«Мы входим в эпоху налогов на накопленное богатство. Консенсус смещается в эту сторону»

Просто удивительно, насколько быстро мировая экономика перестроилась и приспособилась к пандемии коронавируса — меньше чем за год, говорит Олег Ицхоки, профессор экономики Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе. Вместе с тем масштабная господдержка людей в развитых странах привела к разогреву фондового рынка и рынка жилья, а инфляция выросла везде до многолетних максимумов. В том числе это приводит к росту неравенства, и перед государствами встает вопрос, как лучше решать этот вопрос. Одним из способов будет введение налога на накопленное богатство и базового безусловного дохода, считает Олег Ицхоки. 

— Первая волна коронавируса привела к значительному падению экономики во всех странах, но уже во вторую и следующие волны пандемии мы не видели такой четкой корреляции между локдаунами, снижением мобильности людей и падением экономики. В большинстве стран мира она приспособилась к пандемии и перестала быть такой чувствительной. Сейчас у нас огромная доля цифровой экономики, когда люди используют приложения, доставку и они могут не снижать свою экономическую активность, даже если вынуждены сидеть дома.

Да, экономика стала более гибкой, чем мы себе представляли. В прошлом у нас были совершенно непохожие шоки, которые имели похожие экономические последствия. Например, когда в первый раз очень сильно выросли цены на нефть в 1973-74 гг. — это был колоссальный шок для экономики.

А когда они выросли на порядок в начале 2000-х, это уже не привело к такой остановке, как в 70-е годы. Экономика учится подстраиваться, выживают те способы экономической активности, которые надежнее и не так сильно подвержены шокам. 

Многое сейчас будет зависеть от темпов вакцинации. Лучший стимул для нее — когда люди видят, что идет волна вируса, их знакомые и друзья попадают в больницы. Государство может в принципе ничего не делать. В первую очередь от ковида страдают люди пожилого возраста — мы видим, что для их вакцинации стимулов было достаточно, в Америке уровень их вакцинации — свыше 80%. Дальше, когда вы переходите в группы, где риск не такой насущный, нужны дополнительные стимулы.

Есть эксперименты с монетарными стимулами: работодатель выплачивал дневную зарплату за прививку, государство разыгрывало лотерейные билеты на посещение спортивных мероприятий и так далее. Эти стимулы работают, но ограниченно.

Другие стимулы были связаны с тем, что люди получают дополнительные возможности. Например, в Америке, где не было сильной третьей волны, вакцинированным можно ходить без маски. Естественно, когда много случаев [коронавируса], можно требовать у людей доказательства вакцинации, чтобы они могли получать какие-либо услуги. Все зависит от текущей ситуации, количества заболеваний и смертей. В зависимости от этого государство должно использовать разные инструменты, которые действенно работают на каждом этапе.

Новые штаммы коронавируса борются за субстрат — тех, кто не привит, — профессор молекулярной биологии Константин Северинов

Что произойдет, когда в развитых странах свернут господдержку?

Когда и как страны могут начать сворачивать поддержку? В Америке и Европе происходит быстрый выход из экономического кризиса. Темпы роста высокие, мы наблюдаем достаточно высокую инфляцию — предложение не успевает за ростом спроса.

Для экономической политики основной вопрос сейчас — как не допустить перегрева, а не как стимулировать быстрый выход [из кризиса], по крайней мере в развитых странах.

Но государства помогают, и вопрос в том, это перманентное изменение, которое останется и после пандемии, или мы вернемся к статусу кво?

Сложно сказать, это эффект пандемии или других трендов, но в США сейчас государство больше помогает населению. Эта идея стала общепринятой в большой массе населения, чего долго не было. Эти изменения начались еще до пандемии, они были связаны с именами Берни Сандераса и Дональда Трампа. И уже современные экономические платформы очень сильно сдвинулись влево, такое произошло впервые с 80-х годов, времени Рональда Рейгана. Вопрос в том, будут ли эти программы свернуты в течение нескольких лет или мы вошли в новую эпоху. Пока ответа нет.

