У бизнес-объединений нет собственной политической повестки, их задача — налаживать отношения с властью. Добиваться этого можно по-разному. Главное — не перегнуть палку. Вторая часть спецпроекта DK.RU
На фото (слева направо): Владислав Чарсов, (Стратагема-Е), Игорь Черноголов (Пенетрон-Россия), Евгений Брагин (УГМК)
Ранее в проекте: Кто есть кто в уральском лобби
В 2004 г. Владимир Потанин, глава «Интерроса», предложил объединить РСПП с «Деловой Россией» и «Опорой России». Тем самым, полагают наблюдатели, он хотел обезопасить Союз промышленников и предпринимателей, потерявший доверие президента после дела ЮКОСа. В Кремле план г-на Потанина одобрили, и руководители бизнес-объединений тоже согласились, что новая ассоциация имеет смысл. Стороны делегировали своих представителей в координационный совет, но этим дело и ограничилось. Участники будущего союза признали, что интересы малого, среднего и крупного бизнеса совпадают только в стремлении к прибыли, а достигают этой цели они по-разному.
Идейные борцы за денежные знаки
Цели, которые декларируют объединения предпринимателей, схожи — улучшать бизнес-климат и лоббировать во власти интересы частного капитала.
«Все, чем мы занимаемся, направлено на развитие собственного бизнеса и бизнеса как системы, — поясняет Леонид Гункевич. — Ничто другое нас не интересует — только бизнес и общение с себе подобными».
Новые кандидаты проходят предварительный отбор. В генсовете «Деловой России» хотят видеть известных предпринимателей (топ-менеджеров берут неохотно), в екатеринбургской ячейке — собственников малого и среднего бизнеса.
За возможность присоединиться к лобби расплачиваются членскими взносами и добровольными пожертвованиями. Годовой бюджет СОСПП составляет 20–30 млн руб., местной «Деловой России» — примерно 3 млн руб., «Опоры России» — около 1,5 млн руб. В УТПП, зарабатывающей на бизнес-услугах (экспертиза и сертификация, оценка, аудит и проч.), членские взносы погоды не делают.
«Взносы у нас скорее дисциплинарные, показывающие, что компания готова сотрудничать с Палатой и дальше. Расходов на текущую деятельность они не покрывают, — поясняет Андрей Беседин. — Но увеличивать их мы не собираемся. Государство предлагает нам работать в тех же условиях, что и бизнес. Накапливать прибыль Палате запрещено, поэтому все средства направляем на развитие».
При кассовых разрывах первому лицу приходится доплачивать. По словам Игоря Черноголова, президента ГК «Пенетрон-Россия» и одного из учредителей местной ячейки «Деловой России», будучи председателем, он три года спонсировал организацию за свой счет. Потом эта ноша легла на плечи Евгения Артюха.
«У каждого свои причины жертвовать деньги, — поясняет г-н Артюх. — Поскольку официального института лоббизма в стране нет, все эти объединения («Опора России», «Деловая Россия», РСПП), действующие политическими методами, по факту становятся лоббистскими структурами. А тот, кто вкладывается в организацию, так или иначе, решает и свои бизнес-задачи».
Г-н Черноголов ушел решать свои бизнес-задачи в НП «Опора» как представитель «Союза малого и среднего бизнеса Свердловской области».
«Членов «Опоры» хорошо слышат на всех уровнях власти, — считает Игорь Черноголов. — Ее первые лица вхожи к Владимиру Путину. И есть множество рычагов, позволяющих двигать бизнес. Просто у нас не так много предпринимателей, которые реально хотят чего-то в этой жизни достичь. А те, кто у руля, всегда добиваются, чего хотят. Они работают больше других и, естественно, получают больше преференций, чем рядовые члены».
В «Деловой России» ситуация примерно такая же. Руководители объединения в Москве предложили исполкому формализовать некое «меню возможностей», зависящее от статуса, — чтобы каждый участник организации — от рядового сотрудника до члена президиума, отчисляющего повышенные взносы, понимал, на что может рассчитывать. В СОСПП, где первые лица тоже платят больше, говорят, что права у всех одинаковые, а возможности зависят от объема работы, которую те выполняют.
