Владимир Дмитриев: Чтобы здесь не закрыли крышкой, уехал на Канары

В начале 90-х впервые увидел закат в Персидском заливе и решил, что хочет жить на вилле с видом на океан. Пока зарабатывал на нее, в России пережил три покушения, открыл и закрыл несколько бизнесов и узнал подноготную избирательных кампаний. Объехав более сорока стран, для жизни выбрал Канарские острова. Пальмы, океан и закаты перед сном – все, как и хотел. Ощущение счастья и гармонии от сбывшейся мечты Дмитриеву не может отравить даже осознание тех возможностей, которые были упущены.

Мне давно хотелось дом на берегу моря, чтобы каждый вечер любоваться заходящим солнцем на фоне пальм. Я этого всегда хотел, хотя даже не знаю, откуда у меня такая картинка взялась, ведь за границу впервые попал, когда мне было уже за сорок. Первой заграницей стали Арабские Эмираты – там, в Персидском заливе, я и увидел, как красиво солнце садится в океан. Да еще и погода благодатная в ноябре. Тогда понял, что хочу жить в таких условиях.

Уехал из России вовсе не от бандитов, и все, кто так говорит, лукавят. Я не знаю такого, чтобы бандиты приходили и все у тебя отнимали, если только ты сам их на это не провоцировал. Хотя многие, уезжая из России, начинают ее грязью поливать: «Ой, там плохо, там жулики». – «А ты не шляйся там, где ходят жулики». Я много с кем знаком из русских эмигрантов, которые сейчас живут по всему миру. В основном уезжали в тот период, когда на руках оказывались огромные деньги, которые легализовать в нашей стране люди боялись или же просто не хотели рисковать, не зная, по каким законам станет развиваться российский бизнес. Многие, в прошлом комсомольские лидеры, получившие в период хапка возможность «прихватизировать» собственность, просто не знали, что с ней делать. Они хватали деньги и бежали за рубеж, размещали наличность в банке под проценты, покупали ресторанчик, сдавали его в аренду, а сами сидели рядом и наблюдали, потому что все равно ничего делать больше не умели. Впрочем, я знаю немало наших свердловчан, живущих в Чехии, Болгарии, Венгрии, США, Эмиратах – где угодно, они в 90‑е в России что-то поимели, эмигрировали и за границей тоже пытаются делом заниматься, совокупляя его так или иначе с россий­ским бизнесом: поставляют в Россию продукты, алкоголь, одежду, обувь, мебель. Но все равно никто из них лихо в чужой стране не смог развернуться.

В России ты до гробовой доски вкалываешь, в шестьдесят лет тебя крышкой закрыли и унесли, а в Европе никто после пятидесяти не работает. И я не хочу. Меня часто спрашивают: «Когда и ты уже откроешь свой бизнес?» А я не хочу. Я еще достаточно энергичен и могу поработать не одну пятилетку. Порой спрашиваю себя – чем бы хотел заняться? Единственное, чего бы я по-настоящему хотел, – руководить МЧС, и ничто другое меня не привлекает. Мне достаточно того, что я уже имею. Помню, один мой подчиненный просил, чтобы ему зарплату выдавали мелкими купюрами, ему хотелось, чтобы кучка была побольше. Для меня же деньги – не фетиш. Они нужны мне лишь для того, чтобы чувствовать себя независимо, чтобы я мог свободно войти в любой ресторан и сесть в любой самолет, зная, что не придется судорожно рыться в карманах. Но чтобы получить такую независимость, нужно много сделать, и если справишься – станешь счастливым человеком, который улыбаясь наблюдает за теми, кто бесполезно бьется как рыба об лед. Мы все горазды создавать себе трудности, которые затем придется решать. Я всегда предпочитал другой путь и с 1994 года уже имел возможность переехать за границу. Тогда же стал присматривать себе страну, где хотелось бы жить.

Я понимал, что старею, а не молодею, и искал такую точку на земном шаре, где мне было бы комфортно во всех отношениях. Неправда, конечно, что хорошо там, где нас нет. Но там, где нас становится слишком много, тоже ничего хорошего. Поэтому отказался от идеи жить на Кипре, где очень много русских. Не по­нравились мне и Эмираты, отказался от своего жилья в Италии, не стал переезжать в Чехию, хотя там в начале 90‑х у меня было собственное предприятие по производству строительных материалов и очень много друзей. Я также не остался на Маврикии, в Австралии, Бразилии… За последние двадцать лет я посетил более сорока стран и к каждой присматривался – хочется ли мне здесь жить. В результате остановился на острове Тенерифе на Канарах – там круглый год лето. Среднегодичная температура 28 градусов, и все цветет и благоухает. Нет резких перепадов погоды, нет штормовых ветров – 360 дней в году светит солнце, но не палящее, как на Кипре, в Испании или ОАЭ. На Канарах нет чванливости богатых людей, как в тех же Штатах или Лондоне, где твоя финансовая составляющая из тебя просто пышет: человек идет по улице весь из себя и не знает, как бы еще себя преподнести, ведь он такой богатый. У нас на Тенерифе форма одежды – «номер раз»: трусы и майка. В таком виде не предосудительно даже в ресторан вечером прийти. На Тенерифе куда ни зайдешь – тебя воспринимают как своего. Потому что каждый – приезжий. У меня один сосед бельгиец, другой – испанец, которые, как и я, приезжают, уезжают. Я знаю многих выходцев из «Газпрома», РАО «ЕЭС», администрации президента, правительственных кругов, которые поприобретали на Канарах жилье и даже если сами постоянно не живут, то семьи уже там. Была еще одна причина, по которой я заранее стал присматривать себе место для проживания на пенсии.

