Какие бывают империи и как их строительство сочеталось со строительством наций

Алексей Миллер, доктор исторических наук, профессор Европейского университета.

— Идея, что у империи как формы политической организации случился какой-то закат, на мой взгляд, совершенно ложная. Империя изменилась, но никуда не делась, мы все также живем с империями и, судя по всему, будем жить с ними.

Про империи любят говорить не только историки, но и те, кто занимается геополитическими сюжетами, экономисты, политологи, социологи. Разговор об империях всегда очень политизирован. Формы политизации самые разные. Сейчас на разных профессиональных форумах, посвященных Российской империи и СССР, разворачивается бурная дискуссия про необходимость деколонизации России и деколонизации ее истории. Некоторые из активистов этой дискуссии рассчитывают на карьерные выгоды для себя, некоторые верят в то, что несут. Самые глупые сочетают оба эти качества.

Есть актуализация, связанная с тем, как профессионализировалась история. История в некотором смысле политическая наука — в XIX веке происходит ее профессионализация в тех государствах, которые национализируются. Соответственно, вся профессиональная история строится через национальные нарративы. Для историографии XIX века империя не может быть нейтральной: она либо наша, либо вредная империя.

В 2016 г. вышла книга «Черная легенда» (автор Elvira Roca Barea) — бестселлер в испаноязычном мире. В прошлом году ее перевели на немецкий. На английский не перевели, и не думаю, что будут торопиться. Эта книга о том, как те или иные империи (там речь идет о Риме, России, США и Испанской империи) становились объектами черной легенды, которую формировали политические противники этих империй.

Читайте также на DK.RU: «Временное правительство дало свободу, но не дало способы решения назревших проблем»

Если мы вспомним, с чего начинается историография империй, то это многотомное сочинение The Decline and Fall of the Roman Empire, про упадок и распад. Но конечно, все не так просто. 

Когда Россия начала вести себя плохо в последнее время, мы могли увидеть ее в изображении злобного медведя. Уверяю, если посмотреть на иконографию XIX века, то найдете там эти же самые картинки. Существуют и черные, и белые легенды, которые имеют большую длительность. 

Кто-то сказал, что Британская империя никогда не оставляла колонии, не оставив им конституции. Кто-то уточнил — никогда не оставляла колонии, не оставив им неработающую конституцию.

Вся эта политизация должна быть эксплицирована. Мы должны отдавать себе отчет, что это с нами, это никуда не уходит. Если кто-то спросит, а что про это говорит объективная история, то объективная история про этом ничего не говорит, потому что ее нет.

Почему определения империи такие разные

Историк Юрген Остерхаммель написал книгу «Преображение мира», на немецком она вышла в 2009 г. Во многом отталкиваясь от этой книги, я и формулировал фокус нашего курса. Это курсы про модерны империи. Модерность — это время империй и национализма. Империя — доминирующая форма политической организации эпохи модернизма. Когда говорят, что адекватная форма политической организации — это национальные государства, врут. Это придумка национализирующихся историографий. Если рассказывают, что характеристики модерна — это современная бюрократия, индустриализация, урбанизация, мобильность плюс массовые армии с механизированным оружием, все это развивается в метрополиях империй. И когда говорят о формировании наций, таких как французская, немецкая, британская, испанская, русская, то все эти нации формируются в имперских метрополиях. Это не период, когда национальные государства утверждаются и побеждают. Национальные государства во многом возникают by default, из-за отсутствия других опций.

Национализм как идеология не считает, что он обязательно должен воплотиться в национальном государстве. Такая форма национализма тоже есть, но она бытует на имперской периферии. А в имперских метрополиях национализм не ставит задачи развалить империю или преобразовать все ее в единую гомогенную нацию. Мы строим нацию в имперском ядре, и империя должна служить теперь интересам этой нации, а не династии.

Определений империи много, никакого консенсуса нет. Это естественно: империи живут долго, они меняются во времени. Это очень сложные структуры, и, давая то или иное определение, мы описываем только некоторую часть слона.

Чарльз Тилли, американский исторический социолог, дал следующее определение. «Империя — это большая композитная полития, связанная с центральной властью системой непрямого правления». Имперский центр управляет той или иной провинцией, опираясь на местные элиты. В традиционных империях для центра это сотрудничество необходимо, потому что у него нет бюрократии, способной заменить эти элиты.

200 лет назад до 50% жителей Урала были старообрядцами. Сколько их осталось сегодня?

