штучное мастерство. Для аукциониста важен, во-первых, экспромт, во-вторых, умение говорить и хорошо поставленный голос. Экспромт базируется на знании большого объема, возможно, и ненужной в повседневной жизни информации, которая всплывает в подходящий момент.
— Можно ли выучить человека на аукциониста или, что называется, это от природы?
— Мне, конечно, хотелось бы считать, что это богом данное умение. Но и медведя можно выучить танцевать. Правда, вальсировать, как в Венском дворце, он все равно не сумеет. Судя по тем скудным сведениям, что есть в России — фильмы какие-то, репортажи с «Сотбис» или «Кристи», западные аукционисты ведут себя крайне раскованно. Деньги выжимают буквально насильно, видимо, такая манера приветствуется. По большому счету аукционист должен заработать как можно больше денег для клиента, нанявшего его для проведения этой работы, поднять цену, увеличить продажи, подтвердить престиж аукционного дома. Аукционист — машина для выколачивания денег из покупателя. Делать это надо с улыбкой. Профессиональные аукционисты всегда ведут торги весело, так легче решать очевидные коммерческие задачи. Возьмите продажу картин. Художники у нас люди небогатые. Я говорю не о Никасе Сафронове, который умеет и продавать, и рисовать, хотя это уже два разных искусства. Недаром говорят, что писать картины — ремесло, а сбывать их — талант. И вот стоит незримо художник за полотном, рассчитывает на какие-то деньги. Если продать дешево, он будет в накладе. Проценты, перепадающие аукционному дому, организатору торгов, тоже будут меньше. Ты не оправдаешь ожидания людей. А психология покупателя? Купив дорого, он радуется — взял нечто стоящее. Недаром самые состоятельные люди приобретают вещи в дорогих магазинах, явно переплачивая, именно за это они сами себя уважают. Аукцион во многом — ярмарка тщеславия. Я очень много провел торгов и досконально знаю всю технологию раскрутки, которая обычно не афишируется. Знаю, как, например, двух мужчин, зацепившихся за один объект, можно развести на безумные деньги. Тут включаются другие механизмы — понятия о чести, о достоинстве, желание выделиться. Деньги уже значения не имеют. В обычной ситуации они бы столько не заплатили. Разыгрывается сценка «На миру и смерть красна». Последнее отдают, может, и не хватит, но все равно хочется показаться платежеспособным в глазах окружающих, женщин, в собственных глазах. Это крайне важно. Самое-то интересное — люди потом гордятся этими поступками, вспоминают.
— Не жалеют наутро о содеянном?
— Не жалеют. Бывают иногда случаи, но довольно редко. Вот говорят «дорогая моя» в каком смысле? Дорого обходится — поэтому и близка сердцу.
— На серьезных торгах юмор тоже допускается?
— На любых торгах желательно вовремя пошутить. Конечно, надо знать меру. Вот могу вспомнить один из лучших аукционов в моей практике. Он состоялся примерно полтора года назад. Продавали рудник имени Матросова — крупное предприятие по добыче золота в Бодайбо. Там сошлись шесть претендентов. Шаг определили небольшой. Желание участников купить — огромное. Шагов, кстати, сделали больше четырехсот. Надо было все время поддерживать игру, естественно, времени хватало и для того, чтобы шутить. Приходилось даже обращаться к патриотическим чувствам, говорить, мол, не скупитесь, деньги, которые будут выручены от продажи государственного имущества, пойдут на поддержку социально незащищенных слоев…
— Это юмор?
— В той ситуации — скорее да, по крайней мере, так подавалось. Был еще портрет президента в зале. Я сказал: наш президент на вас смотрит, он надеется на вас, на ваше понимание, на ваш коммерческий расчет, платите хорошо, раскошеливайтесь. Люди это оценили, в результате итоговая сумма превысила все ожидания. Так что можно везде создать неформальную обстановку. Тот аукцион напоминал чем-то «Сотбис» — была высокая активность и время поговорить, он длился более трех часов.
— Это считается долго?