«Руководители комитетов и члены президиума — люди публичные, их знают представители власти, — говорит Михаил Черепанов. — Возможность обсуждать дела с чиновниками помогает их бизнесу. Мы же не в розовых облаках живем. Люди тратят свое личное время на общественные дела не только для того, чтобы родине было хорошо. Они преследуют и личные интересы. Это нормально».
Действительно, в московской тусовке можно найти партнеров по бизнесу из других городов. За это не жалко заплатить и повышенный взнос в 300–400–500 тыс. руб. в год.
Лоббизм прямой и косвенный
Общественные бизнес-объединения не могут вносить в Госдуму законопроекты, но хотели бы получить такую возможность, — об этом заявил каждый третий участник последнего опроса СОСПП. Пока эти желания не осуществились, продвигать собственные идеи приходится через областное правительство или депутатов Свердловского Законодательного собрания, наделенных законодательной инициативой.
Последние предложения региональных предприятий касались снижения налогов для негосударственных образовательных центров и утилизации промышленных отходов.
«Запросы пришли снизу — от предприятий, и мы отправили их свердловским депутатам, чтобы они обратились с такими инициативами в Госдуму, — поясняет г-н Черепанов. — Это один из инструментов, которыми мы пользуемся. Его недостаток в том, что времени требуется много, а результат неочевиден. Поэтому мы намерены работать с депутатами Госдумы напрямую».
После сентябрьских выборов 2016 г. свердловский Союз промышленников собирал у себя депутатов нового созыва, чтобы обсудить кандидатуры членов СОСПП в экспертные советы при думских комитетах (в том числе при комитете по промышленности). По словам г-на Черепанова, два предложения уже приняты, и руководство Союза рассчитывает, что новые эксперты станут лоббировать интересы предприятий.
Оппоненты полагают, впрочем, что работа с законодателями на федеральном уровне уже неэффективна.
«Госдума потеряла остатки самостоятельности в 2005 г., — уверяет Владислав Чарсов, руководитель консалтинговой группы «Стратагема-Е». — В 2003-2004 гг. еще имело смысл туда ходить, выступать на комитетах, участвовать в публичных слушаниях, с кем-то рубиться. С 2005-2006 гг. она превратилась в обыкновенное шапито, ни на что не влияющее. Центр принятия решений переместился в администрацию президента и в правительство. Поэтому тактику промышленникам надо менять».
Есть, впрочем, еще один вариант — обратиться непосредственно к президенту или председателю правительства. Участникам бизнес-объединений такая возможность иногда представляется. В 2012 г. Дмитрий Медведев пригласил гендиректора УГМК Андрея Козицына рассказать кабинету министров об особенностях технологического нормирования. Случилось это на выставке «Иннопром», где г-н Козицын делился своими мыслями с руководством страны. Те же аргументы он повторил днем позже на заседании правительства, однако (как говорят специалисты, знакомые с вопросом) оба выступления гендиректора УГМК остались без последствий.
Эксперты не видят в этом ничего удивительного. Диалог с первыми лицами государства имеет смысл, если заинтересованная сторона уже подготовила законопроект и ждет случая протащить его через Госдуму, считают они. Однако случается это крайне редко. В большинстве случаев система включает защитный механизм и результат получается ожидаемый — ничего не происходит.
Но случаются и удачи. Евгений Артюх вспоминает, что на встрече с Владимиром Путиным в 2013 г., где от «Опоры России» присутствовали 10 человек, он убедил Эльвиру Набиуллину (тогда — помощника президента), что законодательство о частных детских садах нужно изменить, и поправки, которые они обсудили, не заставили себя ждать. Наверное, разобраться с детскими садиками проще, чем с технологическим нормированием.
Добиться цели можно и в тех случаях (достаточно редких), когда правила игры меняются. Так было с законодательством об НДТ (наилучших доступных технологиях), предусматривающим разработку отраслевых справочников. В Европе эту процедуру отдали на откуп бизнесу, и российское бюро НДТ, созданное на базе одного из институтов стандартизации, пошло тем же путем. По мнению членов СОСПП, руководители института понимали, как важно использовать интеллектуальный потенциал промышленных предприятий. Справочник по производству меди написали специалисты УГМК, «Русской медной компании» и «Норильского никеля». Теперь он опубликован на сайте Росстандарта. Осталось транслировать эти наработки в нормативные документы.