В XIX веке ситуация меняется. Империи по-прежнему используют непрямое правление, но это не всегда вынужденная мера. И раньше империи не всегда прибегали к этому непрямому правлению.

Были традиционные империи, которые предпочитали убить всех мужчин, а всех женщин и детей угнать в рабство и так закончить вопрос провинции. Но если мы посмотрим в XIX век, например, на Польшу или Бессарабию в Российской империи, то мы увидим, что провинции на периферии имеют очень большую автономию. В какой-то момент, потому что местная элита нелояльна или неэффективна, автономию могут отменить. Потом — снова возродить. Империя в некотором смысле свобода выбора — сотрудничаем мы с местной элитой или нет. У этой локальной элиты есть свои интересы и программы.

Мы из историографии привыкли предполагать, что эти программы всегда связаны с национализмом, но это необязательно так. Последние 15 лет историки работают с понятием национального безразличия. Как люди, и простые, и элиты, не откликались на националистические призывы — необязательно потому, что плохо слышали или не могли их понять, а скорее из соображений здравого смысла.

Историк Рональд Суни: «Империя — это композитная государственная структура, в которой метрополия отличается от периферии, и отношения между ними воспринимаются акторами в метрополии и периферии как оправданные или несправедливые отношения неравенства, подчинения и эксплуатации».

Суни говорит здесь о том, что люди, живущие в империи, могут воспринимать эти отношения подчинения как более или менее оправданные или неоправданные. Одна перспектива: «Да, к сожалению, мы вынуждены слушаться, когда нам что-то говорят из Вашингтона. Но зато у нас есть целая масса выигрышных моментов, поскольку мы принадлежим к этой системе гегемонии». Другая: «То, что нам указывают из Вашингтона (из Москвы или еще откуда-нибудь), как нам жить и что делать, — это совершенно нетерпимый имперский возмутительный пережиток прошлого, и мы должны с этим бороться».

То есть, если у вас есть в интеллектуальном ландшафте национализм как одна из ведущих идеологий, вы, будучи на периферии, очень часто приходите к предположению, что эти отношения несправедливы и должны быть изменены. Как именно — это следующий вопрос.

Ощущение, хороша империя или плоха, отжила ли она свое и когда — это очень интересные вещи, чтобы понять, насколько все это поле мифологизировано. Был такой лозунг, самоопределение наций. Считается, что он был сформулирован двумя господами в 1917-1918 гг.  одной стороны, Владимир Ленин, с другой — Вудро Вильсон (28-й президент США). Прочитайте «14 пунктов Вильсона» и попробуйте найти там самоопределение наций. Он совершенно не собирается разваливать Российскую империю, Османскую или империю Габсбургов — даже в 1918 г.

Один из самых знаменитых историков империи Доминик Ливен: «Империя — это, прежде всего, великая держава, которая влияет на международные отношения определенной эпохи. Империя — это полития, которая властвует над большой территорией и многими народами. Империя, по определению, не демократия, иначе говоря, не территория, которая управляется при явном согласии ее народом».

Ливен говорит о том, что империя в модерновую эпоху — участница имперского соревнования, машина для мобилизации и проекции военной силы. И это очень важно. Один из очевидных мотивов освоения империями идеологии национализма и работы империй по поводу приспособления идеологии империи к собственным нуждам — это военная. Замена того, что в России называлось рекрутчиной, всеобщей воинской повинностью. На самом деле это неочевидная вещь. XIX век начинается с того, что армия Наполеона, организованная на новых националистических принципах, вторгается в Российскую империю, армия которой, построенная на совсем иных принципах, одерживает верх.

Здесь опять все непросто. У Ливена есть замечательная книжка «Подлинная история Войны и мира». Он как бы спасает подлинную историю борьбы России с Наполеоном от Толстого, который все переврал, причем крайне невыгодным для России образом. Ливен рассказывает, какие разные методы мобилизации могут работать, помимо националистического, — для сохранения боеспособности армии.

Майкл Дойл, специалист по международным отношениям, говорит: «Империя — это система отношений между двумя политическими телами, в которых доминирующая метрополия осуществляет эффективный контроль над внутренней и внешней политикой другой, подчиненной периферии». 

Мы привыкли думать, что империя что-то завоевала, включила в себя. Дойл обращает наше внимание на то, что отношения империи совсем необязательно означают формальное включение.

