Оксана Собина: «Вы считаете, что ребенок «тупит в телефон», а он ищет свое предназначение»

Многие родители воспринимают детей как собственность, а в конфликтных ситуациях нередко используют аргумент: мы для тебя все делаем, поэтому ты обязан платить по счетам. «Ребенок, может быть, и обязан, но не сейчас. Для него это период поиска ответов на вопросы экзистенциального, философского характера, которые важны для всей дальнейшей жизни: кто я? Чего я стою? В чем мое предназначение, призвание? Есть ли смысл в моем существовании? — отмечает врач-психотерапевт Оксана Собина.

Она рассказала о нюансах подросткового возраста, и почему нельзя списывать сложности в отношениях с ребенком в этот период на временное бунтарство, отмахиваться и умалять значимость происходящего.

Какой возраст сегодня считается подростковым?

— Традиционно подростковым считается период с 13 до 17 лет, но эти границы то и дело пытаются раздвинуть. Самый большой диапазон, о котором я слышала — с 8 до 25 лет. Не знаю, чем руководствуются люди его предлагающие. На мой взгляд, это смешно. От чего и к чему переходят в восемь лет? Выделение периода с 13 до 17 лет как подросткового обусловлено физиологическими и психологическими особенностями. Это крайне важный этап в жизни человека — он переходит из состояния ребенка в состояние взрослого.

С детьми какого возраста вы работаете? О каких проблемах они говорят?

— Я принимаю детей с 12 лет, с ними можно работать с согласия законных представителей — родителей. Начиная с 15 лет, человек может сам подписывать информированное согласие. Самое общее, о чем говорят подростки, можно сформулировать так: «родители не понимают», и «я не такой, как другие, не могу, как они», «у меня ничего не получается, наверное, я болван». Некоторые используют популярное клише: у меня низкая самооценка. Это предположение не соответствует действительности, поскольку для подросткового возраста характерна не низкая, а нестабильная самооценка, условно говоря: сегодня «я звезда», а завтра — «я ничтожество, хуже меня нет никого».

Отношение к себе меняется «по щелчку», достаточно мелочи, например, брошенного вскользь замечания родителей. При этом переживания острые, сильные, яркие, гипертрофированные. Подростка швыряет между небом и землей, и ему с этим сложно справиться.

Могу сказать, что, как бы ни старался психотерапевт, самооценка подростка останется «колеблющейся», но амплитуду колебаний можно снизить. Это важно, поскольку на пике переживаний, когда совсем плохо, возможны ошибочные, самоповреждение действия.

А на неразделенные любови подростки не жалуются?

— В фокусе внимания в этот период — собственная личность, поэтому и неразделенная любовь приводит к вопросам: что я собой представляю? Почему меня не любят? А также к умозаключению: раз меня не любят, значит, я недостаточно хорош/хороша. Нередко это толкает на эксперименты с внешностью, к диетам, стрижкам и так далее. В общем, влюбленности, как разделенные, так и неразделенные, служат отправной точкой для рассуждений о себе. 

Для подростка важны социальные взаимодействия, влюбленность — один из вариантов. Через сопоставление себя с другими происходит самоопределение. Отсюда острая потребность в принадлежности к группе. Логика проста: если группа меня принимает, значит, я достойный человек. Я продолжу сомневаться в себе, но все же у меня есть основания для некоторой уверенности в своей жизни, в своей значимости.

С какими вопросами к вам приходят родители подростков?

— Родители обращаются с вопросом: примите ли вы подростка такого-то возраста? Подтекст следующий: возьмите его и что-нибудь с ним сделайте, потому что я не знаю, что делать. По большому счету они пытаются делегировать решение проблемы специалисту. Несколько лет назад я консультировала родителей на одном популярном форуме. Я говорила, что при возникновении проблем с ребенком идти к специалисту должны родители. Потому что у пятилетнего ребенка проблем нет. Ему что-то не нравится, он не соглашается со взрослыми, не ложится спать вовремя, но у него нет проблемы. Он просто не хочет — и не делает.