Как изменится система налогообложения

Кризис 70-х привел к откату от «большого государства», а после этого кризиса произойдет обратное движение? Да, коронакризис — одно из событий, которые, вероятно, влияют на это, но здесь более долгосрочный тренд.

Возможно, мы входим в эпоху более высоких налогов или налогов другого типа. Сейчас переосмысливается система налогообложения, возможно, мы будем отказываться от налогообложения доходов, в том числе прогрессивного.Теперь в основном обсуждается налог на богатство. Если произойдет сдвиг от налогообложения доходов к налогообложению богатства, будет принципиально другая система.

Мы, может быть, войдем в другую эпоху государственных финансов, у государства будут другие возможности. Возможно, большое количество людей будут платить очень низкие налоги, и только люди с огромным накопленным богатством будут платить существенную часть налогов. Эта идея обсуждается и становится более популярной во многих странах, и в Америке и в Европе — мир сдвигается к ней. В частности, это связано с долгосрочным трендом роста неравенства. И этот тренд гораздо старше пандемии. В Америке неравенство начало расти в 70-е годы и сейчас достигло своих пиковых значений. И государства еще не решили, как бороться с этой проблемой, что будет самым действенным методом.

Рост налогов на капитал может дестимулировать инвестиции? Теоретически налог на капитал и налог на накопленное богатство — не одно и то же. Есть люди, которые инвестируют накопленное богатство пассивным образом: в покупку недвижимости, портфельное владение активами. И есть те, кто активно вкладывает в свой бизнес. Разделить две эти вещи просто, и мы как раз хотим облагать налогом не капитал, а накопленное богатство.

На практике это более сложный вопрос. Пока нет как решений, как разделить интерпренеров, которые уже вышли на высокий уровень богатства и его дальнейшее увеличение не приводит к увеличению инвестиций, и сделать для них налогообложение. Но это не значит, что это невозможно.

Надо понимать, что у 50% населения США нет никакого накопленного богатства, они вообще не будут платить этот налог. Речь идет о том, что облагаться таким налогом будут такие уровни богатства, которые себе сложно представить. В Америке обсуждается уровень в $400 млн — люди с богатством выше будут платить налог 2%. Идея в том, что при таком уровне богатства оно уже не ограничивает инвестиции людей. С другой стороны, люди с таким уровнем могут зарабатывать на своих финансовых вложениях заведомо больше 5% в год. Налог в 2% на богатство будет соответствовать налогу на доходы в 30-40%, который люди платят с зарплаты.

Но сейчас идет огромный спор о неэффективности налогов на прибыль. Можно пойти старым путем — в Америке сейчас нет НДС, который есть почти во всех странах, и есть налог с продаж, который собирается локально. НДС — один из налогов, которые можно ввести или увеличить. Это будет старый подход. Налог на прибыль экономисты считают не лучшим способом собирать государственные доходы.

А есть такой альтернативный путь — концептуально переосмыслить систему налогообложения и уйти от традиционных налогов на зарплаты, прибыль и продажи. Консенсус в обществе смещается в эту сторону, теперь это скорее вопрос имплементации. Я уверен, что к этим темам мы будем возвращаться ближайшие 20 лет. Экономика меняется очень быстро. Возможно, мы перейдем к такой экономике, где будет мало смысла облагать налогом обычные доходы. 

Разным странам в ближайшие 20 лет придется решать эти вопросы разным образом. В частности, когда заходит разговор о безусловном базовом доходе: большое количество населения в относительно близком будущем могут получать его, что будет соответствовать отрицательному налогу на доходы.

Для государственных доходов есть возможность вырасти без повышения налогов для большинства людей. А может оказаться так, что не будет достаточного политического консенсуса это сделать, и отдельные налоги будут подняты на несколько процентов, и ничего качественно от этого не изменится. Но среднесрочно мы ожидаем более высокие налоги, видимо, от этого никуда не деться.

