Успешных технопарков в России — единицы. Один из них — при НПО автоматики. Задача резидентов, которых компания вовлекает в кооперацию, — снижать себестоимость продукции за счет новых разработок.
Читайте также: Как Леонид Шалимов спас НПО автоматики от дефолта-98 и диверсифицировал предприятие в кризис-2008
Было время, когда Леонид Шалимов собирался выпускать лифты. Говорили, что местных производителей нет, а продукция востребована рынком. План был простой – мобилизовать два-три малых предприятия, которые изготовят образец, чтобы затем его тиражировать. Пробный лифт с сенсорной панелью управления установили на НПО автоматики. Посвященные знали – если кабина зависнет между этажами, скоротать время можно с помощью электронной игры, доступной при введении кода.
С годами схема научно-производственной кооперации почти не изменилась.
Коррупция лучше, чем ЕГЭ
Нет задач, с которыми не справился бы российский инженер, уверяет Леонид Шалимов, ссылаясь на опыт НПО автоматики и других предприятий, чьи технические решения оказались конкурентными в мировом масштабе. Проблема лишь в том, что хороших инженеров с каждым годом все меньше, а готовить достойных преемников школы и вузы разучились. Из-за чего технологическое отставание в машиностроении и других отраслях (тяжелое наследие советской власти) пока сохраняется.
DK.RU: — Есть две точки зрения по поводу импортозамещения. Одна – в том, что без западных технологий никакой новой индустриализации в России не будет. Вторая – что мы сами справимся, если захотим. Вам какая ближе?
Леонид Шалимов: — Потенциал российской промышленности велик. Когда мы покупаем технику за границей, не пытаясь создать собственную, причина не в технической отсталости, а в чьих-то интересах, которые я даже обсуждать не хочу. В свое время конструкторское бюро «Рубин», которое занималось атомными подводными лодками, создало скоростной локомотив «Сокол». Но руководство железной дороги от него отказалась. Говорили: мы выбираем технику другого поколения. Так вот. В 1993 г. я ездил в Германию, чтобы согласовать техническое задание на ориентацию и посадку немецкого спутника. Добирался поездом «Сапсан». Не прошло и 15 лет, как этот поезд появился в России. Я не хочу сказать, что нам продали устаревшую технологию. Дело в другом — еще в то время немцы предпочитали отдавать серьезную работу российским предприятиям. Почему бы им самим не решать эти задачи?
Наверное, немцев устраивает, что они поставляют российской оборонке станки, которых нет у нас.
— На то есть свои причины. При советской власти конструкторы станков не были заинтересованы в сложных технических решениях. С них спрашивали за металлоемкость оборудования. Если новый станок весил полторы тонны, то через год полагалось облегчить его конструкцию на 200 кг, потом – еще на 200. Помня об этом, конструктор создавал громоздкое сооружение, чтобы каждый год отщипывать от него по 200 кг, получать премии и жить, ни о чем не беспокоясь. Машиностроение было тяжелым в буквальном смысле. Но это не значит, что мы отстали навсегда, и надо с этим смириться. Нет таких задач, которые нельзя решить, если взяться за них с умом.
Однако никто не берется. Вы же сами говорите: в российскую промышленность не верят даже госкорпорации.
— В этом и беда. Об отечественном производителе вспоминают в кризисы, когда нужно спасать экономику. Руководитель Водоканала, перекрывавшего нам воду когда у завода не было средств, в дефолт 1998 г. позвонил мне и предложил сделать копию американского хлоратора воды. Но как я могу копировать? Я просто уважать себя перестану. Мы сделали собственную систему хлорирования воды, превосходившую по всем характеристикам американскую. Потом эту разработку внедряли и другие города, но тогда в нее никто не верил. Я называю это синдромом кухонного мышления. Депутаты Госдумы даже обиделись, когда я сказал им: на своих кухнях вы видите только импортную электронику и думаете, что российской не существует. Но она есть! Наша армия ей пользуется. Хотя один продвинутый министр обороны, любивший торговать мебелью, уже предлагал приобретать итальянские бронемашины.
По данным свердловского правительства, средний возраст уральского инженера — 53 года. Руководители малых предприятий, работающих с НПО автоматики, наверное, не моложе. Кто будет двигать реиндустриализацию?