Оценивающим взглядом
Задача чиновника — не допускать конфликтов между обществом и бизнесом, считает Евгений Брагин, замгендиректора УГМК. Это возможно, если административные решения строятся на компромиссах. Говоря о европейской практике, он вспоминает, как сотрудники Минприроды ездили изучать опыт коллег в Германию (земля Северный Рейн-Вестфалия), где экологические разрешения промышленным компаниям выдает отдельное ведомство.
«Работает в этом ведомстве всего четыре человека, — вспоминает г-н Брагин. — На вопрос наших чиновников: «В каких случаях вы отказываете в разрешении?» они ответили: «Такого права у нас нет — бизнес должен работать. Наша цель — согласовать интересы предприятия и местных жителей. Если мы ущемим интересы бизнеса, собственник подаст в суд за упущенную выгоду. Если не учтем права граждан, они будут судиться за невыполненные обязательства. В обоих случаях мы проиграем».
В России так не делают. Чтобы чиновники учитывали мнение предпринимателей, им приходится чаще напоминать о себе. У разных бизнес-объединений свои механизмы взаимодействия с властью. Но есть общие, среди которых Михаил Черепанов выделяет работу членов СОСПП в общественных советах при государственных органах и экспертизу законодательных актов (оценка регулирующего воздействия — ОРВ).
Руководители «Деловой России» и «Опоры России» в Екатеринбурге говорят, что хотели бы занять места в каждом общественном совете, — настанет срок, считают они, когда количество перейдет в качество. По словам Леонида Гункевича, еще до кризиса члены местной ячейки ДР решили, что ее ближайшая задача — войти во все представительные, совещательные органы и общественные советы. Теперь их люди работают повсюду.
Все бизнес-объединения пользуются возможностью вычитывать проекты региональных законов, нормативных и подзаконных актов.
«Когда приходит запрос на оценку законопроекта, собирается группа экспертов, компетентных в данной области, — поясняет Андрей Беседин. — Они смотрят, будет ли этот закон полезен бизнесу, и вносят свои предложения. Если ведомство их игнорирует, выясняют, почему мнение не учли. Но нам обижаться не приходится — замечания наших экспертов обычно слышат, когда же их учесть нельзя, мы получаем аргументированный ответ».
По словам Евгения Артюха, экспертам, мнения которых часто не совпадают с позицией чиновников, приходится бороться с формализмом, когда их предложения игнорируются, притом что процедура ОРВ соответствует букве закона. В пример он приводит «Закон об организации транспортного обслуживания населения Свердловской области», принятый в 2016 г. без поправок, которые специалисты бизнес-объединений считали принципиальными. Результатом стал скандал с внедрением новой транспортной схемы в Екатеринбурге, считает г-н Артюх. ОРВ помогли бы согласительные процедуры, которые сегодня не регламентированы.
Скептики полагают, что замысел ОРВ, который изначально многие считали удачным, губит именно нежелание российских ведомств принимать поправки бизнес-объединений.
«Официальное ОРВ, которым занимается Минэкономразвития РФ, зачастую не учитывает мнения деловой общественности, — говорит Евгений Шестаков, управляющий партнер Группы правовых компаний «Интеллект-С». — Я не люблю бесполезную работу, поэтому отношусь к этому процессу, как к демонстрации бурной деятельности, видимости некого общественного консенсуса, которого нет и быть не может».
Но есть и другая причина. По мнению промышленников, на федеральном уровне ОРВ стало неэффективным, когда на оценку стали направлять все законодательные акты, включая огромное количество ведомственных документов, и согласования утонули в спаме. А при том что все значимые решения принимаются в Москве, у регионов нет особых полномочий, которые можно было бы оценивать.
Когда улучшить бизнес-климат не получается, объединения становятся клубами по интересам. Это последняя причина, которая удерживает их от самороспуска.