«Как жемчужина в раковине». История деревянного дома в границах «Екатеринбург-Сити»

Улица Февральской революции находится в центре города. Поблизости идет строительство делового квартала «Екатеринбург-Сити» (застройку ведет «УГМК-Застройщик») и клубного дома «19/05» (TEN девелопмент). По проекту здесь скоро появятся небоскребы, это неизбежность — современные города растут вверх. Однако в самой сердцевине мегаполиса рядом с новостройками скромно существует 150-летнее наследство прежних эпох — одноэтажный деревянный дом в стиле модерн c адресом ул. Февральской революции, 27.

Судя по городским пабликам, судьба этого дома волнует многих. Почему вообще возникает вопрос — переживет ли он наше время? Наверное, потому, что большинство подобных памятников архитектуры в Екатеринбурге просто доживают свои дни — ими никто не занимается. А у этого дома есть хозяин, точнее, хозяйка.

Дом принадлежит компании URBAN GREEN. Ее директор — Юлия Сорокина. Мы поговорили с ней не только о судьбе этого дома, но также о ревитализации таких домов — почему они мало кому интересны?

Она рассказала DK.RU, как компания пытается обжить и сохранить этот памятник архитектуры, общая цена ревитализации которого ни много ни мало — 200 млн руб.

Также мы спросили у эксперта по зданиям ОКН в Екатеринбурге, члена Свердловского регионального отделения Ассоциации юристов России Евгения Евстифеева, какие еще деревянные дома в Екатеринбурге нуждаются во внимании общественности и бизнеса.

Вы как владельцы дома пытались выяснить его историю?

— Да, конечно. По этому дому у нас есть два тома исторической экспертизы. Данный особняк впервые в документах упоминается как собственность врача Соколова. Известно, что врач Соколов строил его не сам, дом построил его однофамилец — купец С.А. Соколов. Мы предположили, что это мог быть его брат. Но точно не сын — отчества не совпадают.

Соколов был главным врачом на железной дороге, в этом доме он жил и принимал пациентов. Однако, судя по всему, он ушел из города вместе с Колчаком и его войском в конце февраля 1919 г., как поступили многие представители элиты того времени.

Документы, подтверждающие, что в доме была коммунальная квартира

Далее этот дом переходит народу… И в нем организовывается место содержания и обучения слабовидящих детей. Здесь были три спальни, классы и комнаты, где жили педагоги. Правая сторона дома всегда была хозяйственной, там готовили еду и мылись. Когда-то была и терраса. Но до наших дней она не дожила — ее переделали в помещение, а мы долго не понимали, почему этот кабинет у нас всегда холодный.

Потом по документам мы видим, что дом был коммунальной квартирой. При этом, когда мы открыли двери, к нам приходили жители Екатеринбурга и рассказывали, как они малышами жили здесь в детском доме. Значит, после коммунальной квартиры здесь опять были размещены дети. Далее, в 90-е гг., дом перешел к татарской диаспоре и три года пустовал.

Карты, на которых видно данную часть застройки города, первая датируется 1779 г., вторая 1924 г.

Этот дом — объект культурного наследия, следовательно, на вас как на владельцев, наверное, наложены какие-то обязательства?

— Да, мы должны сохранить камины, окна, двери, внешний облик, форму кровли, материал кровли, ограждение — достаточно много всего. И по каждому элементу нужны отдельный проект и отдельная экспертиза.

По камину вот идет трещина. И стоят метки, которые показывают — расширяется ли она. По этим меткам мы видим, как влияет на дом строительство соседних домов. Метка показывает, «ходит» дом или «не ходит», оказывается ли на него механическое воздействие. Пока с домом все хорошо.

Стиль, в котором оформлен дом, можно назвать переосмысленным модерном, цветочный орнамент, который присутствует в лепнине, включает уральскую растительность, в частности подсолнухи

Кто-то проверяет, как вы исполняете обязательства?

— Охрана памятников… Обычно мы сами к ним ходим: просим экспертную оценку, консультации. Но всю финансовую нагрузку мы несем сами.

Судя по социальным сетям, судьбой этого дома также очень обеспокоена общественность — они как-то помогают?

— Есть бдительные граждане, которые уведомляют о том, что они каждый день проходят мимо калитки и смотрят, что мы с этим домом сделали. Первый год, когда мы здесь поселились, они были особенно активны — держали нас в тонусе. Писали в комитет благоустройства города. Комитет уведомлял нас, что на наш дом приходят письма. Мы спрашивали, на что жалуются граждане. В комитете отвечали, что ни на что не жалуются — просто наблюдают.

Получается, если ты что-то с памятником делаешь, то всем надо все время доказывать, что ты делаешь это во благо, а это очень сложно. На первых порах мы устраивали субботники и приглашали всех неравнодушных граждан, но созидательная активность оказалась слабой. Поэтому все работы проводились сотрудниками нашей компании без участия волонтерского движения.