— Мы же не зря занялись инженерной школой. Последние ЕГЭ показали, что выпускники школ с трудом справляются с программой по математике, хотя требования уже опустили ниже плинтуса. По сути, учеников 9-11 классов не учат мыслить (педагоги и сами разучились это делать), а просто натаскивают на сдачу ЕГЭ. А будущим инженерам это противопоказано. Еще один из российских профессоров, работавший в элитных университетах Франции, предупреждал: не пытайтесь копировать западное образование. И приводил пример: студент, получивший задание вычислить радиус земного шара, приносил результат — 2,78 см, а на недоуменный вопрос преподавателя отвечал: я загрузил данные в компьютер, и тот выдал результат – с него и спрашивайте! Такие инженеры никаких машин не сконструируют. Поэтому я всегда выступал против тестирования на экзаменах. По мне, лучше коррупция, чем ЕГЭ. Коррупция не всегда мешает прогрессу, а ЕГЭ — это абсолютный тупик.
Маркетинг как состояние души
НПО автоматики запустило технопарк, чтобы в отсутствие госзаказа диверсифицировать производство за счет конверсионных проектов. Затем малые предприятия пошли дальше, увеличивая число разработок для узких рыночных ниш. По словам Леонида Шалимова, резиденты парка создали инновационный архипелаг, то и дело прирастающий новыми островами. Задача дня — сделать этот процесс непрерывным.
Как НПО автоматики удается встраивать малые предприятия в свои технологические цепочки, если у других это не получается или получается с трудом?
– Изначально это было одно целое. Было время, когда у НПО автоматики осталось без госзаказа, и сотрудники (и я в том числе) создавали малые предприятия, чтобы найти применение своим силам. Предприятие их поддерживало, как могло — прощало долги за аренду, если у тех не было денег. Так появились островки, которые мы начали объединять в архипелаг, когда государство вспомнило про нас и решило загрузить работой. Некоторые вернулись на завод сами, другим приходилось говорить: «Сегодня главная задача — госзаказ, его надо сделать, чтобы обеспечить жизнь НПО Автоматики. Все остальное откладываем в долгий ящик». Но тех, кого мы затащили непосредственно в технологический процесс, не так много. За исключением трех-четырех, эти предприятия занимаются в основном гражданской тематикой. Завод мониторит их финансовое состояние, чтобы они внезапно не исчезли с рынка. Взамен мы гарантируем таким партнерам определенные производственные объемы. Схема взаимодействия у нас достаточно простая, почти коммунистическая: НПО Автоматики может в любой момент пользоваться технической документацией малых предприятий, а те — конструкторскими разработками завода. И это дало свои плоды: со временем от этого архипелага стали отпочковываться новые островки.
Как вы находите темы для новых проектов НПО автоматики?
– Я всегда говорил, что маркетинг — не профессия, а состояние души. Может, даже особое чутье — как у собаки на зверя. Иногда мне помогает стечение обстоятельств. Так было с технологической начинкой для электровозов – мы никогда не пробились бы к руководству РЖД, если бы не помощь Эдуарда Росселя. И система управления дизель-генераторами на подводных лодках, а потом – и на всех кораблях, появилась, благодаря кулуарному разговору с директором оборонного завода. Он жаловался: «Не знаю, кому отдать заказ…» И я, будучи там, заверил, что нашей компании это по силам. Решив задачу, мы стали монополистами на достаточно большом рынке. Конструкции дизель-генераторов могут изменяться, а за системы управления по-прежнему отвечает НПО автоматики.
Чем оборонное предприятие завлекает малый бизнес в кооперацию?
– НПО Автоматики – диверсифицированная компания: нет ни одной отрасли, где бы мы ни работали. И когда я вижу направление, которое считаю перспективным, начинаю искать предприятие, которое уже работает в этой области и готово развиваться. Мы помогаем будущим партнерам разрабатывать конструкторскую документацию, изделие проходит все технологические этапы, начиная с опытного образца. Затем попадает на дизайнерскую экспертизу — мы не можем допустить, чтобы функциональные вещи выглядели как замшелый стул в сельском клубе. Хороший дизайн помогает завоевывать рынки. Поэтому в свое время мы с Уральской архитектурной академией сделали лабораторию промышленного дизайна, чтобы студенты научились привязывать свои разработки к технологическому процессу. Поначалу НПО автоматики предоставляло дизайнерские услуги безвозмездно — в бюджете была отдельная статья расходов, потом фирмы начали платить. И, кстати, испытательная лаборатория тоже появилась здесь как малое предприятие — мы помогли ей получить сертификат, чтобы другие наши партнеры проводили все испытания на месте.
