«Я не вижу ничего плохого в том, если сложных пациенток будут брать и частные роддома. Просто это очень дорого. Даже для частного учреждения высокого уровня это большие расходы», — Олег Аверьянов.
Первая областная известна, пожалуй, каждому жителю региона. ОДКБ — это крупный детский многопрофильный больничный комплекс, где оказывают специализированную медицинскую помощь детям и роженицам из Свердловской области, УрФО и других субъектов страны. Три года назад в больнице сменилось руководство — Областную детскую клиническую больницу возглавил Олег Аверьянов, который до этого шесть лет руководил детской городской клинической больницей №11. Топ-менеджер рассказал DK.RU, как живется детской бюджетной медицине в России, где больница берет деньги, и стоит ли пациентам бояться молодых врачей, приходящих на смену опытным кадрам.
Принято считать, что бюджетная медицина в стране в упадке. В апреле Росздравнадзор проверял систему здравоохранения в регионе. Выяснилось, что здесь слишком высокий уровень показателей смертности, что взаимодействие между областными и районными больницами недостаточно выстроено. Все так?
— Мне сложно говорить за всю систему здравоохранения, я могу отвечать только за свою больницу. У нас достаточно крупный стационар, соответственно, на обеспечение деятельности, на оказание медицинских услуг большие расходы. Но мы ведь работаем, у нас нет задержек выплаты заработной платы, нет дефицита медикаментов, мы приобретаем оборудование. По крайней мере, то, что стоит не дороже 100 тыс. руб. — тариф Фонда обязательного медицинского страхования (ОМС) позволяет нам это делать. Вообще сегодня финансирование медицины одноканальное: до 2013 г. деньги в учреждения попадали из бюджетов разных уровней и фондов социального страхования. Сейчас же идут из Фонда ОМС, и это большой плюс. В том числе потому, что раньше нам финансировали только пять статей расходов: заработная плата, начисления на зарплату, медикаменты, питание в стационарах и мягкий инвентарь. А сегодня мы можем и оборудование закупать, и стройматериалы, например. И мы все это делаем.
Понятно, что хотелось бы большего. Чтобы деньги были предусмотрены на покупку широкой линейки оборудования. Конечно, мы понимаем, что есть приоритетные программы, и не на все сразу выделяются средства. Так, по программе поликлиники мы получили рентгеновский аппарат, он поступит к нам в течение нескольких месяцев. Еще один аппарат мы получим по онкопрограмме. То есть диагностический и хирургические корпуса ОДКБ получат новые рентгенаппараты, и это большое подспорье.
Вообще же нет ни одной системы здравоохранения в мире, которая бы сказала: «Нам денег достаточно! Больше не надо!». Есть более эффективные системы, есть — менее. Если сравнивать нашу с иностранными, то далеко не всегда она будет в проигрыше. В США, например, много людей, у которых нет медицинской страховки в принципе, и они, по сути, отрезаны от бесплатной помощи. А стоимость услуг без страховки там чрезвычайно высокая. Насколько я знаю, в Америке каждый гражданин сам платит свои налоги, может делать отчисления в Фонд ОМС, может не делать и жить без страховки. У нас же начисления в Фонд ОМС идут автоматически с зарплаты, это делает работодатель. Я считаю, в России система обязательного медстрахования работает нормально.
Как, по-вашему, обстоит ситуация с маршрутизацией пациентов в регионе? Тоже есть мнения, что все плохо.
— Опять-таки не берусь говорить за всю систему, но мы четко взаимодействуем с другими клиниками. В области есть шесть межмуниципальных центров второго уровня, с которыми работает ОДКБ. В них оказывают специализированную помощь. Мы проводим там аудит — выезжаем на места, смотрим, как обстоят дела. Задача этих центров — работать с первым уровнем: центральными районными больницами, поликлиниками, диспансерами, которые оказывают первичную медико-санитарную помощь. У нас в области есть города, которые отвечают за определенные территории: мониторят состояние пациентов и могут переводить их в межмуниципальные центры — если случай требует более серьезного вмешательства. А самых сложных больных транспортируют к нам, в учреждение третьего уровня. Эта работа отлажена.
Как строится экономика вашей больницы? Деньги, в основном, берутся из бюджета страны и от предоставления платных услуг?
— В бюджете больницы три основные составляющие. Во-первых, Фонд ОМС. В этом году поступления из него превысят 1,3 млрд руб. Далее — областной бюджет, это еще около 500 млн руб. Платные услуги тоже дают достаточно значительные суммы. Плюс у нас есть родовые сертификаты — тоже отдельная статья в бюджете.