Насколько просто или сложно взять под опеку и сохранять такой дом? Желающих, насколько можно судить по облику Екатеринбурга, немного.

— Мне кажется, самые большие враги этих зданий — коммунальные службы. Я не знаю, что с ними делать. Они что с растениями бесцеремонны, что с домами. Но виноваты не конкретные люди или службы — это системная ситуация: либо у коммунальных служб отсутствуют регламенты по работе с памятниками старины, либо их просто не учитывают, либо их надо менять.

Когда монтажники пускают коммуникации — они абсолютно не думают о том, что тут что-то надо сохранить, не учитывают историчность объекта. Все коммуникации завели в дом вандальным способом. А мы сейчас все это должны привести в порядок.

Кстати, когда к нам пришел Водоканал и срезал калитку, неравнодушных граждан не было — никто не заметил. Хотя ограждение, которое срезали и кинули посреди улицы, само по себе является историческим памятником. Его кто угодно мог унести. Обратно ее приварили достаточно вандальным способом, потому что мы не успели ее вовремя убрать.

Получается, что нам для реставрации нужно подготовить сложный проект, согласованный со всеми инстанциями, а коммунальные службы вольны делать, что хотят.

Но на самом деле у коммунальщиков должны быть регламенты по работе с памятниками. Не должно быть такого подхода — пробьем стену в любом месте и заведем коммуникации. И это должно контролироваться не только собственником.

Фото: URBAN GREEN

Кто заинтересован в том, чтобы проводить ревитализацию старых зданий? Почему мало желающих?

— В каждом городе построена своя система. Во многих городах России деревянные здания для сохранения продавали за 1 рубль. Есть такая федеральная программа. Купившие должны были отреставрировать их за свой счет. В нашем городе эта программа не работала, по крайней мере, я не слышала, чтобы у нас за рубль продавались деревянные здания.

Важность этой программы для формирования городского пространства в том, что когда они продаются по такой стоимости, к ним получают доступ малые компании. Только такие небольшие бизнесы на самом деле смогут раскрыть потенциал красивых старинных зданий — открыть их для посетителей.

Малый бизнес — это про творчество, про комьюнити, как раз то, что нужно этим домам. Большой бизнес смотрит на эти дома по-другому, он видит дорогую землю под ними или офисник в центре города — самое частое применение этим памятникам архитектуры.

Сейчас мы тоже используем этот дом как офис, но у нас есть насчет него далеко идущие планы. Мы хотим открыть его для посетителей. Когда достроится «Екатеринбург-Сити», здесь можно будет сделать что-то атмосферное, гостиницу, например.

Фото: URBAN GREEN

Такие дома могут быть привлекательными с точки зрения экономики?

— Мы просчитывали финансовую модель гостиницы. К сожалению, история с гостиницей в нашем доме нерабочая. Покупка деревянного дома плюс его восстановление — это очень дорого. Когда мы только приобрели этот дом, нам сказали, что ремонт обойдется в 200 млн руб. Я тогда ужаснулась этой сумме: разово у нас таких средств нет. Однако по прошествии некоторого времени я поняла, что постепенно мы в него столько и вложим. 

Сохранение таких домов в условиях нашего города — это социальная нагрузка. Я родилась и выросла в Советском Союзе. Тогда нас учили для людей делать что-то хорошее, не только для себя. Сейчас у нас мало кто готов ее нести.

То есть судьба этих домов зависит от личных качеств их владельцев?

— Да, но когда их передают в какие-то конкретные руки, по-моему, всем без разницы эти личные качества.

То есть такие дома может оживить только малый бизнес, но ему они не по карману. Поэтому у нас в городе мало примеров ревитализации деревянных домов. А есть положительные примеры в других городах?

— В Вологде 99 деревянных домов, которые являются ОКН. Там как раз программа, когда эти дома продают по рублю, работает. Инициатива по их восстановлению исходила от мэра и главного архитектора. Затем подтянулся бизнес — появились строительные бригады, которые специализируются на восстановлении именно деревянных домов, и даже дизайнеры, которые работают только с деревом.

Там возник такой консорциум людей, которые делают эти дома действительно хорошо, красиво, и рентабельно с точки зрения использования. Я там была, все видела и познакомилась со специалистами.

Что они делают? Они научились из одноэтажного дома делать трехэтажный, модернизируя подвал и мансарду. При этом они не наносят зданию вред, а наоборот — раскрывают всю его красоту.

У нашего здания тоже очень красивая и просторная мансарда. Но у нас ее видят только голуби. А между тем она построена по любопытным технологиям, которые сейчас уже не используются. В Вологде научились делать из таких мансард лаундж-зоны.

Там научились ревитализировать не только сами дома, но и технологии, по которым их строили. Например, делают водоотведение берестой. Применяют те материалы, которые использовались раньше, они нашли к ним доступ.