Скорее всего, в ближайшие пять лет мы будем жить в условиях высокого госдолга почти во всех странах, и ближайшие политические циклы будут связаны с вопросами его снижения. В этом году инфляция в Америке и Европе составила порядка 3-5% с начала года — это очень высокие уровни, их не было с первой половины 80-х годов. Развитые страны привыкли жить в условиях инфляции ниже 2%. На самом деле Центробанки многих стран жаловались, что она слишком низкая. Они хотели бы получать инфляцию 2%, потому что это сильно упрощает монетарную политику, построенную на снижении процентной ставки. Чем ближе инфляция к нулю, тем сложнее снижать ставку дальше — это проблема кризиса 2009 г.

Бороться с высокой инфляцией гораздо проще, чем с низкой, или дефляцией. У нас нет хорошего инструмента борьбы с дефляцией, потому что мы не можем опускать процентные ставки сильно ниже нуля. Но есть очень простой способ борьбы с высокой инфляцией — поднятие процентных ставок.

Нет никаких сомнений, что если [высокая] инфляция продолжится, мы перейдем в мир более высоких процентных ставок, чего не было 15 лет. Но экономисты сильно переживали по поводу нулевых процентных ставок, и в этом смысле нет ничего неправильного в мире с 3% годовых по надежным активам. Я бы ожидал этого в обозримом будущем, ключевой вопрос в том, краткосрочное оно или мы переходим в мир более высоких процентных ставок.

Все исследования последних 10 лет показывали структурные изменения в экономике, которые привели к низким процентным ставкам. И сейчас ничего не предвещает, что эти изменения быстро уйдут.

Что это за изменения? Переход к экономике, в которой самые крупные компании не являются сильно инвестиционно емкими. Это не тяжелый бизнес, которому нужно много заводов, а хайтек-компании, у которых вполне ограничены инвестиции. Поэтому спрос на инвестиции упал, а предложение сбережений сильно выросло. В первую очередь из-за быстрого роста развивающихся стран. Поэтому, думаю, период высоких процентных ставок будет на один-два года, а не дольше.

Не лопнет ли пузырь, который раздулся на фондовых рынках во время пандемии? Действительно, в развитых странах людям раздали огромное количество денег. Потребление было меньше: многие товары и в первую очередь услуги были недоступны, а доходы упали не так сильно за счет господдержки. И все эти дополнительные сбережения ушли, в частности, на рынки ценных бумаг и недвижимости. Они росли во время пандемии, что казалось странным. Повышение процентных ставок закономерно затормозит экономики, видимо, приведет к снижению цен на недвижимость, затормозит [фондовый рынок]. Но сейчас нет оснований ждать кризисного падения: это ситуация, когда экономики растут слишком быстро, и государство плавно их притормаживает, чтобы сдержать инфляцию. Так устроена современная монетарная политика.

Весь вопрос в том, когда начнут планомерно повышать процентные ставки на 0,25% и сколько кварталов подряд это продолжится.

Какие кризисные ситуации могут возникнуть здесь? Ряд стран, которые выходят из кризиса медленнее, чем США и Европа, столкнутся с проблемой: процентная ставка на доллары и евро выросла, и им нужно решать, повышать ставки у себя или ничего не делать, но тогда их валюты будут дешеветь. И будет происходить отток капитала к более высоким процентным ставкам в Америке.

Вероятно, для России это будет меньшей проблемой, чем для стран Латинской Америки: у России гораздо меньше открытость и заимствования у мировой экономики.

Распространение такого кризиса будет меньше, чем у стран, которые больше интегрированы в мировую экономику. Российская экономика гораздо больше зависит от цен на нефть, а они сейчас будут высокими, потому что экономики быстро выходят из кризиса. Если повышение процентных ставок в мире сопряжено с высокими ценами на нефть, Россия хорошо защищена.

Не отменяет ли господдержка созидательного разрушения кризиса?

Когда мы говорим о среднесрочных мерах помощи экономике, возникает вопрос, что поддерживают компании, которые на самом деле должны были обанкротиться, что это не вопрос временного падения спроса, а долгосрочной неэффективности компаний. Классический пример — стагнация в Японии, которая длится с 90-х годов.