— Я не припомню, чтобы один объект столько продавался. Надо сказать, что торгующиеся стороны у нас, как правило, совершенно неопытны в аукционных делах. Казалось бы, состоятельные солидные бизнесмены, а ведут себя иногда как дилетанты. Выигрышная техника торгов была подсказана незабвенным Остапом Бендером: когда он сразу сделал большое превышение — торги прекратились. Грубо говоря, у нас обычно предлагают по-мелкому. Я всегда говорю в таких ситуациях, мелкими шагами выложена дорога в ад — когда так торгуются, доходят до астрономических сумм. Напиваются, кстати, так же: по чуть-чуть и до поросячьего визга. Но есть ведь люди, которые махом выпивают полстакана водки и тихо получают удовольствие. Так вот, умения торговаться нет. Скажите, какая разница между суммами 598 тыс. и 599 тыс.? Никакой. Дойдут до шестисот тысяч, как бы обнулят результат, и снова поехало… Железный закон: если довести торги, допустим, до 50 тыс., а кто-то предложит пятьдесят одну, значит, дойдет и до ста, если не застрянем где-нибудь на 96-ти. А доберемся до 101 — будет и 150. Если правильно понимать стратегию, этим можно пользоваться, причем самым бессовестным образом. Можно подзадоривать, подначивать — это уже элементы игорного бизнеса. Иногда человек теряет разум и после аукциона оказывается не в состоянии оплатить свои «покупки». Такие вещи случаются, пусть и нечасто. Значит, сделка не состоялась, задаток пропадает. Человек будет в обиде, что не справился с обязательствами, для бизнесмена это травма, позор. Вот этого мне тоже допускать нельзя. Нужно довести торги до такого уровня, когда сделка будет и предельно выгодной, и состоятельной. Здесь тоже есть и доля искусства, и опыта. Вовремя остановить. В этом проявляется знание конъюнктуры рынка. Если я вижу, что выше некой цены уже нереально поднимать планку за то или иное художественное произведение или производственный объект, то не позволю участникам заигрываться, иначе вся продажа рухнет.
— Сколько аукционов вы проводите в месяц?
— Я их уже и не считаю. Одно время у нас аукционов было очень много — я имею в виду по приватизации. Иногда мы проводили в неделю 5–7. Это были и пакеты акций, и предприятия. Сюда прибавлялись аукционы по предметам искусства, недвижимости и так далее. Сейчас на ближайшее время чисто по моим «производственным обязанностям» у нас на два текущих месяца назначено 11 торгов (включая совместные с уполномоченными предприятиями) плюс еще 15 запланировано.
— Почему аукционов стало меньше?
— По приватизации? Да большую часть уже продали. Ведь массовая приватизация в России носила политический характер: надо было изменить структуру общества, чтобы появился частный собственник. Другое дело, хороший он или плохой, как добыты деньги — такими вопросами тогда никто не задавался. Теперь все начинает устаканиваться. Тому, кто в свое время нахватал предприятий, удержать их в основном не удалось. Лихие люди — не умные люди. Нынче, слава богу, заводы и фабрики переходят к другим. Изменяется тип собственника, появляются грамотные, толковые, приятные люди, поднимают предприятия. Со временем все придет в норму. Меня в этом смысле успокаивает история с Австралией — там тоже все начиналось с колонии для преступников. Были, конечно, охранники — но они ничем не лучше, тоже маргиналы, только с положительным знаком. Теперь это страна цветов и улыбок. Всему свое время. Есть серьезные бизнесмены, социально озабоченные, кстати, на Урале таких немало, — не всем же покупать футбольные команды. Есть нормальные, думающие о будущем хозяйственники, понимающие меру ответственности перед рабочими, чьи предприятия они приобрели. Ведь все же раньше было народным, сейчас волею судьбы и их разума все перешло им в частные руки, но это не значит, что они должны тянуть одеяло на себя. Поэтому процессы, которые происходят, на мой взгляд, носят элемент социальной справедливости.
— Как обстоит дело с материальным вознаграждением труда аукциониста? Влияет ли многократное увеличение стартовой цены объекта на размер гонорара? Или при любом исходе выплачивается фиксированная сумма?
