Продюсер и исполнитель в одном лице: как Тарас Багинец придумал и воплотил фестиваль Баха

В марте в Свердловской филармонии в седьмой раз прошел Bach-fest — фестиваль, посвященный творчеству Иоганна Себастьяна Баха. Это не единственный подобный фестиваль — в мире их проводятся десятки. Но у екатеринбургского проекта есть свои особенности, главная из них та, что основатель, художественный руководитель, продюсер и исполнитель на этом фестивале — один человек. Органист и клавесинист, солист Свердловской филармонии Тарас Багинец рассказал DK.RU, как за семь лет вырастить престижный бренд музыкального фестиваля.

Дорасти до этой музыки

Bach-fest родился так же, как рождаются многие крупные проекты в России: благодаря инициативе конкретного человека, который посчитал, что дело пойдет. В том, что Баховский фестиваль будет успешным, Тарас Багинец не сомневался ни минуты: «Я — органист, и по роду профессии часто играю Баха, знаю реакцию публики на его музыку». Да и опыт проведения Баховского фестиваля у Тараса Багинца уже был: до 2002 г. он работал в Харьковской филармонии и провел там несколько таких фестивалей. «Музыка Баха всегда была популярна, потому что любое его произведение — это жемчужина. И с точки зрения музыкального материала, и с точки зрения восприятия публики, я был уверен в успехе. Да что я! Многие поколения музыкантов в разных странах успешно проводят Баховские фестивали».

В 2002 г. Тарас Багинец переехал в Екатеринбург, чтобы работать органистом в Свердловской филармонии. До 2010 г. его деятельность этим и ограничивалась: «Я с середины 2000-х предлагал провести фестиваль Баха, но мне не верили, что эта история получится».

Первый Bach-fest прошел в 2011 г. и был довольно скромным, в расписании — всего четыре концерта. «Это был пробный камень, — говорит Тарас. — Если бы концерты провалились, то дальше ничего бы не было».

Открытие фестиваля в 2017 г. Здесь и далее — фото из архива Свердловской филармонии, специально для DK.RU

Какие у вас были цели, когда вы впервые решили провести Баховский фестиваль?

— Цели были больше исполнительские: из всей музыки Баха исполняется ничтожное количество, может, 1-2%. А остальная музыка, по крайней мере, в Украине и России, мало известна. Конечно, есть хиты — «Токката», несколько хоральных прелюдий для органа, оркестровая музыка типа «Шутки» или Арии из Сюиты №3, но основное богатство — это его духовные кантаты, его «Страсти». Это довольно сложные постановки, чтобы исполнять их на сцене, нужно быть особым образом готовым. Это была амбициозная исполнительская задача — дорасти до этой музыки и начать ее исполнять.

Собственно, здесь, в Екатеринбурге, похожие задачи были. Наш оркестр часто исполняет русских композиторов — Чайковского, Рахманинова, а также музыку более поздних периодов — Бетховен, Брамс. Бах требует совершенного другого подхода, музыкантам из оркестра нужно уметь переключаться на его музыку, на иную эпоху. Для этого нужен такой полигон, как Баховский фестиваль.

Кто, кроме вас, занимался организацией первых фестивалей?

— В Харькове это была, скорее, сольная работа. Я и рекламу делал, и ценовую политику вел, и программу выстраивал, и контакты с исполнителями налаживал. Свердловская филармония значительно более мощная, отлаженная организация, где каждый знает свою часть работы. У нас рекламой, маркетингом, продвижением проекта занимаются специальные службы, больше видна командная работа.

Вы изначально решили, что на фестивале будет звучать не только музыка Баха, почему?

— На всех Баховских фестивалях свои особенности. Кто-то выбирает Баха в современной джазовой обработке, кто-то играет современные композиторские конструкции, кто-то, наоборот, уходит в аутентичное исполнение на старинных инструментах. Мы же сразу выбрали формат: «Бах и что-то». За семь лет прошлись по национальным композиторским школам, в этом году добрались до Англии: Бах и британская музыка. Даем возможность публике не только слушать Баха, но и показываем музыку его времени, стили и школы, которые на него влияли в разные периоды.

