Стартапам объявили посевную

«Деловой квартал», № 23 (833) от 18 июня 2012 г., стр. 24-25

По словам управляющего партнера RedButton Capital Дмитрия Калаева, в Екатеринбурге ситуация уникальная: в любом другом регионе за МКАД нет ни одного частного венчурного ИТ-инвестора. «Есть московские фонды, которые работают с регионами. В прошлом году, например, генеральный директор венчурного фонда «Главстарт» Аркадий Морейнис объехал всю страну, лично отсмотрел 4 тыс. проектов и вложился всего в десять. Получается, на 400 проектов готовых к инвестированию команд — только одна. Поэтому с точки зрения бизнеса появление сразу двух региональных инвестиционных ИТ-фондов — это нонсенс», — отмечает он. При этом в Екатеринбурге есть и бизнес-ангелы — они вкладывают в стартапы личные деньги и время без создания специальных компаний. Впрочем, г-н Калаев убежден, что о конкуренции говорить не приходится. Напротив, разные игроки развивают рынок и создают приток проектов плюс могут объединять усилия в соинвестировании и экспертной оценке проектов.

Как отмечает Дмитрий Калаев, Екатеринбургу есть чем гордиться: ряд федеральных ИТ-компаний начинали свой бизнес именно здесь: «У нас много хороших программистов, которые разрабатывают интересные проекты или просто генерируют идеи, но не могут их воплотить из-за отсутствия средств или навыков ведения бизнеса. Обратиться им некуда. Крупные инвестфонды готовы вкладываться на зрелых стадиях, а правительственные гранты раздаются ограниченному числу команд. Скажу больше: получение грантов превратилось в отдельный бизнес, когда профессиональные фандрайзеры составляют бизнес-план таким образом, чтобы почти стопроцентно получить деньги. На этом, впрочем, все и останавливается: человек просто забирает деньги и стартапом не занимается. Парадокс в том, что правительство дает гранты, но не следит за тем, создается потом работающий бизнес или нет, а только контролирует законность соответствия расходов заявленным статьям. Поэтому идеальный вариант для настоящих стартаперов — это посевные венчурные инвестфонды, которые заинтересованы в появлении бизнеса и добавляют к деньгам свои связи и опыт».

Работа RedButton Capital включает три базовые составляющие: сделать прототип, вывести его на рынок и добиться органического прироста пользователей. Последняя предполагает, что сервис специально не рекламируют, но информация о нем распространяется по сарафанному радио — через блоги и соцсети. При этом фонд ориентируется только на сегмент C2C. Кроме г-на Калаева, партнерами в RedButton Capital стали Сергей Вахонин, директор и основатель компании ACS, Сергей Показаньев, основатель ГК «АСК», Евгений Шароварин, ИТ-продюсер (в прошлом — совладелец ГК «АСК»), и Алексей Костарев, соучредитель компании i-Jet Media. Объем фонда — $1 млн, и это личные деньги партнеров, внесенные на паритетных условиях. Привлеченных средств фонд не использует. «Сперва мы хотели привлекать деньги, когда планировали, что объем фонда составит $5 млн. Но поняли, что нам не найти столько проектов. Потому что проблема на рынке не в деньгах, а в стартапах, которые можно развивать как бизнес. И мы посчитали, что с таким объемом правильнее оперировать собственными деньгами», — комментирует Дмитрий Калаев.

Почему вы решили стать инвестором?

— В прошлом году я с другими уральскими айтишниками, многие из которых затем вошли в RedButton Capital, посетил Израиль. Это была рабочая поездка, мы изучали, как там устроена венчурная индустрия. В Россию вернулись переполненные идеями и желанием создать собственный фонд. Внешние факторы складывались в нашу пользу: я завершил работу в министерстве экономики, Евгений Шароварин и Сергей Показаньев выходили из своих бизнесов. В общем, у нас на руках были деньги, которые можно было использовать. В мае мы начали обсуждать этот проект, к сентябрю сформировалась окончательная команда из пяти человек. В декабре — получили документы на регистрацию юрлица и начали работу.

Были и другие участники, которые затем вышли из фонда?

— Да. Сначала у нас был плавающий состав. Мы приглашали еще несколько партнеров. Например, председателя совета директоров компании NAUMEN Александра Давыдова. Но у него были собственные проекты, которые он курирует в формате, близком к венчурному, внутри своей компании. Поэтому в окончательный состав RedButton Capital он не вошел. Было еще несколько людей, с которыми у нас возникла внутренняя несовместимость. Венчурный инвестфонд — это как свадьба. Когда мы вместе работаем над проектом, а это как минимум два года, то не можем разойтись, иначе проект не состоится. Поэтому если есть личная неприязнь или недоверие, то тогда лучше вместе не работать. Так же дело обстоит и со стартаперами. Например, если приходит команда и нам нравится проект, но люди не цепляют, мы, скорей всего, откажем.

