Виктор Вахштайн*: «Соцсети стали фабрикой обиды, гнева, стыда и вины»

Виктор Вахштайн*, декан философско-социологического факультета Института общественных наук РАНХиГС, рассказал, что собой представляет новейшая история эмоций с точки зрения социолога.

Что делает счастливыми американцев и русских

— До второй половины XX века социологи не особенно заходили в те сферы, которые традиционно исследуют психологи: нас интересовали только коллективные аффекты. Однако со временем мы все сильнее убеждались, что даже такие переживания, как чувство счастья, имеют социальную природу. Мы исследуем, при каких обстоятельствах люди чувствуют себя счастливыми, каковы те социальные детерминанты, на которых мы можем попытаться выяснить, в большей или меньшей степени человек будет переживать ощущение собственной экзистенциальной полноценности.

Ричард Истерлин, профессор Университета Пенсильвании, первый экономист, обратившийся к изучению экономики счастья, обнаружил две важные социологические зависимости. Первая: чем лучше образован человек, тем он счастливее. Вторая: люди, состоящие в браке, как правило, счастливее одиночек. Речь шла об американцах.

С 2012 г. подобные исследования регулярно проводятся в России, и здесь мы видим прямо противоположную зависимость: более образованные люди несчастнее менее образованных, то же самое — с состоящими в браке. Так, у нас даже вдовы в среднем чуть счастливее, чем замужние женщины.

От чего же зависит, чувствует ли человек себя счастливым? В России есть один очень важный параметр — это количество социальных связей. Если у вас более десяти друзей, которым вы можете оставить ключи от квартиры, позвонить в два часа ночи, с которыми вы постоянно поддерживаете тесные эмоциональные контакты, вы с большей вероятностью счастливы. Если у вас более 100 знакомых, которым при случае вы можете позвонить и попросить о незначительном одолжении, вы тоже с куда большей вероятностью считаете себя счастливым человеком.

Этот феномен тесно связан с другим важным параметром — доверием. Его социологи изучают с конца XIX века. Доверие регулирует социальную жизнь, позволяет значительно снизить социальные издержки. Если вы доверяете жене, то не просыпаетесь в два часа ночи, чтобы выяснить, где она была вчера вечером. Если доверяете полиции, ваше сердце не начинает биться чаще, когда вы проходите мимо ее сотрудников. Если доверяете банкам, то, вложив туда деньги, не мучитесь от бессонницы.

В России работает только один тип доверия — человека человеку, то есть, межличностное доверие. Существует парадоксальная закономерность: чем больше мы доверяем своим друзьям и знакомым, тем мы счастливее, но тем меньше мы доверяем институтам — полиции, судам, системе здравоохранения и образования. И меньше верим людям вообще, например, незнакомому человеку, которого можем встретить на улице. Однако склонны доверять технологиям.

Сейчас социологи сосредоточены на изучении связей между доверием, техникой и эмоциональными переживаниями, на том, как технологии меняют нашу эмоциональную жизнь, как доверие к технологиям влияет на доверие к другим людям.  

Как соцсети влияют на наши эмоции

— В 1960-70-е ученые приходят к выводу, что даже индивидуальные эмоции, такие как обида, зависть, гнев, стыд, вина, имеют социальное происхождение. Отчасти этот тезис укоренился благодаря работам историков, исследователей культуры. Например, в замечательной работе об истории эмоций оксфордского исследователя Андрея Зорина показано, насколько вариативны социальные протоколы, то есть, способы выражения эмоций. Например, мужская эмоциональность была краеугольным камнем в культурах, которые традиционно считаются маскулинными: у янычар или викингов. Условно: узнав, что друг погиб в бою, воин должен всю ночь публично рыдать на его могиле. Его слезы и рыдания — своего рода моральные обязательства перед сообществом, ими он подкрепляет обещание отомстить. Таким образом утверждение «мужчины не плачут» — это очень поздно сформировавшийся эмоциональный протокол.  

Эмоциональные протоколы — это некие механизмы выражения эмоций, которые меняются от эпохи к эпохе. В то же время это и механизмы производства эмоций, ведь в итоге мы чувствуем то, что можем выразить.

Благодаря шекспировской драме зрители узнали, что такое героическое одиночество, чувство собственного достоинства, чувство справедливости, чувство долга. Такие эмоциональные образцы или шаблоны переживаний зритель использовал для рефлексии по поводу собственного эмоционального состояния. Благодаря сентиментальным романам типа «Бедной Лизы» Николая Карамзина русская аристократия училась сострадать низшим слоям (и одновременно упиваться этим состраданием).  