Во многом мы не первооткрыватели, скорее, мы работаем так же, как и сам Бах работал. А он в своей жизни попадал в разные условия, и всегда под эти условия подстраивался. Если был орган под руками, он писал много органной музыки. Если переезжал в другой город, и там достойного органа не было — он писал для ансамблей, для камерного оркестра, для хора. Бах оперировал тем, что у него было, и ничего не писал «в стол».

Несмотря на то, что Бах никогда не выезжал за пределы Германии, он живо интересовался всеми современными музыкальными течениями: перекладывал для органа или клавесина ноты Вивальди и других итальянцев, изучал французский стиль, был знаком с музыкой английских композиторов. То есть можно проследить влияние разных школ на Баха. В рамках нашего фестиваля мы стремимся показать эти школы, рассказать, на чем воспитывался его гений.

Что будете показывать, когда национальные композиторские школы кончатся?

— Придумаем что-то другое. После смерти Баха его музыка на несколько десятилетий была почти забыта, затем она была возвращена гением Феликса Мендельсона-Бартольди, и началось открытие новых и новых его произведений. Мы могли бы самых ярких композиторов-гениев 19 века, для которых Бах был идеалом, включить в программу. А еще есть отдельная тема: музыка семьи Бахов всех поколений. Этого тоже хватило бы на программу фестиваля.

Уже в следующем году сделаем шаг в сторону от национальных композиторских школ и покажем музыку Баха и его великих современников из разных стран.

Свои экономические обстоятельства

В рамках первого Bach-fest состоялось четыре концерта, в последующие два года — по семь, в 2014 г. их уже было десять. Каждый год Тарас Багинец старается приглашать именитых музыкантов, дирижеров. Хотя все Баховские фестивали проходят при полных залах, в целом говорить о том, что это коммерческая история, не приходится. Дело в том, что бюджет любого мероприятия в филармонии планируется минимум за полтора года, а при нынешней волатильности на рынках возникают большие финансовые риски.

Подобный музыкальный фестиваль может в принципе приносить прибыль?

— У нас ни одного фестиваля убыточного не было, до 2015 г. они были даже в плюсе. После стояла задача просто не попасть в минус, сложнее стало планировать.

Каждый год у нас совершенно новые экономические обстоятельства. В 2014 г. у нас были одни обстоятельства, в 2015-м уже совершенно другие. В конце 2014 г., когда начала расти валюта, мы очень переживали, что концерт в 2015 г. может сорваться. У нас же получается как — фестиваль проходит, и мы сразу же планируем следующий. Надо понимать, исходя из чего планировать: из 44 руб. за доллар, или из 80-ти?

Помимо валюты, нужно делать поправки на инфляцию, ведь мы должны оплачивать дорогу и гонорары артистам, в том числе иностранцам, учитывать расходы на рекламу, строить прогноз по продажам.

Сколько стоят билеты на фестиваль?

— По-разному, на «звезд» стоят дорого, а на стандартные концерты — нет. Баховский фестиваль он больше музыкальный, чем коммерческий. У него нет бюджетной поддержки, мы не привлекаем спонсоров, все деньги, которые у нас есть — это средства, которые зрители приносят в кассу, покупая билеты. Поэтому тут все взаимосвязано. Если мы поставим слишком высокие цены, то публика может на это отреагировать негативно. Цель нашего фестиваля — музыка должна быть доступна.

Самый дешевый билет на фестивальную программу может стоить 200 руб., а самый дорогой концерт во всей истории фестиваля были «Страсти по Иоанну» — потому что там было много исполнителей, оркестр, хор, приглашенные солисты и иностранный дирижер. На сцене людей было почти столько, сколько в зале.

Кроме того, цена зависит от места проведения концерта: они могут проходить в большом зале на 700 мест, а могут и в камерном, куда помещается максимум 150 зрителей. Но камерные концерты тоже необходимы — это очень важная часть Баховского творчества.

Вы говорите, что заполненность на фестивале — почти 100-процентная. Может быть, стоит просто поднять цены на билеты?