Есть ли возможность сделать еще больше платных услуг, чтобы, соответственно, и зарабатывать больше?
— Платные услуги мы развиваем по мере необходимости. Главное условие — чтобы это не мешало основной деятельности больницы. Ведь самая первая наша задача — качественно оказывать бесплатную медицинскую помощь. Если врач отработал свое рабочее время, допустим, провел шестичасовой прием, то у него есть выбор: пойти в частную клинику консультировать пациентов и получить там зарплату. Или пойти и поработать на базе ОДКБ — мы предоставляем такие условия. Тогда мы платим ему зарплату, отчисляем его налоги в разные фонды, оплачиваем расходные материалы. И все это делаем только с тех средств, что поступают к нам от платных услуг.
Оставшиеся деньги, которые у нас являются маржинальной прибылью, мы отправляем на развитие больницы — меняем окна, мебель и т.п. И вот что важно: платные услуги — это некая форма благотворительности. Потому что те люди, у кого есть возможность заплатить за прием специалиста, помогают нам улучшать материальную базу больницы. В итоге пациенты, у которых нет средств на платные услуги, приходят в более хорошие условия.
Знаю, больнице помогают спонсоры — в прошлом году благотворители собрали средства, которые пошли на покупку оборудования, в том числе для искусственной вентиляции легких — для больных детей, подопечных ОДКБ. Скольким пациентам уже удалось помочь? Вообще деньги благотворителей — это постоянная плановая история или разовые точечные акции?
— У нас, действительно, идет большой проект для детей с паллиативными состояниями — искусственная вентиляция легких (ИВЛ) на дому. Он начался в 2018 г., когда «Екатерининская ассамблея» выбрала благополучателем «Русфонд». Речь идет о так называемой неинвазивной ИВЛ: искусственная вентиляция делается не на базе трахеостомической или интубационной трубки, используются специальные приспособления, маски. В каких случаях это нужно: ребенок, нуждающийся в искусственной вентиляции легких, находится в стационаре. Когда мы понимаем, что терапевтические возможности по снятию его с этого аппарата или по выходу из паллиативного состояния исчерпаны, то такому ребенку подбирается специальное оборудование, и его переводят домой. И уже там продолжается неинвазивная ИВЛ. «Екатерининская ассамблея» собрала 31,7 млн руб., на эти деньги проводится помощь — ее уже получили девять пациентов. В июне поступило еще 20 заявок, сейчас они в работе у «Русфонда».
Вообще благотворители могут оказывать два вида помощи: конкретным пациентам, как в случае с «Екатерининской ассамблеей», и многим. Так, в 2017 г. у нас был проект с Фондом святой Екатерины по оснащению больницы мебелью, функциональными кроватями. Это была помощь многим. Есть и другие большие благотворительные проекты — по оснащению операционного блока, например. Вложено порядка 20 млн руб., теперь хирурги работают в лучших условиях более хорошими инструментами и помогают многим детям. Также у нас идет проект по областному перинатальному центру, он касается диагностики пороков развития — это тоже помощь многим пациентам.
Без денег бизнеса больнице не обойтись?
— Это мировая практика. Когда бизнес помогает больницам — это показатель зрелости гражданского общества. Если у тебя хорошо идут дела и ты имеешь приличный доход, то можешь где-то поделиться — в том объеме, в котором возможно. А медицина, особенно паллиативная, во всем мире финансируется государством и — дополнительно — благотворительными фондами. Есть вещи, которые могут делать только фонды. Взять, к примеру, трансплантацию костного мозга. Нам российский бюджет за один такой случай платит практически 3 млн руб. Но подбор костного мозга — это очень тонкая работа, сложная технологически, она стоит еще больше 1 млн руб. И это берут на себя фонды, а саму трансплантацию — государство.
При этом мы понимаем, что идут большие вложения и со стороны областного бюджета, и Минздрава. Сейчас вышел приказ о том, что значимые средства будут направлены на паллиативную помощь на уровне страны. На эти проекты благотворительные средства уже не понадобятся. Значит, можно будет помочь другим сферам. ОДКБ — это большая многопрофильная клиника, у нас бесконечное количество медицинских технологий, которые мы можем обсуждать с благотворителями. И, конечно, мы готовы отдавать на экспертизу любой проект — чтобы средства, которые выделяют благотворители, четко отслеживались и приносили наибольшую пользу.