В XX веке на смену сентиментальной литературе пришел кинематограф, который максимально приблизил индивидуальные переживания к коллективным аффектам. Кино позволяет людям синхронизировать свои переживания, а заодно усвоить язык, который в дальнейшем позволит эти переживания выразить.  

В XXI веке на смену кинематографу пришли социальные сети. И есть несколько любопытных феноменов, связанных с эмоциями, которые мы наблюдаем прямо сейчас, не отдавая себе в этом отчета.

Соцсети позволяет нам чаще, чем раньше, испытывать обиду (она возникает, когда кто-то не оправдывает наших ожиданий), навязывать собственные представления о поведении и личности других людей другим людям, а также примерять на себя стандарты, которые нам предлагают наши «контрагенты» по коммуникациям. Неожиданно соцсети стали фабрикой обиды, гнева, стыда и вины. И они способствуют формированию нового эмоционального протокола.

Во-первых, происходит индивидуализация коллективного аффекта. Чтобы испытать коллективное переживание, аборигенам Австралии надо хотя бы собраться вместе на площадке, физически соприкоснуться с друг другом. У нас же отпала в этом необходимость: новые технологии позволяют нам пережить коллективный аффект, сидя дома за ноутбуком. 

Увидев в соцсети пост о том, что кто-то стал жертвой несправедливости, наверняка вы почувствуете невероятное сострадание к этому человеку и невероятный гнев, направленный на его обидчика. Возможно, вы даже напишите в комментарии, как страшно надо его покарать — вот яркий пример переживания коллективного аффекта в индивидуальном состоянии.

Соцсети формируют электронную эмоционально заряженную толпу. При этом, находясь перед экраном, современный человек испытывает эмоции, схожие с теми, что испытывал его предок, наблюдая за ритуальной казнью.

Во-вторых, происходит обобществление индивидуальных эмоций. Еще недавно ваши переживания были сугубо вашей личной частной проблемой. Сегодня вы с большей вероятностью видите в них реакцию на слова и действия других людей.

На фоне этого государство начинает печься об охране чувств. Однако, законы о защите чувств верующих — одна сторона этого процесса. Другую мы наблюдаем в соцсетях: она связана с требования наказания токсичных людей, отравляющих атмосферу, покушающихся на чье-то эмоциональное благополучие. Странным образом борьба за безопасное пространство, свободу от токсичности и усилия российского государства по защите чувств верующих оказались звеньями одной цепи — процесса обобществления индивидуальных переживаний.

Соцсети показали, как, с одной стороны, читая «ленту», мы учимся сопереживать незнакомым людям. С другой, как подобные переживания приводят к возникновению коллективных аффектов и негодования.

>>> Читайте также на DK.RU: Ждет ли нас цифровое слабоумие из-за гаджетов — Андрей Курпатов

Прощай, ирония!

— Что уходит в процессе изменения эмоционального протокола? В первую очередь ирония. Ирония — это механизм редукции эмоциональной жизни, она помогает отказаться от стремительного эмоционального отождествления себя с жертвой, придушить немедленно поднимающееся желание призвать обидчика к ответу и, заняв отстраненную позицию, реагировать сдержаннее и взвешеннее.

В свое время Джонатан Свифт опубликовал памфлет, в котором предложил следующее решение проблемы голода в Ирландии: надо продавать на мясо ирландских детей, а из их кожи изготавливать перчатки для аристократии. В XVIII веке все считали это высказывание как ироническое, поняли, что таким образом автор издевается над политическими оппонентами, над теми полумерами, которые они предлагают для решения проблемы голода в Ирландии.

Представим, что кто-то напишет подобный памфлет сегодня. То, что его подвергнут «культуре отмены», даже не обсуждается. Не факт, что он выживет после такого высказывания. 

В какой-то момент ирония перестала быть спасительным инструментом, который позволяет не присоединиться к коллективному аффекту. Может ли она выжить в новом эмоциональном протоколе? Или коллективное негодование и индивидуальная обида окончательно сметут ее со своего пути? Мы пока этого не знаем.

Текст подготовлен на основе выступления Виктора Вахштайна* на ReForum — международном форуме о человеке в мире будущего.

 >>> Читайте также на DK.RU: «Самые бесстрашные особи отсеялись в ходе эволюции, остались более-менее разумные»

* - выполняет функции иностранного агента