Когда с пятнадцати лет работаешь, как заведенные часы, однажды наступит насыщение и понимание – все, наработался. Я ведь много уже в каком бизнесе успел в жизни поработать, потому что предвидел, что на определенном этапе, чем бы ты ни занимался, начнутся потери и лучше заранее искать новую точку приложения. У меня был нефтяной бизнес, швейный, я разводил пушного зверя в Полевском, где у меня было 15 тысяч голов песца и 25 тысяч норок. Но моим самым любимым занятием всю жизнь было строительство домов и дорог. Я строитель в третьем поколении. После девятого класса меня не приняли в мореходку – нашли хроническую ангину, в десятый идти не хотелось, и в пятнадцать лет я убежал из дома к тетке в Ташкент и стал работать на стройке. Мне не было восемнадцати, когда я попросил поставить меня мастером. Надо мной посмеялись, но поставили. Через полгода я стал прорабом, в двадцать три года – главным инженером, в двадцать пять – начальником строительного управления.

Моя жизнь делится на два периода. Сначала я был активным строителем коммунизма, хотя коммунистом никогда не был. Я тогда жил, особо не задумываясь, и верил в светлое будущее, пока меня в 1979 году не кинул Брежнев. Я тогда был начальником передового управления, которое получало все мыслимые премии и первые места. Однажды меня вызвали в райком партии и сказали, что есть объект, который нужно сдать раньше срока, чтобы предъявить на очередном съезде партии. Я спросил: «Ну хорошо, только что я-то лично буду иметь с этого?» – «А мы тебя выдвинем на Героя Соцтруда». Я молодой был, задорный и сказал, что объект сдам не в ноябре, как они просили, а в июне, и сдал, как обещал. Мне было двадцать восемь лет, и Брежнев, когда меня выдвинули на Героя, сказал: «Рано ему. Пусть еще поработает». За ходом строительства следили на всех уровнях, и все выросли в чинах на моей стройке, один я остался – где был. Я обиделся тогда, подал заявление на увольнение и переехал в Екатеринбург, пришел в трест и сказал, что сдам объект раньше срока, и поспорил на трехкомнатную квартиру. Там не знали, что я такие финты уже делал, и ждали, что я лоханусь. А я не лоханулся и получил квартиру. И вообще, я тогда, чест­но скажу, стал ориентироваться на извлечение из работы личной корыстной пользы. Так начался второй период в жизни.

Вставать в оппозицию к власти желания не было, но работать стал по принципу «заработать на хорошую жизнь» – ту, где есть дом, машина, семейный отдых. Я был в хорошем смысле карьеристом и точно знал, что в каждом деле нужен тот, кто потащит воз, тот, кто побежит впереди с ножом, – без таких не обойтись, а я был таким и потому всегда был при деле. Меня удивляют люди, которые говорят: «Я работаю по шестнадцать часов в сутки!» – и гордятся этим. Я всегда работал по восемь часов и везде успевал всю свою жизнь. Не понимаю, когда люди после шести вечера начинают устраивать на работе какие-то бдения и посиделки. Я приходил на работу ранним утром, но все звонки начинались после полудня. «Что звонишь?» – «Хотел с тобой посоветоваться». – «Ты знаешь, я уже устал, потому что я на работе с восьми и уже наработался. А ты только проснулся и начинаешь названивать».

В середине 80-х я ушел с государственной службы в кооперативное движение. Если вечером в субботу на какой-то из строек работал кран, все знали – это объект Дмитриева. У меня люди работали в две смены по двенадцать часов с одним выходным. Но я не только стройкой занимался. Я первый в истории Советского Союза и России поставил в Эмираты цемент Сухоложского цементного комбината – это был 1993 год. С арабским бизнесменом познакомился случайно в бассейне. Арабы разговорились с моими знакомыми, и те сказали: «Вон плывет акула россий­ского бизнеса» – и показали на меня. Вскоре я по­ставил в Эмираты первую судовую партию цемента в 25 тысяч тонн. Тогда же приобрел акции сухоложского завода, помог реконструировать линию по упаковке, увязал цепочку по поставке цемента, но второй поставки уже не случилось, потому что в России осуществлять бизнес в таких масштабах можно лишь под патронажем правительства. Но я не унывал и нашел себе другие «точки приложения»… У меня были два железобетонных завода, когда начался путч и Ельцин призвал к забастовке. Кто мне только ни звонил, чтобы я и не думал останавливать работу и не проводил никаких забастовок. Я всем отвечал: «У меня есть президент Ельцин, ведь я за него голосовал». Производство тогда не остановил, но отгрузку прекратил, так провел свою тихую забастовку и горжусь тем, что это сделал.