Проблема у мамы. Ей надо понять, какая педагогическая ошибка или какие действия дали неудобный для нее результат. Дело не в том, что она плохой родитель и должна испытать чувство вины. Просто какое-то ошибочное действие привело к соответствующему эффекту.

Ей надо разобраться в ситуации, скорректировать свои действия — и все наладится. В сообществе этот подход не получил особой поддержки. Вариант отправить ребенка к детскому психологу, «потому что он гиперактивный, непослушный» и так далее, многим родителям кажется более привлекательным. Они рассчитывают, что психолог позанимается с ребенком, и все будет хорошо.

Но у такой позиции есть слабые места. Типичная ситуация: ребенок занимается с психологом — а у детских психологов обычно интересно, там можно играть, рисовать, обсуждать что-то, и пациент в фокусе внимания — и ему там хорошо. Но, вернувшись домой, он видит, что ничего не изменилось, поэтому продолжает разбрасывать игрушки, отказывается ложиться спать и так далее. У родителей копится негатив: чадо полгода в терапии, но все равно не слушается. Почему так? Потому что начинать надо было с визита родителя к специалисту и с чтения соответствующей литературы.

В этой же логике следует действовать родителям подростков? 

— В общем, да. Расскажу кейс из практики. Ко мне на прием пришла женщина, у которой был конфликт с сыном-подростком. Причем, ситуация была очень тяжелой. У него были проблемы в школе, он успел «повзаимодействовать» с полицией, а маме сказал примерно следующее: видеть тебя больше не могу, уйду из дома и буду все решать сам. Пациентке было очень страшно.

Мы встретились один раз, я рекомендовала ей временно отменить все дела, лечь и думать о том, как она относится к сыну, чего хочет от отношений с ним. Потому что в кризисной ситуации, когда продолжать, как раньше, невозможно (это даже опасно для жизни), и ты не знаешь, что делать, бесполезно бегать и махать руками. Будет только хуже. Важно докопаться до сути происходящего, а для этого надо сесть и подумать — много и обо всем.

Пациент взяла паузу в делах, отменила работу и в течение недели просто лежала дома, размышляла, анализировала и читала книги. Примечательно, что она читала их и раньше, но какие-то смыслы ускользали. А тут ей стало все понятно. Скажу больше: в свое время и мама, и сын обращались к психологам, но результата не было. Наверное, чтобы он появился, должна была накопиться какая-то критическая масса.

Спустя две недели пациент пришла ко мне на повторный прием и сказала, что ситуация неузнаваемо изменилась: сын стал с ней разговаривать, они больше не ругаются. Что за чудо произошло? Она пересмотрела свое отношение к ребенку: перестала на него давить, чего-то требовать — и он начал к ней присматриваться. Градус напряженности снизился. Когда все стихло, успокоилось, оба поняли, что опасности нет, можно вывесить белые флаги и потихонечку начать разговаривать.

Какие ошибки чаще всего допускают родители в отношениях с подростками? 

— Самая распространенная ошибка — списывать все сложности в отношениях с подростком на типичное и неизбежное бунтарство. Для родителей оно сродни урагану, от которого надо схорониться и переждать, а потом все образуется само собой. Если имеешь дело с временным неудобством, значит, можно отмахнуться, спрятаться, запретить или пресечь. Таким образом умаляется значимость происходящих событий.

Для подросткового периода характерно отрицание, которое влечет за собой изменения в поведении: ребенок был послушным, делал, что говорят, и вдруг начал совершать неожиданные поступи, экспериментировать. Как правило, подростки выбирают что-то яркое, идущее вразрез с правилами конкретной семьи, то, что будет воспринято взрослыми как попирание норм и традиций.