Частные роддома и лечение по интернету
Роботы и искусственный интеллект вряд ли убьют профессию врача, считает Олег Аверьянов. Как и частные роддома едва ли уведут у ОДКБ классных врачей и сложных пациенток.
Сфера здравоохранения в стране реформируется. Сейчас медицинский персонал проходит обязательную аккредитацию раз в пять лет, но есть предложения ввести непрерывное образование. Это хорошо?
— Постоянная учеба специалистов — это хорошо в принципе. Мы в больнице проводим учебу постоянно, по четвергам проходят лекции, и врачи обязаны их посещать. Читать лекции могут наши заведующие отделениями, ведущие специалисты в своей области. Также лекторами выступают приглашенные доктора, сотрудники кафедр Уральского государственного медицинского университета или специалисты из других регионов. Учеба — это самое главное, доктора должны быть грамотными. Главные врачи, их заместители — все должны учиться. Более того, знания нужны не только по специальности, заведующие отделениями у нас, например, учатся менеджменту — они должны быть, помимо прочего, организаторами здравоохранения.
Как вы оцениваете качество медицинских кадров? Молодые доктора, которых выпускают вузы — достойная смена опытным специалистам? Или пациентам стоит нервничать?
— Во все времена были и более грамотные, и менее компетентные врачи. И всегда всем кажется, что молодые не дотягивают. К нам иногда приходят выпускники, у них средний балл в дипломе 5,0 или 4,9. А по факту такими знаниями обладают не все из них. И я удивляюсь: «Как так? Откуда у него 4,9?». У меня был средний балл 4,3, и я был в своей группе одним из лучших — в мединституте всегда было сложно учиться…
Но некоторые молодые ребята — прямо звезды! Хоть сейчас ставь доктором работать, им опыта только поднабраться. Много грамотных выпускников, и самых лучших мы, конечно, стараемся отбирать себе. И любой главврач так скажет. Когда я возглавлял детскую городскую клиническую больницу №11, тоже набирал выпускников со средним баллом от 4,8 до 5. К слову, сегодня много ребят после института идут на участок. И это правильно: отработал участковым педиатром — потом можно в ординатуру и дальше.
При этом я прекрасно понимаю, что в Свердловской области есть дефицит врачей — не хватает специалистов в маленьких городах. Но проблема не только в медиках. Если доктор выпустился из университета, он имеет право пойти работать в любое учреждение. Понятно, что многие выбирают больницы в больших городах — где развита инфраструктура, где в театр можно сходить, в кино, куда-то еще. Областной Минздрав сейчас занимается решением проблемы — речь о целевых наборах. Если грамотно прописать в договоре, что выпускник вуза должен будет отработать несколько лет в конкретном муниципалитете — а за его учебу заплатят, ситуация может измениться.
Молодые звезды не стремятся в частные клиники? УГМК собирается открыть частный роддом, успешно работает родильный дом «Парацельс». Эти учреждения вам конкуренты?
— И они нам конкуренты, и мы им тоже. Я не могу оценивать свою больницу, но объективно: мы одни из самых сильных конкурентов частникам в акушерстве, гинекологии и неонатологии. И мы также развиваем платные роды, сервисные. Схема такая: мы получаем деньги из Фонда ОМС по тарифу, и при желании женщина, которая рожает у нас бесплатно, может оплатить апартаменты, куда она поступает после родов — как гостиницу оплачивает. Это сервисные услуги, мы получаем за это деньги и направляем их на закупку оборудования, на улучшение условий пребывания в роддоме и на зарплаты врачей. Поэтому, конечно, мы будем конкурировать с частными роддомами — и зарплатами в том числе. Сегодня средняя заработная плата докторов в больнице у нас 78 тыс. руб., а по перинатальному центру — выше, там она довольно серьезная. Есть врачи, которые получают весьма прилично. Конечно, для этого нужно много дежурить.
Но ведь и в частных клиниках люди работают, там тоже нужно дежурить. Хотя нагрузка, конечно, пониже, и это их преимущество. У нас есть свои плюсы — стабильность, например. И есть какие-то вещи, которые можем делать только мы. Если наблюдается порок развития плода, не дай бог, отслойка плаценты, если есть угрожающие состояния для беременной женщины, то это уже наше дело. И, кстати, доктора, которые работают в частных роддомах, прекрасно понимают, что сложные случаи брать не следует — потому что высоки риски. Эти пациентки идут к нам.