— Если билет в среднем стоит, условно, 500 руб., то повышение до 600 руб. никакой проблемы не решит. Вот если повысить до 3 тыс. руб., то это существенно подняло бы бюджет фестиваля. Но это уже совершенно другой уровень, другое наполнение, и я не уверен, что это нам по силам. Кроме того, если у нас сейчас через 10 концертов проходит около 5 тыс. зрителей, то, если мы повысим цены, боюсь, цифра эта сильно уменьшится. И залы будут полупустые. У людей ведь в семейном бюджете свои лимиты.

Концерт закрытия фестиваля в 2017 г. 

Иностранный интерес

За семь лет Bach-fest стал известен в музыкальной среде, и европейские органисты, скрипачи, певцы и дирижеры с готовностью приезжают на него, чтобы исполнить концерт. Причем размер гонорара здесь играет далеко не определяющую роль.

Сложно ли заманить именитых музыкантов на фестиваль в Екатеринбург?

— За семь лет фестиваль стал уже престижным, и гости едут сюда охотно. Но известных органистов нужно приглашать заранее — у них расписано все на два-три года вперед. Многое замешано на личных отношениях, если тебя знают, если человек слышал хорошие отзывы от тех, кто уже здесь побывал, то договориться намного легче.

А вот финансово это непросто. Екатеринбург географически — это не Москва и, тем более, не Санкт-Петербург, нужны приличные деньги на транспортные билеты, проживание, плюс визовая поддержка. Поэтому, когда мы говорим о приглашении музыканта из Европы, то в бюджете сразу возникает определенная сумма, ниже которой опуститься нельзя. Дальше возникает вопрос гонораров. Очень многое зависит от контактов. Если у тебя с органистом давние дружеские отношения, то это будет дешевле и легче для фестиваля. А если человек тебя знать не знает и вообще думает — а, богатая Россия, нефть-газ, сейчас мы вломим сумму, как в Норвегии, — то фестивалю такого музыканта не потянуть.

Есть какие-то установленные средние гонорары, рамки, за которые выходить не принято?

— Среднего уровня нет, концертный зал просто выставляет условия, которые может обеспечить — публика, гонорар. А органист уже сам решает, поедет ли на этих условиях. Например, он может получить в Норвегии 10 тыс. евро за концерт, а в Россию приехать за 1,5 тыс. евро. А может и не поехать. Каждый сам решает, интересно ли ему поучаствовать в российском Баховском фестивале.

Зачем ему приезжать за такое мизерное вознаграждение?

— Иностранных музыкантов в России привлекает, прежде всего, слушатель. На нашем фестивале почти гарантированно будет аншлаг, любому музыканту это приятно. Наша публика очень теплая, отзывчивая. Если сравнивать с Европой, где основная масса органных концертов проходит в соборах, и сидят там 50-70 человек, то разница в атмосфере, конечно, чувствуется.

Вы тоже выступаете в соборных европейских залах для 50-70 человек? Зачем?

— Для чего лично мне туда ехать? Интересно поиграть на тех инструментах: в Европе много исторических органов — настоящих шедевров. Конечно, бывают фестивали, куда приходят тысячи людей. Бывают концерты в туристических церквях. Например, в Нотр-Дам де Пари: ты играешь, тысяча зрителей сидит и пытается слушать музыку, и тут же еще пять тысяч туристов ходят, обмениваются впечатлениями. Возникают нюансы: если ты будешь играть в тихих местах так, как задумывал композитор, то они просто ничего не услышат. Надо играть громче.

Поточная работа

Приглашение звезд на фестиваль — важная задача продюсера. И при этом очень ответственная. «Я вынужден планировать хороших исполнителей, потому что, если будут приезжать плохие, то разочарованный зритель и на фестиваль перестанет ходить, и на мои органные концерты больше не придет», — объясняет Тарас Багинец.

Насколько реально совмещать такие диаметрально противоположные роли — быть продюсером фестиваля, на котором являешься исполнителем?