Это очень полезно, чтобы понять, как принцип империи работал в античности. Дойл иллюстрировал свой тезис на примере Афин. Все греческие полисы формально были независимы, но когда полис Милет говорит Афинам, которые готовятся к войне со Спартой, что они бы хотели занять нейтральную позицию: город маленький, что делают Афины? Приходят, убивают всех мужчин, живущих в городе, женщин и детей угоняют в рабство, а место, где был этот город, посыпают солью. Для того чтобы понимать, зачем они это сделали, нужно понимать, что такое империя.

Можно сказать, потому что империя такая злая и гадит, потому что может. Можно подумать иначе и посмотреть на это с имперской точки зрения Афин: давайте мы сотрем с лица земли этот маленький город с примерной жестокостью, но зато вопрос о сплоченности империи не будет возникать.

Тезис Дойла о необязательности формального включения чрезвычайно важен, если мы хотим понять империи XX века, Советский Союз или Американскую империю. Они, безусловно, имели огромную часть империи, формально не включенную в государство.

«Оппозиция "империя и национальное государство" во многом мифологизирована»

Вернемся к Остерхаммелю. Он дал следующее определение империи: «Это большая иерархическая структура доминирования полиэтнического и полирелигиозного характера, которая поддерживается угрозой силы, администрацией, сотрудничеством местных элит и универсалистскими программами и символами имперской элиты… но не социальной и политической гомогенизацией и не идеей всеобщих гражданских прав». 

Национальное государство стремится к социальной и политической гомогенизации. Граждане вроде все равны, все обладают гражданскими правами, в идеале говорят на одном языке, обладают одной культурой.

Эта оппозиция «империя и национальное государство» во многих аспектах мифологизирована. В том числе и в том, что единственная альтернатива империи — это национальное государство. Почти никакие государства, возникающие на имперских развалинах, не являлись национальными. Они являлись национализирующимися государствами, которые гнобили меньшинства, занимались принудительными перемещениями населения.

Но при этом надо понимать, что в имперской метрополии могут существовать представительские структуры, демократия — как на Британском острове, во Франции, в Германии эпохи Бисмарка или в России после 1905 г. 

Ливен писал: «Если вы живете на окраине империи и есть выбор: иметь в центре авторитарный режим или демократию, то лучше авторитарный режим. Демократия в имперском центре намного жестче по отношению к периферии». Почему так — это отдельная тема.

Какие бывают империи

Традиционно есть деление на морские и континентальные империи, традиционные и модерные. Обе оппозиции ложные. Лучше всего думать об этих вещах с помощью оси, на которой располагаются империи. Идеальная морская империя — это Португалия. У нее много заморских владений, а сама метрополия маленькая. В соседней Испании уже смесь: да, есть много колоний, но и сама континентальная Испания — тоже имперская часть. Что мы сейчас хорошо видим, когда Каталония пытается добиться независимости. А она пыталась и в 19-м веке. То же самое Британия: что такое для нее Шотландия, Ирландия и Уэльс? 

Даже Россия не будет на идеальном полюсе континентальной империей. Но эти небольшие заморские владения, которые у нее были, в Калифорнии и Аляске, играли довольно существенную роль. Благодаря этим владениям в России придумали аналог Ост-индской и Вест-индской компании. 

Традиционные и модерностные империи. В XIX веке традиционных империй нет. Есть империи, которые в разной степени модернизированы и в разной степени традиционны. Выдающийся социолог Шмуэль Эйзенштадт написал книгу под названием «Multiple Modernities». Модерности очень многообразны и по-разному сочетаются с традиционализмом. Если мы будем смотреть на Российскую империю, то увидим и модерновые черты, и традиционные. Точно так же увидим их и в Британской империи, которая всегда кажется нам образцом модерности. Это разные формы сочетания, как целая линейка коктейлей в баре. 

Век империй и национализма

Отчасти отталкиваясь от Остерхаммеля, отчасти от того, что я написал в 2000 г. в книге «Украинский вопрос в Российском империи», мы с моим коллегой Штефаном Бергером сделали книгу «Nationalizing Empire». На русском она никогда не выйдет, потому что толстая и ее замучаешься переводить. Эта книга о том, как строительство наций и строительство империй сочеталось в XIX веке. Мы должны понимать, что, когда в конце XIX века Черногория стала независимой, она была 27-м официально признанным независимым государством в мире. 27-м! То есть огромная часть мира — это были империи или их осколки, которые оказались самостоятельными потому, что империи действовали по принципу «да не доставайся же ты никому».

Когда откалывались какие-то куски от Османской империи, возникали квазинезависимые государства: Греция, Болгария, Румыния — просто чтобы они не доставались какой-то из соперничающих империй.

