«Российская власть знает, как подкупить блогеров, но не может управлять YouTube так, как привыкла управлять ТВ. А если его отключить, то политизируется самая неожиданная группа граждан».
С развитием интернета и его проникновением во все сферы жизни он перестает быть территорией абсолютной свободы и все чаще подвергается цензуре или самоцензуре. Более того, часто, как бы корректно вы не высказались, обязательно найдутся те, кто посчитал вашу фразу оскорбительной. Все сильнее встает вопрос: где границы политкорректности и когда в интернете нужно говорить, что думаешь?
Кирилл Мартынов*, редактор «Новой газеты»:
— Недавно Ольга Бузова в «Инстаграме» вылизывала тарелку, показывая, как голодна и как непосредственно ведет себя дома. Это игра вокруг новой искренности: «Да, я вылизываю тарелку, потому что блокадница». Понятно, что Бузова пыталась пошутить, но скандал продолжается до сих пор. Может ли она говорить такие вещи и должны ли мы ее осуждать? Проблема блокады Ленинграда страшна, имеет много аспектов, в том числе и каннибализм. На кого намекала Бузова, вылизывая тарелку? Запускаются сомнительные ассоциации.
Другой пример. Прошлым летом в России проходил Чемпионат мира по футболу, и мужчины из группы «Мужское государство» (прим. ред.: паблик, идея которого в том, что нужно защищать права мужчин от женщин) говорили: наши женщины, вместо того чтобы встречаться с русскими мужчинами, побежали знакомиться с иностранными болельщиками. Вот она, национальная катастрофа и позор!
Или известная фраза в объявлениях об аренде квартиры: «Рассмотрим славян». Недавно мы подсчитали с программистами: одномоментно в Москве сдается примерно 150 тыс. квартир на одном из крупнейших сайтов, из них примерно в 20 тыс. говорится: сдается «только славянам» или «русской семье». Как вы должны относиться к такому проявлению свободы слова?
В 90-е годы предполагалось, что интернет — это отдельное пространство, где будет процветать свобода и творчество, и никакие проблемы реального мира его не достигнут. Мы по-прежнему считаем, что наш идеал интернета — абсолютная свобода, но эта позиция предполагает, что мы живем в 1996 году.
Что случилось с интернетом после? Он есть везде, кроме Кубы и Северной Кореи, там сидит кто угодно: бедные, богатые, люди любого этнического состава и любых взглядов, которые могут показаться нам самыми безумными. Практически любую задачу человек решает с помощью интернета. В итоге туда попало все и вся.
Идея, что в интернете должна править абсолютная свобода, по-прежнему симпатична. Но не очень непонятно, как она должна работать.
Между интернетом 1996-го, 2005-го и современным нет почти ничего общего, говорит писатель Евгений Морозов, автор книги «Вы не гаджет». Это совершенно разный набор практик, в это вовлечены разные социальные группы, транслируются разные смыслы. Например, в 2005 г. не было лайков. Сейчас кажется, что это основополагающая вещь.
В 2019 г. интернет и глобальная сеть — это по сути синоним цензуры.
В авторитарных режимах людей сажают за лайки. Если вы хотите сделать видеоигру, которая будет работать на китайском рынке, вы должны соблюсти несколько условий. Самое неочевидное для российского разума: в этой игре не должно быть никаких упоминаний Тайваня. Более того, если в чате игры кто-то напишет «Тайвань», то это слово не должно появиться. Любой компании, которая делает видеоигры, по умолчанию выгоднее сотрудничать с китайцами и подчиняться цензуре.
Ситуация вокруг интернета сейчас довольно сложная, и по разным причинам все вынуждены что-то цензурировать. Потому что не понимают, как действовать иначе. Фейсбук под давлением законов о моральной строгости, принятых после избрания президентом США Дональда Трампа, запретил в подробностях обсуждать все, что связано с сексом, и удаляет изображения обнаженного тела.
Цензурой занимаются все частные платформы: «ВКонтакте» время от времени удаляет критику российских властей. А пару дней назад в NYTimes вышла заметка о том, как YouTube удалил 210 каналов, связанных с протестами в Гонконге. И сразу указано, что они, по всей видимости, были ассоциированы с китайским правительством и распространяли дезинформацию под видом жителей Гонконга: протестующие — боевики, засланные с Запада, и действовали централизованно. В YouTube заявили, что вычислили их, поняли, что это кампания по дезинформации, и забанили.
Если мы сторонники свободы в интернете, то как относиться к действиям площадки по защите своих пользователей от дезинформации?
Еще мы практикуем самоцензуру. Мы понимаем, что всей правды в интернете говорить нельзя. Не потому, что посадят за лайк, а потому, что если вы напишите, что любите напиваться по понедельникам и прогуливать работу, то у вас возникнут проблемы при трудоустройстве. Напишите, что ненавидите США и мечтаете, чтобы страна сгорела в огне ядерной войны, возможно, возникнет проблема при получении американской визы.
Есть термин «балканизация интернета». Это отсылка к событиям Первой мировой войны, когда на руинах Австро-Венгрии и Османской империи возникло огромное количество независимых государств, которые начали друг с другом конфликтовать. То, что недавно было глобальным интернетом, постепенно превращается в «Сплинтернет» (прим. ред.: от англ. split — расщеплять), разделенный на части, где действуют разные правила.