Я не вижу ничего плохого в том, если сложных пациенток будут брать и частные роддома. Просто это очень дорого. Даже для частного учреждения высокого уровня это большие расходы.
С 1 января 2018 г. в стране действует закон, который позволяет врачам помогать пациентам на расстоянии — консультировать их по телефону и интернету. Рынок телемедицины в США исчисляется миллиардами долларов в год, в Европе этими услугами, по подсчетам специалистов, пользуются до 30% населения. По-вашему, ждать ли шквала популярности этой услуги на Урале?
— В Фонде ОМС есть тариф на телемедицину, мы ею пользуемся. У нас много телемедицинских кабинетов, где проводятся консультации по интернету. Они проходят по защищенному каналу, это консультации «врач — врач». На том конце экрана за, допустим, 500 км от Екатеринбурга находятся доктор и пациент. Задается вопрос нашему специалисту, он консультирует действия врача, который работает там, на севере области. Оплата этих услуг идет и нам, и тому учреждению. Сейчас мы начали работать по пилотному проекту с Минздравом области, когда общение идет на уровне «врач — пациент». На том конце провода находится мама с ребенком, без доктора. Мы прекрасно понимаем, что такая консультация не может на 100% заменить живое общение, и некоторые доктора — более опытные — против таких новшеств. Но в некоторых ситуациях они могут существенно помочь пациентам.
Например, приехал ребенок из Ивделя на консультацию иммунолога. Мы назначили исследования, забрали анализы. И говорим: «Приезжайте через неделю на повторный прием». Причем, по сути, на этом приеме будет просто расшифровка результатов анализов, маме расскажут, как обстоят дела, какое понадобится лечение. Эту консультацию можно провести удаленно, чтобы пациентам не пришлось ехать 600 км на поезде или на машине, тратить ночь, потом дожидаться приема в больнице — это же сутки! А ребенок маленький! И здорово, если удается эту личную консультацию исключить.
При этом мы сталкиваемся с неожиданной проблемой. Чтобы получить телемедицинскую консультацию, человек должен зарегистрироваться на портале госуслуг. И многие говорят: «Нет. Мы не будем этого делать». В итоге у нас пока проводятся единичные телемедицинские консультации. Доктора-то наши готовы, а пациенты — нет. Но все равно эта технология будет развиваться.
А что на счет искусственного интеллекта? Сейчас «умные» медицинские сервисы уже умеют собирать с пациента анамнез и рекомендовать, к какому врачу обратиться. Что если систему прокачать безумным количеством врачебной информации — сможет ли она сама ставить диагнозы? По-вашему, не исчезнет ли в будущем профессия врача?
— Сейчас есть нейронные системы, которые могут видеть аналогии и ставить диагнозы. Например, в компьютер закладывается определенная программа, аппарат МРТ проводит исследования, система видит снимки, поставленные диагнозы. И потом, если распознает уже знакомую картину, выдает: «Двусторонняя пневмония», например. И врач сам должен принять решение, так это или нет. Система — лишь помощник, не доктор.
Хочется отметить, что в медицине есть система клинических рекомендаций Всемирной организации здравоохранения. Условно говоря, провели исследования, группу из 2 тыс. пациентов лечили в разных странах одним препаратом, а другие 2 тыс. человек — другим. Выяснили, какое лекарство действует лучше, написали клинические рекомендации. Доктор их смотрит, и ему где-то даже думать не надо. Написано: при пневмонии у ребенка раннего возраста нужно стартовать с бета-лактамных антибиотиков. Так и нужно делать. Кто-то может сказать: «Да мы «Сумамед» всю жизнь давали!». Но вам же пишут в клинических рекомендациях: начать с таких препаратов, а затем, если нет эффекта, переводить на другую группу антибиотиков.
Так вот, если медицинскую информацию за всю историю человечества вместе с клиническими рекомендациями загрузить в робота, он будет знать больше доктора. И что тогда будет, кто знает. Сейчас человек уже не может обыграть компьютер в шахматы… Но всегда есть случаи, которые не поддаются никаким клиническим рекомендациям. Да и каждый пациент индивидуален, так что профессия врача очень специфическая. И есть прекрасные доктора, которые знают свою специальность и способны разобраться в сложных случаях. Поэтому не стоит противиться процессу роботизации, искусственный интеллект — не угроза медицине. Он должен быть в помощь докторам.