Старый деревянный дом в эстетическом смысле может быть неповторим — только время может сделать дерево таким привлекательным, придать ему неповторимый вид старины. Такую фактуру невозможно создать искусственно, это могут сделать только 150 лет жизни.

Со старыми зданиями надо работать именно так — увидеть то, что интересно, неповторимо, потому что оно заложено именно в тот период, когда дом строился.

Фото: URBAN GREEN

У вашего дома есть секреты?

— У нас в подвале есть дверь, которую мы никогда не открывали. Мы думаем, что это выход в подземные ходы, такие же, как под усадьбой Харитонова-Расторгуева. Возможно, когда врач Соколов бежал из города вместе с Колчаком и красные были уже на подходе, он воспользовался этим подземным ходом. К сожалению, дверной проем со временем деформировался, и в связи с опасностью нанесения вреда несущим конструкциям и обрушения части здания дверь может быть открыта только после проведения специальных работ по их укреплению и капитального ремонта здания.

Как ваш дом чувствует себя в окружении строек и многоэтажек?

— Мы находимся в самом центре «Екатеринбург-Сити». Новостройки вокруг — это такая раковина, в которой наш дом, как жемчужина. Новостройки только подчеркивают его ценность.

Есть ли регламенты для коммунальщиков по работе с ОКН?

Евгений Евстифеев:

— Если ОКН является многоквартирным домом, то в первую очередь это общие требования жилищного законодательства к содержанию общего имущества в многоквартирном доме, которые установлены:

— Правилами содержания общего имущества в многоквартирном доме, утвержденными Постановлением Правительства Российской Федерации от 13.08.2006 № 491;

— Минимальным перечнем услуг и работ, необходимых для обеспечения надлежащего содержания общего имущества в многоквартирном доме, утвержденным Постановлением Правительства РФ от 03.04.2013 № 290.

Сколько в Екатеринбурге деревянных домов-ОКН?

— На сегодняшний день на территории города Екатеринбурга расположено около сорока полукаменных и деревянных объектов культурного наследия.

Пожалуй, самые известные из них:

• памятники, входящие в состав Объединенного музея писателей Урала (ул. Толмачева 41, Пролетарская 10, Пролетарская 16 и Чапаева 11);
• здание Свердловского творческого союза журналистов (Усадьба П.М. Утякова на ул. Клары Цеткин 1);
• Больница доктора Сяно (ул. Карла Либкнехта 2);
• Дом, в котором в 1927 г. жил писатель Аркадий Гайдар (набережная Рабочей молодежи, д. 23);
• Доходный дом в стиле «а ля Рюс» (ул. Гоголя, д. 20);
• Комплекс брусковых коттеджей на улице Большакова 82-86;
• Дом М.И. Маева и Дом А.Н. Судакова на ул. Тургенева 20 и 24;

Как местные власти и государство в целом пытаются привлечь бизнес к ревитализации этих домов?

— В последние несколько лет органы местного самоуправления и органы государственной, федеральной власти предлагают бизнесу принять участие в приватизации или долгосрочной аренде объектов культурного наследия.

В большинстве случаев памятники деревянного зодчества в Екатеринбурге расположены отдельно друг от друга на значительных расстояниях, а иногда находятся и в разных частях города.

К примеру, Дом Павла Бажова одиноко размещается на перекрестке улиц Чапаева и Большакова, в сложившейся застройке многоквартирных домов и офисных зданий. В современных реалиях его местонахождение было бы логичным перенести на территорию Литературного квартала, тем более что здание уже входит в состав Объединенного музея писателей Урала.

Подобная ситуация сложилась и с Домом писателя Аркадия Гайдара, с Доходным домом в стиле «а ля Рюс» и с Бывшим домом Филитц на ул. Мамина Сибиряка, 187 с минимально сохранившейся исторической территорией. Для этих зданий, считаю, уместной будет реставрация.

Если же говорить именно о ревитализации объектов культурного наследия, то я бы обратил внимание органов муниципальной и государственной власти на несколько объектов деревянного зодчества, расположенных в локациях, необходимых для оживления: это комплекс брусковых коттеджей на улице Большакова 82-86 и объекты на ул. Сакко и Ванцетти, 23, 24, 25 и 28. Эти две локации, на мой взгляд, идеальны для ревитализации, переосмысления эффективности их использования, придания таким объектам новой жизни и раскрытия новых возможностей их территорий.

Читайте также на DK.RU:

>>> Введены новые правила приватизации объектов культурного наследия. Что это даст бизнесу?

>>> «Стоят в запустении или обвешаны рекламой». Как в Екатеринбурге решается вопрос с ОКН?

>>> Тополиный пух, торфяные пожары, нехватка воды и лужи по колено — все решаемо. Кейс эколога.