— Везде по-разному. Предпочтительнее личная заинтересованность аукциониста, когда вознаграждение напрямую зависит от приложенных усилий. Иногда при удачной продаже часть прибыли, полученной сверх ожидаемой цены, идет на оплату услуг аукциониста. Это лучшая схема. Я понимаю, что в вопросе содержится намек на торги по «ЮКОСу». Увы, это была работа, которая проводилась в контексте продаж государственного имущества, то бишь в рамках моей профессиональной деятельности — я же сотрудник Российского фонда федерального имущества. Подобное вознаграждение здесь не подразумевается. Хотя возможна премиальная выплата, начисляемая руководством. Если кто-то думает, что я получил долю процента от гигантской многомиллиардной сделки, то он ошибается. Но я бы и абсолютно бесплатно провел эту продажу: мечта любого профессионала, из любой сферы — совершить что-то рекордное. Впрочем, при работе с обычными объектами такая заинтересованность тоже должна быть.
— Значит, вам лично выгоднее проводить ординарные коммерческие аукционы, нежели торговать «ЮКОСом»?
— Совершенно очевидно.
— Но хотя бы опосредованные дивиденды вы получили?
— Да, и довольно быстро. Мне поступило чрезвычайно лестное предложение от московского аукционного дома «Гелос». Это русский аналог «Сотбиса». Контракт уже подписан. У них самые серьезные продажи: они в свое время продали, к примеру, «Черный квадрат» Малевича. Занимаются они не только произведениями искусства и антиквариата, но еще исторической недвижимостью — усадьбы, дворцы, находящиеся в частной собственности. Обычно это многочасовые торги по 6–7 часов, где выставляется триста и более лотов. У «Гелоса», безусловно, самый высокий рейтинг среди всех аукционов по стране, они правильно поставили работу. Не скрою, я давно хотел с ними сотрудничать, но не мог найти на них выходы. А после продажи «Юганскнефтегаза» они сами меня вызвонили, мы встретились и в течение получаса обговорили условия нашей работы.
Катание на бублике
Не мной замечено, что бизнес-биографии нашего времени архетипичны. Конечно, не буквально как у Жванецкого: «Консерватория, суд, Сибирь. Может, у нас с консерваторией что-то не так?», но тоже совпадения по пунктам. Почти все — выходцы из научной интеллигенции. Почти все попали в дело по дружеской протекции однокашников. И обязательно имели отношение к чему-нибудь из джентльменского набора: комсомол, профсоюз, стройотряды, КВН. Сложился и стереотип идеального бизнесмена: активная жизненная позиция, ни от кого не зависит, ни под кем не ходит, ни за что не вольется со своей фирмой в крупную корпорацию и весь из себя супермен — либо дайвингист, либо с парашютом, либо на каяках. При всей схожести исходных точек дальнейшие поступки Валерия Суворова лишены стандартных схем поведения. И, добавим, стадного мышления. Его жизненный выбор — выбор аристократа, который никогда не сделает то, что ему не нравится. Ему чужды массовые забеги, он всегда предпочтет определить для себя свою собственную дистанцию. Подобное качество до сих пор у нас числится большой редкостью.
— Давайте вернемся немного назад. Когда заканчивалось время бирж, вы могли уйти в бизнес. Почему предпочли госслужбу?
— К тому времени я уже был кандидатом наук. Мне казалось, что ученая степень прибавляет человеку и мозгов, и самоуважения. А бизнес кругом был абсолютно диким — ларечным, мешочным. Туда ринулись люди, готовые на все. Эта неконтролируемая волна захлестнула очень многих, но меня она не задела. Мне всегда казалось, что это временно, так оно и вышло. И публика, всякими способами пытавшаяся наработать денег, потеряла больше, чем заимела. Многих мои знакомых, которые покупали-прихватизировали предприятия, просто уже нет. Они стали героями криминальных хроник, кого-то убили, кто-то уехал. Меня это все не устраивало как человека законопослушного. Для меня риск, весь этот адреналин, выживание в экстремальных условиях не являются предметами увлечения и смыслом жизни. Вот сейчас многие катаются с горы на лыжах. И одна моя знакомая дама — такая дельная, умница, красавица, бизнес процветающий — попала в аварию. Причем авария самая глупая: катилась с горы — даже не на лыжах, на бублике! — и врезалась в идущий мимо снегоход. Но травма серьезная, поврежден позвоночник, знакомая до сих пор в больнице. А восстанавливаться в определенном возрасте очень сложно. Есть люди, которые не так, так эдак будут искать экстремальных переживаний и будут идти и в бизнес, и в спорт. Меня же ни то, ни другое не интересует. У меня более тихие игры. Если я коллекционирую первые издания битловских пластинок, то мне это нравится больше, чем катание на бублике с горы и столкновения со снегоходом. Для меня интеллектуальная сфера жизни больше значит, чем практическая, потому я в открытый бизнес и не полез. Но и совсем в стороне стоять я не мог. Тому были личные причины. Одним из важнейших побудительных мотивов — то, что при коммунистическом режиме я себя не находил. Меня почему-то не считали человеком системы, отчего были постоянные внутренние напряжения.