Посмотрим на Британию: они строят британскую нацию. Они сознательно гасят, приглушают английский патриотизм, чтобы эта «британскость» могла утвердиться. Если мы посмотрим на культуру Британии, в том числе изобразительную: есть знаменитая картина, которую Линда Колли поместила на обложку своей книги «Britons: Forging the Nation». Это ветераны Челси читают газету с сообщением о победе при Ватерлоо. Эту картину заказал триумфатор при Ватерлоо — Веллингтон. Она выставлялась в его особняке, и к ней стояла нескончаемая череда людей. На этой картине читающие газету ветераны одеты в форму разных полков, собранных со всей Британии.

Посмотрим на Французскую империю: благодаря Юджину Веберу, который написал книгу «Из крестьян во французов», [мы знаем] про то, как французское государство занималось этим в XIX веке. Любое преподавание французских региональных говоров было разрешено во Франции только после Второй мировой войны. Они строят французскую нацию в ядре, а потом решили, что можно построить кусочек нации за морем, и прибрежную часть Алжира сделали заморским департаментом Франции. И переживали колоссальный кризис в 1960-е, когда оттуда надо было уходить.

В Испании — те же самые процессы формирования испанской нации. Мы думали, что это испанский язык, а оказалось, кастильский. Если вы знаете только испанский язык, то не поймете каталонский. Но поймете его, если знаете еще и французский. И если вы знаете русский и польский, то понимаете украинский, не уча его. Это все похожие интересные вещи.

Континентальная Испания тоже очень гетерогенна, и ее пытаются каким-то образом гомогенизировать. Важный вопрос, что Российская империя в определенном смысле очень похожа. Конечно, в ней тоже существует русский национализм, который смотрит на империю сквозь призму «Что здесь имперское, а что наше, русское?». Всякий национализм воображает национальную территорию. Эта воображаемая география потом мотивирует действия: административные, переселенческие, художественную программу — какие угодно.

Был такой литературный критик Пыпин, который написал статью «Волга и Киев». 1875 г. И он сетует в разговоре с Тургеневым, что русские писатели и художники занимаются ерундой, описывая ландштафты в Прибалтике, которые заведомо не являются русской национальной территорией. Или в Крыму, который тоже не русская национальная территория. А вот про Волгу и Киев, настоящие русские места, никто не пишет. Это очень любопытный текст.

Важно понимать, что динамика развития империй и этих национальных проектов в имперском ядре очень тесно связаны. Когда Испанская империя переживает кризис, потому что ее колонии в Латинской Америке начинают отпадать, это отражается на процессах строительства испанской нации в Европе. Тогда каталонцы и говорят, что хотели бы такого статуса, как венгры получили в Габсбургской монархии. То есть мы хотим быть вторыми хозяевами этой империи, с которой Мадрид так плохо справляется.

Есть континентальная Османская империя, которая все время сжимается. Проект строительства турецкой нации будет в некотором смысле мотивирован сокращением потерь. Все эти государства, которые возникают на окраинах бывшей Османской империи, не просто занимаются у себя резней мусульман как частью освободительного процесса, но еще и предъявляют претензии на те или иные части Анатолии. Перед Первой мировой была прелюдия — Первая Балканская война, где турок пытаются загнать в Анатолийскую пустыню, потому что все прибрежные районы балканские народы распределили между собой. Соответственно, будет своя логика и динамика строительства нации, которая потом будет одобрена Ататюрком.

Либо у вас есть растущая империя, Российская. Увеличивается на 50 кв. миль в день. Воображение русской национальной территории тоже склонно расширяться. Оно включило в себя Сибирь на рубеже 19-20 веков. Почитайте письма Чехова, как он описывает Сибирь. Говорит, что наконец-то встретил одного мужика, похожего на русского, но оказалось, еврей.

Другой путь формирования крупных наций — Италия и Германия, когда происходит национальное объединение разрозненных политических частей. Вы увидите, что этот процесс сразу сопрягается с процессом имперского строительства. Когда королевство Пьемонта завоевывает остальную Италию, они объясняют смысл этого процесса тем, что возрождают доблести Римской империи. А когда подошли к Венеции — сказали, что и Венецианскую империю возродят. 

Немецкое объединение: знаменитый Макс Вебер сказал, что объединение Германии — либо взбалмошное поведение со стороны немецкой нации, либо важный шаг на пути строительства большой Германской империи. То есть строительство нации и строительство империи было очень сильно перемешано.

Материал подготовлен на основе лекции Алексея Миллера «Империи и национализм» в Ельцин Центре