— Для органиста это нормально. Вообще, органисты обычно хорошие организаторы, так сложилось исторически. Дело в том, что в органе, как правило, мало кто понимает, и поэтому все, что связано с органом — концертами, планированием, программами, —доверяют органисту. А ему важно, чтобы зал был полный, чтобы зрителю нравилось. Он может часть концертов сыграть сам, но не все — у каждого есть свой предел нагрузки. Поэтому нужно приглашать в помощь других музыкантов. Кого? Органистов с интересными программами, которые хорошо играют, которые своей харизмой могут увлечь людей, чтобы люди и дальше хотели прийти на орган.

Сейчас бренд фестиваля уже работает сам на себя, но нам нельзя расслабляться. Если мы будем приглашать менее дорогих исполнителей, то через какое-то время эта работа бренда закончится. Публика скажет: то ли деньги у них закончились, то ли идеи. И мы сразу увидим, что людей в зале станет меньше, и придется больше вкладываться в рекламу, раскрутку, продвижение. Зрителей вернуть гораздо сложнее, чем пригласить в первый раз.

Сейчас много приходится вкладывать в рекламу?

— За семь лет фестиваля у нас было 55 концертов, и я стараюсь, чтобы провальных не было. Качественный продукт экономит деньги на продвижение. Только в этом случае бренд будет надежно работать. В основном наши затраты — это афиши, полиграфия, инфоспонсорство и реклама в интернете.

Какие риски и накладки для фестиваля могут возникать, помимо валютных скачков?

— Самая главная накладка — репетиционное время. Наш фестиваль отличается от других наших филармонических фестивалей, в частности, от сверхпопулярного в последнее время проекта «Безумные дни». Фестиваль «Безумные дни» — формат, конечно, очень интересный — в нем за три дня проходят 100 концертов. Но надо понимать, все они — заранее подготовленные. Артисты сделали программы, отрепетировали дома, а потом приехали в Екатеринбург, сели за инструмент, отыграли концерт и уехали.

В Баховском фестивале ситуация совсем другая. Если мы говорим про гостей-органистов, то да, у них программы готовые, но все равно им нужно шесть-семь часов на то, чтобы выбрать звучания для всех произведений концерта. Это трудоемкая и долгая работа в зале, который у нас очень загружен.

Если же мы говорим об основном наполнении фестиваля — о кантатах, концертах открытия и закрытия — то это программы, которые требуют репетиционной работы, музыкантам надо сесть и эту программу сделать. Заняться этим заранее мы не можем: музыканты часто из разных стран, встречаются только в Екатеринбурге. Кроме того, наши оркестры и без того по два раза в неделю играют новые программы, в их графике нет времени учить баховские программы заранее. Вот и получается — если, например, концерт 18 марта, то первая репетиция будет 15 числа. То есть у нас всего три дня на то, чтобы открыть ноты, разучить музыку и довести ее до концертной готовности.

И в этой напряженности — тоже смысл фестиваля, так же и сам Бах работал, когда жил в Лейпциге.

Его работа состояла в том, чтобы к каждым выходным писать очередную духовную кантату. В понедельник он набрасывал примерный план того, что нужно играть в выходные. В первые три дня у него была работа в школе при церкви, но он улучал время для встречи со священником, который рассказывал основные направления воскресной проповеди. В четверг Бах был выходной от работы в церкви и школе — и этот день он отдавал сочинению кантаты. В пятницу с утра они собирались на первую сводную репетицию, в субботу проводили генеральную репетицию и утром в воскресенье исполняли кантату на службе. Дальше начиналась новая неделя и новый такой же цикл. Причем каждая кантата — это минимум 20 минут музыки с разными инструментами, с хором. Да элементарно все расписать по партитуре — ты за неделю не успеешь, а он умудрялся и сочинить, и записать, и порепетировать, еще и коррективы вносил. В первые годы работы в Лейпциге он написал пять полных годовых циклов кантат. Каждую неделю — кантата. И никакого отпуска. Вот такую поточную работу, когда ты сегодня берешь ноты, а завтра исполняешь, во многом мы моделируем на фестивале.