Кажется, что в США справились с этим вопросом, сказав фирмам увольнять людей — государство будет помогать им напрямую. Мы обсуждали приспособление экономик: многие люди, которые работали водителями, стали возить еду и товары, а не пассажиров. Часто при таких больших кризисах пропадает один тип рабочих мест и появляется другой. Очень важно, чтобы государство не заблокировало эту трансформацию поддержкой старых рабочих мест.

Российская экономика вообще пошла гораздо более либертарианским путем. Людям и бизнесу сказали: справляйтесь как можете, а мы не будем вас сильно ограничивать.

Чего мы боялись — если большое количество людей стало бы безработными, это привело к низкому спросу, и тогда никакого созидания бы не было. Экономику заливали деньгами, чтобы у людей слишком сильно не упали доходы. Но сейчас из данных мы не видим, что произошла блокировка приспособления экономики и что мы должны опасаться зомби-компаний.

Тот факт, что мы живем в период относительно редких кризисов — некоторая новость для международной экономики. Когда кризис не происходит 10 лет — это отклонение от нормы. Экономика развивается от одного кризиса к другому. В 80-е годы Центробанки разных стран научились эффективно таргетировать инфляцию. Именно из-за этого мы сейчас не боимся кризиса высокой инфляции и поэтому стали видеть кризисы реже. В экономике есть даже термин для этого — «Great moderation», по-русски это можно перевести как «великое макроэкономическое успокоение».

В этом смысле очень интересен пример России. Можно обсуждать разрушение институтов политики, выборов, судебной системы. Но качество макроэкономических институтов находится на очень высоком уровне. 

Очень важно, что каждый следующий кризис отличается от предыдущего. В 2008-2009 гг. он был вызван некоторыми инновациями на финансовом рынке. Кризис 2020 г. — эпидемиологический, приведший к экономическому замедлению. То, что шоки приходят из разных мест — норма. Фундаментальная характеристика кризиса в его неожиданности.

«Власти считают, что в России нет кризиса. Да, доходы населения падают — но на улицы никто не выходит. Значит, делать ничего не нужно — и так сойдет» — Сергей Алексашенко*.

Еще важно подчеркнуть, что до коронавируса мы находились в периоде самой долгой экономической экспансии. 11 лет роста — это редкость. Вероятно, в России это было незаметно, потому что в 2014 г. произошло падение цен на нефть. Но оно не вызвало глобального экономического кризиса, это был региональный шок для стран-экспортеров нефти.

Почему и когда ждать позитивных перемен в России

Ситуацию для России [в последние 10-12 лет] я бы называл не кризисом, а стагнацией. Даже острый, но краткосрочный кризис во многом лучше долгого периода стагнации. Чем более подвижна рыночная экономика и политическая система, тем легче страны приспосабливаются к кризисам, которые сменяются периодами быстрого экономического роста. Его отсутствие для России большая проблема, [чем кризис].

Нет никаких оснований полагать, что эта пандемия приведет к реформированию судебной системы в России или к изменению отношения к правам собственности, риска ее экспроприации. Очевидно, что это основной источник стагнации — отсутствие некоторых базовых институтов, без которых очень сложно поддерживать долгосрочный экономический рост. И у меня нет никакого сомнения, что в обозримом будущем, в нашей жизни эти изменения в России произойдут. Откуда мы это видим? 

В истории очень мало периодов, когда развивающиеся страны по уровню благосостояния вплотную догоняют развитые. И страны Восточной Европы по уровню жизни догоняют страны Западной. Это заняло 25 лет именно долгосрочного роста — никаких чудес не произошло, ни в одной из этих стран не было роста по 10% в год. Здоровый рост в 4% на интервалах 25-30 лет дает главные результаты. Эти страны не были богатыми, это не было связано с культурными факторами. Но они попали в зону притяжения западных экономических и политических институтов.

Никаких сомнений, что на долгих промежутках времени эта сила притяжения будет работать и в России, и на Украине и в Белоруссии. Вопрос в том, насколько затянется период стагнации — 10 лет, больше или меньше.

Материал написан на основе подкаста «Экономика на слух» Российской экономической школы. Ведущий подкаста — Филипп Стеркин.

* - выполняет функции иностранного агента