Здесь начинается вопрос: бывает ли хорошая цензура? Я против цензуры, это ужасная постановка вопроса.
Запрет критики правительства — это плохо. А запрет на пиратство?
Музыка и фильмы — это не пирожки, если вы их скопировали, то оригинал остался на месте. Если мне надо процитировать песню в научных целях, могу ли я включить ее на лекции? На уровне авторских прав начинаются разногласия. Что делать с видеозаписями взрывов, которые распространяют террористы? У меня нет ответа. Но все согласны с тем, что нужно удалять детскую порнографию.
Некоторые люди жалуются на мои старые посты на Facebook, и мне приходят уведомления об их блокировке. С 2014 г. правила поменялись, и теперь нельзя писать так, как было можно тогда. Если у вас есть люди с разными взглядами и по-разному реагирующие на жизнь, вам нужно придумать сложный набор правил, чтобы все они остались на площадке. Логика Facebook проста: компания не руководствуется моральными соображениями, даже если они есть, а хочет, чтобы как можно больше людей сидели в соцсети, чтобы зарабатывать на них как можно больше за счет таргетированной рекламы. В итоге нужно придумать правила для двух миллиардов людей, чего никогда не делали в истории человечества.
Проблема высказываний в интернете в том, что фактически мы говорим на неограниченную аудиторию. Кто угодно может оскорбиться и решить, что вы — его злейший враг. С ходу я не могу привести ни один пример оценочного суждения, которое никого не оскорбляет. Человеческая психика не рассчитана на то, чтобы жить в прозрачном глобальном мире.
Что могло бы быть альтернативой политкорректности в таком мире? Думаю, мы находимся в тупике и ничего лучше у нас нет. Вернемся к примеру из жизни: я правда не понимаю драмы «в/на Украине». Представьте, что вы говорите: «Когда вы к нам обращаетесь, не используйте это слово. Оно нам не нравится, ничего не можем с собой сделать, начинаем нервничать». А я отвечаю: «Да вы что! В словаре Ожегова за 1956 г. написано, что это хорошее слово и оно должно вам нравиться. Вы что, неграмотный? Нет, я все равно буду его использовать, буду настаивать, есть же правила русского языка».
Если украинцы просят не использовать фразу «на Украине», потому что это их обижает, то не вопрос — какое мне удовольствие от того, что на меня обидится миллион человек? То же самое с феминитивами.
Вообще-то все люди свободны. Когда я спорю со студентами, то привожу пример: человек идет за покупками в торговый центр, и каждый в этой ситуации либерал. У нелиберала должна быть разнарядка: талоны, карточки, и четкий список от партии или церкви того что он может и не может купить. Это всех раздражает и никому не нравится. И почему в торговом центре все либералы, а в обсуждении политических контекстов считают, что должно быть по-другому?
Когда вы видите, что говорите неприятные вещи про кого-то слабого, то поступаете не очень хорошо. В греческой философии еще со времен Сократа было такое понятие как паррезия: это храбрая речь, но не мужчины, который оскорбляет женщину, встречающуюся с иностранцем, а того, кто может пострадать за свою храбрость. Как Диоген, который в ответ на вопрос Александра Великого говорит: «Отойди, а то солнце загораживаешь». Что очень неполиткорректно.
YouTube и видео — синонимы в современном мире. В начале этого года YouTube был вторым по популярности медианосителем в России после «Первого канала». Все остальные федеральные каналы ему уже проиграли, и, уверен, в течение этого года проиграет и «Первый». И YouTube представляет собой огромную проблему для российских властей. Они знают, как подкупить блогеров, как писать бессмысленные комментарии, но не могут управлять YouTube так, как привыкли управлять телевидением.
Когда аудитория сервиса — это половина аудитории телевидения, а к этому скоро все приблизится, то вся система власти висит практически на волоске. Надо отключать YouTube, но никто не знает, с чего начать. Потому что если его отключить, то [произойдет] политизация той самой неожиданной группы граждан, которые обидятся, и начнется черт знает что.
Поэтому у российских властей есть китайский сценарий. Главное в нем — собственные сервисы, лояльные властям: WeChat, аналоги Twitter, Google, Amazon. Мы привыкли, что у нас сильные и успешные ИТ-компании, такие как «Яндекс» и Mail.ru Group. Но есть ощущение, что они, судя по всему, станут проводниками взрослой цензуры. Отключить YouTube нельзя, но можно заменить его на российский аналог, подконтрольный Mail.ru. Если это получится, то власти решат свои проблемы по китайскому сценарию. Обычно цензуру видят в виде полицейского или служащего Роскомнадзора, но у меня есть опасение, что она приходит в виде курьера «Яндекс.Еды». Когда компания формально частная, но в реальности сотрудничает с властями, то в какой-то момент цензурные соображения побеждают все остальные.
Текст написан на основе выступления Кирилла Мартынова* в Ельцин Центре. Материал подготовил Андрей Пермяков / DK.RU.
* - выполняет функции иностранного агента