Тогда я решил, что нужно идти в политику, мне казалось, что там я могу что-то сделать, чтобы изменить структуру изнутри. Эту уверенность во мне еще поддерживали Язев, Бабурин, Явлинский, Нем­цов, которые мне говорили: «Ты – государственник, сможешь отодвинуть болтунов и демагогов, и такие люди в политике нужны». И я поверил. В 2003 году даже вступил в «Единую Россию» – у меня был билет № 1 на Урале. А сейчас думаю: «Ну какой же я дурак! Да никогда там не были нужны такие люди, как я». На втором съезде это стало очевидно, когда я увидел, кто ринулся в единороссы – Саша Буйнов, Лариса Долина… А когда услышал имена кандидатов в депутаты, мне тем более все стало ясно. Кого я только не уговаривал вступить в партию, с кем только из глав администраций не встречался... А меня даже не включили в список кандидатов. И я сказал: «Нет, ребята, политика меня больше не интересует, потому что к власти нас все равно не пустят никогда, а бюджет будут продолжать делить люди, не заработавшие в жизни ни копейки». И не только высшие чины меня разочаровали. Я ведь помнил, как выдвигался в Думу и работал с бабушками – два месяца каждый день с ними встречался, разговаривал, помогал, а в день выборов они получили по двести рублей от моего противника, пошли и проголосовали за него. Я тогда стал понимать, что этому народу я не нужен, а раз так, не стоит свои эмоции, время и силы тратить на этих людей и на решение их проблем. Но из страны я уехал намного позже. После того как договорился с представителями «Пятерочки», что за тридцать шесть месяцев мы запустим тридцать магазинов, хотел показать местным, что они не пупы земли и на этом рынке есть еще более талантливые люди.

Тогда же на меня были совершены два покушения. Когда напали во второй раз, я сидел в машине и в зеркале заднего вида увидел нападавших с ножом, заблокировал дверь, но они разбили стекла и пытались арматуриной меня достать, а потом сбежали. Одного мы нашли через частное агентство, привели в милицию, сдали, а прокурор его отпустил. Я пришел к нему и сказал: «Сука ты продажная. Такие, как ты, долго не просидят в своих креслах». Через два месяца его сняли. Задним числом анализируешь те события – страшно не было. Я реалист. Убьют так убьют – так жизнь сложилась. Хуже, если стану инвалидом. Одно меня беспокоило – у меня шестеро внуков, которых еще нужно поднимать. А через пару лет я пришел к тому, что московские структуры не дадут никому развернуться. То количество денег, которое вращается в теневой экономике, диктует свои правила игры, и не нам по ним играть. Все это и толкает меня и таких, как я, за рубеж. В 2007 году я скинул всю розничную сеть – продал все, что можно было продать, и принял радикальное решение о переезде за рубеж. Решил, что лучше уйти из политики и из всего того, где мои интересы могут соприкасаться с чужими, и со стороны по­смотреть на все, подумать.

Всех денег не заработаешь, и стремиться к этому нет смысла, особенно в такой критический момент, как сейчас в России. За границей нет мелких отвлекающих бытовых вопросов, которые здесь заедают и которыми нужно каждый день заниматься, и я смотрю все российские каналы, наблюдаю, анализирую и прогнозирую то, к чему все может привести. Я могу сказать, что, несмотря на утверждения правительства, Россия еще не достигла пика, она еще будет падать и падать. И очень много эрудированных и успешных русских людей уезжают из России, чтобы переждать кризис за границей, ведь власть – не вечная, экономика однажды лопнет, и волна зальет все. А мы пока отсидимся в спокойной стране, ведь у нас, на Канарах, кризиса нет – рестораны все так же полны, отели все так же забиты.

За границей у меня не было ни одной мучительной мысли о том, что все в моей жизни, возможно, могло сложиться иначе. Жалею только о том, что десять лет назад бросил пить спиртное. Надо было еще раньше это сделать. Иногда жалею о том, что было много возможностей, которые я упустил. Тогда я от них отмахивался, думал, что мне лишнего не надо. Использовал бы их – добился бы большего. Но, наверное, просто было не мое. Стоит ли изнутри выедать себя? Нет, не стоит. И тоска по родине меня на Канарских островах не снедает. Я в любой стране комфортно себя чувствую, потому что во всем мире к тем, кто умеет себя поставить, относятся уважительно. У меня нет ностальгии по России, по прошлому. Нет комплекса, что я сейчас не в экономике, не в политике. Сейчас прилетаю два-три раза в год в Россию, прихожу к девяти в офис, чтобы чуть-чуть порулить, хотя в бизнесе моего участия уже и не нужно. Так что просто сижу и секретарш воспитываю – объясняю им, как жить. Чувствую себя при этом старым и мудрым раввином, хотя понимаю, что все равно все будут делать по-своему, но я спокойно к этому отношусь, как и ко многому другому.