— Кем вы работали?
— Заместителем директора Института истории и археологии при Академии наук. Попутно выступал в роли председателя профкома института. Показательный пример: готовили одни из первых демократических выборов у себя, я носил в Белый дом, в наш обком партии, документы по поводу голосования, проведения общественных собраний и прочего. Хорошо помню то отношение, которое я чувствовал, заходя в здание обкома. Унижение невероятное: меня строили все, включая гардеробщиц, секретарш и всех этих стандартных мелких партийных работников среднего звена. По кабинетам гоняли бесконечно. Это было так противно, что я понял: система долго не проживет. Когда появилась возможность поучаствовать в ее ликвидации, я охотно включился. Я осознавал — приватизация у нас диковатая, скороспешная, с большими потерями, но за счет этого изменилось лицо страны: из голодной, несчастной, где нечего было купить, хотя и водились какие-то деньги, она превратилась в то, что мы имеем сейчас.
— «Приступив к ликвидации», вы взяли в руки молоток?
— Все родилось из шутки. Как-то у нас в МЖК — я ходил там в активистах, работал в первом отряде, поселился в первом построенном доме — надо было придумать очередную игру. Мы инициативной группой раскрутили аукционы. Сначала книжный — в основе его, конечно, лежал дефицит. Трудно было купить хорошую книжку, а у кого-то были излишки, один продавал, другой покупал. Все это облеклось в форму игры, собственно, она и сейчас продолжается при продаже картин. Публика больше идет смотреть на соревнование. А потом аукционы оказались востребованы деловым миром, когда пошел серьезный товар. Одно цеплялось за другое, и все поперек моего образования.
— А из института вы когда ушли?
— В начале 90-х. Тогда один из моих близких знакомых по политехническому институту, Дмитрий Сергеев, был назначен председателем Фонда имущества. Он посмотрел по документам: требуется начальник отдела конкурсов и аукционов. А кто умел проводить конкурсы и аукционы? Понятно, что кроме меня никто. Я и возглавил отдел, и по-прежнему им руковожу. Редкое постоянство. Мне близка аукционная продажа тем, что она конкурсная и публичная. Беда нашей приватизации в том, что там много было кулуарности, когда втихаря отдавали все за смешные деньги. Хотя в ряде случаев и на аукционах тоже присутствует нечистоплотность.
— Вам часто приходится сталкиваться с такими ситуациями?
— Когда имеется сговор? Конечно. Схема простая. Всегда в законодательстве и в практике имеются дыры. Например, мы продаем предприятие, арестованное за долги. Оно оценено. Из осторожности эксперт ставит небольшую цену, да и аукцион подразумевает торги на повышение. Если начальная цена привлекательная, желающие все равно сбегутся и поднимут ее. И вот потенциальные покупатели приезжают на предприятие, желая посмотреть, что они покупают, встречаются с руководством. Начинаются знакомства, общение. Так образуется круг заинтересованных лиц, иногда они договариваются между собой. Ничего не поделаешь. Мы обязаны показать имущество. Порой и сам директор не прочь его приобрести — вы знаете все эти ложные банкротства, когда выводятся активы, остаются одни стены, предприятие разоряется и ничего уже не стоит. Сама оболочка покупается за копейки, а начинка — она как была, так и есть, и продолжает работать. Такие ситуации случаются. Отследить их сложно. Приходят, поднимают игровые билеты, торгуются, а о чем они договорились и как — никто не знает. Но это издержки процесса. Так происходит не всегда.
Обратная связь: dk@apress.ru