Типичный пример — «пограничные войны». Сегодня у многих детей есть своя комната. Годами дверь в нее была открыта, и родители входили без стука, потому что вся квартира — их территории. А тут ребенок начал заявлять на нее права и устанавливать собственные правила. Это моя комната, я буду делать в ней, что хочу: сидеть без света, развешивать страшные картинки, засушивать цветы на подоконнике, повешу замок на дверь.

Разумеется, родители против такой революции. Они стучат, кричат, пытаются проникнуть, в общем, заявляют свои права на собственность. Подростка они тоже воспринимают как собственность.

Формально, с юридической точки зрения, и то и другое справедливо: взрослые несут ответственность и за него, и за квартиру. Нередко в ход идет аргумент: мы для тебя все делаем, поэтому ты обязан платить по счетам. Ребенок, может быть, и обязан, но не сейчас. Для него это период поиска ответов на вопросы экзистенциального, философского характера, которые важны для всей дальнейшей жизни: кто я? Чего я стою? В чем мое предназначение, призвание? Есть ли смысл в моем существовании?

Эти вопросы сложные, они требуют глубоких размышлений в уединении. Отсюда стремление к изоляции: подросток хочет побыть сам с собой. Раньше этот вихрь мыслей и чувств выплескивали на страницы секретных дневников, а сейчас все «в цифре». Со стороны может казаться, что ребенок сидит и «тупит в телефон», «зависает в соцсетях», в общем, «занимается всякой ерундой». А человек тем временем свое предназначение ищет.

Как правильно вести себя с подростком?

— Четких и однозначно верных предписаний нет. С одной стороны, запрещать и жестко пресекать неправильно. С другой, если родители лояльные, ни на чем не настаивают, подросток тоже оказывается в сложной ситуации: против чего ему протестовать? С кем бороться? Кому доказывать, что он самостоятельная личность? Кроме того, не встретив препятствий, он не получит опыта борьбы, который пригодится в дальнейшей жизни.

В то же время, какими бы толерантными и продвинутыми ни были взрослые, разногласия с детьми все равно будут. Это классический конфликт поколений отцов и детей. Родители кажутся подросткам очень старыми (со временем восприятие меняется). Раз они старые, значит, «ничего не понимают в современном мире, и я разбираюсь в нем лучше».

Отчасти это справедливо, ведь взрослые не погружены в молодежные субкультуры, не знают нюансов, а их много, и все стремительно меняется. У родителей при всем желании нет времени за этим следить. Порой они пытаются перенять у детей какие-то словечки. Лучше так не делать — это выглядит нелепо, потому что сленг специфический, и всегда важен контекст. Если не понимаешь тонкостей смысла, обязательно окажешься в дурацкой ситуации.

Родители ошибаются, думая, что тоже были молодыми, что все знают и понимают. Возможно, когда-то они знали, но половину забыли, потому что память эмоциональна и избирательна. Мы берем из своего опыта только то, что подкрепляет нашу сегодняшнюю позицию. К тому же, взрослые не могут быть до конца откровенны, делясь с ребенком воспоминаниями о собственном периоде взросления — они ощущают угрозу своему авторитету. Если мой авторитет пошатнулся, мне страшно. Авторитеты не любят, когда их снимают с пьедесталов, никто это не любит. Так что они не расскажут подростку о том, как чудили и косячил в его годы, а нарисуют безоблачную картину. Он почувствует фальшь и придет к выводу: они врут.  

В общем, в непростых отношениях с подростками важно отслеживать градус напряженности. Избежать ее полностью нереально.

Продолжение интервью — в следующей публикации.  

Читайте также на DK.RU:

«Не творят, не взрослеют, ничего не хотят». Почему дети апатичны и как это изменить?

Травля, суициды, скулшутинг… Что могут сделать родители и школа, чтобы этого стало меньше?

Как пережить смерть близкого человека самому и помочь пережить другому — Оксана Собина