Уже были такие случаи?

— Пока нет. Но однажды к нам приходил стартапер с идеей сделать сервис знакомств для геев. Мы даже провели небольшой анализ, посмотрели рынок и поняли, что ниша пустая. С точки зрения бизнеса это привлекательный сегмент. Но мы ему отказали. Не потому, что имеем что-то против нетрадиционной ориентации — в конце концов, это личное дело каждого. Но способствовать распространению гей-движения не хотелось бы. Этот пример, кстати, показательный: посевные инвесторы в первую очередь думают не о деньгах, а о том, как изменить мир. Предложить что-то, чего раньше не было, но чтобы это приносило пользу. В этом заключается особенность всего рынка C2C: технического ноу-хау здесь нет, но есть определенная польза. Иначе как объяснить популярность таких сервисов, как Twitter и «Групон».

Сколько проектов сегодня в работе?

— Тех, которые прошли инвесткомитет, семь. Всего мы планируем взять 20 старт¬апов — по четыре на каждого партнера. Главное тут — качество, а не количество. Так, одна идея, за которую мы готовы были взяться, уже отпала: ее команда сама приняла решение заниматься другими вещами. Если у стартаперов пропал запал — с этим уже ничего не сделаешь. Зато в другом проекте уже есть опцион стороннего фонда: инвесторы посмотрели проект, заинтересовались и предложили вложиться, когда он достигнет определенной стадии роста. В каждом из наших проектов мы берем больше блокирующего пакета, но меньше контрольного — основная инициатива в проекте должна оставаться у предпринимателя, а не у венчурного фонда.

Какие проекты курируете лично вы?

— Сейчас я работаю над проектом, связанным с вторичным рынком автомобилей. Он пока на стадии прототипирования, запуск планируем этим летом.

А есть расчеты, сколько времени нужно для получения первых результатов с момента запуска стартапа?

— Мы рассчитываем, что они должны появиться через шесть месяцев. К этому времени юзеры начинают пользоваться сервисом — либо не начинают. В любом случае наступает ясность. Если интереса через полгода нет, это становится сигналом к тому, что проект надо трансформировать. Например, мы запустили сервис NomerMail, который позволяет отправлять на мобильные номера файлы, используя виртуальное хостинг-хранилище. Тут от момента запуска до выхода в тираж прошло всего 2,5 недели. Сначала была хорошая обратная связь, отзывы хорошие. Но люди массово сервисом не пользовались. То есть отличной идеи пользователям оказалось мало. Сейчас мы ее переформулируем и, если эксперимент получится, передадим более крупному фонду, если же нет — оставим проект. Вообще, основное в стартапе — это умение разворачивать бизнес-модель и быстро ее тестировать рынком, а также вовремя понять, когда стоит остановиться.

Как вы планируете монетизировать стартапы?

— Есть несколько вариантов. Какие-то сервисы мы запускаем платными, другие построены по модели Facebook или Twitter: никакой монетизации, пока нет притока постоянных юзеров. Дело в том, что с течением времени сервисы становятся все более ценными для людей, и от них все сложнее отказаться. В этот момент сервис становится платным или частично платным. Но вообще-то мы планируем зарабатывать на передаче проектов крупным фондам. Конечно, такой бизнес несет много рисков. Но если сервис выстреливает, он может принести большие деньги. Например, первые инвесторы заработали на Skype в 1 000 раз больше, чем вложили изначально. Поэтому проекты мы будем передавать дальше, но выходить из них не планируем.

О каких фондах идет речь?

— О фондах, которые инвестируют в C2C. Например, Almaz Capital. Но вообще, нам интересны партнеры, которые одной ногой стоят на Западе. Несмотря на то что мы начинаем работать на российском рынке, проекты стараемся форматировать так, чтобы они могли быть растиражированы за рубежом.

А как же западные инвесторы?

— Как бы западные фонды ни стремились входить в нашу страну, они не инвестируют в российские проекты на ранних стадиях — для иностранных фондов это слишком мелкие и рискованные инвестиции, и они склонны ждать, когда в проекте появится подтвержденный денежный поток, измеряемый миллионами или десятками миллионов долларов.

Планируете ли вы в будущем заниматься инвестициями в проекты на зрелых стадиях?

— Если смотреть далеко вперед, то я не исключаю, что объем фонда будет увеличиваться. И тогда от посевной стадии мы, возможно, перейдем к инвестициям в работающие сервисы. Венчурные инвестиции лично для меня на сегодня представляются самым интересным бизнесом — мне нравится создавать что-то новое, а партнер венчурного фонда участвует в становлении сразу нескольких новых проектов. За других партеров RedButton Capital я говорить не могу, ведь все в жизни меняется: кто-то может потерять интерес и выйти из фонда. Сейчас у нас есть определенный план на ближайшие 2-3 года. О более долгосрочных перспективах говорить пока не приходится.

* - выполняет функции иностранного агента