Комбайны и локомотивы
По словам Леонида Шалимова, НПО автоматики создавало технопарк, чтобы малые предприятия, занимавшиеся приборостроением, не отбивали друг у друга хлеб, а специализировались в разных направлениях. Направлений получилось несколько — от космических ракет до сельскохозяйственных комбайнов: и тем, и другим требовались системы управления. НПО автоматики предлагало разработки потенциальному заказчику и объясняло, почему сотрудничать лучше с ним. Но одних только технических характеристик было недостаточно. Иногда требовался административный ресурс, иногда — способность оказаться в нужное время в нужном месте.
При кооперации вы используете готовые продукты малых предприятий или предлагаете им разрабатывать новые устройства, которые НПО автоматики запускает в серию?
— Иногда мы применяем готовые решения. Например, в системах управления для морских судов, используется продукция малого предприятия «Сенсорика» — датчики температуры, контроллеры, регистраторы. Но чаще речь идет о монопродуктах, созданных малыми предприятиями для узкого круга потребителей. НПО автоматики берется за выпуск таких продуктов, если находит им применение в своих проектах. Сложность в том, что большие предприятия — толстокожие, конъюнктуры нишевых рынков не чувствуют. Поэтому сбытом занимаются наши партнеры. Их задача — хотя бы на шаг опережать конкурентов, потому что это единственный способ выжить. Если малое предприятие вылетит в трубу, мне будет обидно — не из-за потерянных денег, поскольку объемы невелики. Пострадает наше самолюбие. Другое дело, что свято место не пустует, и замена быстро найдется — вы даже не представляете, сколько возможностей мы еще не использовали!
НПО автоматики помогает малым предприятиям оснащать производство?
— Иногда. Примерно так появилось НПК «ВИП». На НПО автоматики была линия по производству магнитно-резонансных датчиков — предприятие собиралось выпускать собственную микроэлектронику, но проект, для которого приобретали это оборудование, потерял актуальность. Технику решили списать. И я предложил делать датчиковую аппаратуру. Сначала предприятие ВИП производило на этой линии чувствительные элементы для челябинского завода «Прибор», а когда он передал свое производство зарубежной компании, запустило собственные линейки датчиков давления. Теперь ВИП — практически монополист в этой сфере, свободно конкурирует с иностранными компаниями-монстрами, у которых миллиардные обороты в евро и долларах. И у нас есть планы по диверсификации этого бизнеса.
Один из примеров диверсификации — работа предприятия с Ростсельмашем. Почему производитель сельхозтехники обратился на оборонное предприятие?
— Не совсем так. Сначала одна зарубежная фирма, выпускающая сельскохозяйственные комбайны предложила мне приспособить ее машины для российского рынка. Дело было на выставке в Ганновере. Поразмыслив, я решил, что работать на иностранцев мне не хочется, и будет лучше, если НПО автоматики поможет Ростсельмашу усовершенствовать комбайны, сделав их конкурентными. Оставалось договориться с производителем сельхозтехники и найти предприятие, которое занялось бы этим проектом под нашим патронажем. Я отправил специалистов на Ростсельмаш, момент оказался благоприятный: на заводе как раз сменилось руководство, и новые люди хотели все радикально переделать. Нашлось и подходящее предприятие, которое занималось телемеханикой в энергетике. Когда начали приватизировать энергетические компании, этот рынок повалился, и фирме пришлось искать новые возможности. Проект, связанный с комбайнами, пришелся кстати — он требовал обработки большого объема информации с передачей ее на расстояние. Теперь, благодаря нашей информационной системе, комбайнер может контролировать множество параметров. У нас есть фотография Владимира Путина, стоящего на этом комбайне. Когда он спросил, кто компьютеризировал машину, ему сказали: одна ракетная фирма из Екатеринбурга. Большую часть приборов, которые там используются, делаем мы. У Ростсельмаша осталась только одна проблема — как избавиться от монополизма НПО Автоматики.
Специалисты Ростсельмаша объяснили вам, что нужно делать, и вы сделали?
— Нет, мы сами все знали.
Откуда, если вы прежде не занимались комбайнами?
— Но я все детство провел в деревне. Одна из моих профессий — тракторист широкого профиля. Что такое комбайн, мне известно. В равной степени я представляю, как устроен локомотив, потому что родился в семье железнодорожников. Когда Якунин (теперь уже бывший руководитель РЖД) спросил, можем ли мы автоматизировать электровоз по примеру компании Siemens, я ответил: мы сделаем лучше. Приступая к новому проекту, я всегда читаю специальную литературу. Прежде чем автоматизировать гидролиз алюминия на БАЗе, детально изучил технологию. В принципе, мне без разницы, что автоматизировать. У меня самая лучшая специальность – системы автоматического управления.