Александр Петров: Чтобы победить китайцев, побеждающих нас, перечитал Конфуция
Пока все собираются учить китайский – Александр Петров пошел дальше и в Китай съездил. А когда вернулся – рассказал «БЖ» и то, как человека, закаленного в пятиста переговорах, в Китае пробива
Пока все собираются учить китайский – Александр Петров пошел дальше и в Китай съездил. А когда вернулся – рассказал «БЖ» и то, как человека, закаленного в пятиста переговорах, в Китае пробивает в полчаса, и то, как правильно пить одеколон, лишь бы не дать китайцам себя обхитрить. Несколько личных потрясений, после которых Петров уже никогда не будет искать кошку в черной комнате.
Я уже точно больше пятисот международных встреч провел и считал, что кое-что в переговорах понимаю, но в Китае столкнулся с совершенно другой ментальностью. Сотрудничество началось лет шесть назад с простейших вещей – производства изделий из пластика. Китайцы делали для нас упаковочную тару, и мы считали, что это все, на что они способны, – я абсолютно не верил в качество китайских изделий и возможности длительного сотрудничества. Пару лет назад в Китай отправилась серьезная делегация уровня моих заместителей, в числе которой был имой сын, он вернулся и сказал: «Папа, мы никогда Китай не догоним». У меня же было глубокое убеждение, что мы работаем лучше китайцев и способны с ними конкурировать на мировых рынках, на что сын ответил: «С той интенсивностью труда, с которой работают китайцы, наши люди работать не смогут». На заводе по сборке медицинских магистралей в Китае, по сигналу раз в час, около тысячи человек поворачиваются на девяносто градусов, складывают руки и на десять минут почти засыпают, после чего снова на девяносто градусов поворачиваются и начинают, как автомат, с бешеной скоростью работать. Представить себе такое на российском заводе – очень трудно.
Конфуция я перечитал после того, как у нас стали работать китайские инженеры. Началось с того, что миасцы решили повышать цены на комплекс чистых помещений – мы были вынуждены искать других производителей, и неожиданно пришло предложение из Китая. Наши сотрудники проехали пять китайских заводов, выбрали один, заказали комплекс чистых помещений – на его установку приехали двадцать китайских инженеров и монтажников. Через пару недель мне позвонила главный технолог завода: «Давайте пригласим на работу сто китайцев вместо пятисот наших рабочих». – «Почему?» – «Мы планировали установить комнаты за полгода, китайские инженеры сказали, что уложатся в два месяца. Уверяю, они сделают еще быстрее, потому что работают по 12‑14 часов в сутки, и я еще не видела, чтобы хотя бы один из них просто ходил – они бегом бегают по заводу». Тогда я впервые подумал о том, что на уровне генов у китайцев привито нечто, о чем мы не знаем и чего не понимаем, и заинтересовался Конфуцием, тысячу заповедей которого приняли полтора миллиарда человек. Конечно, цивилизованный мир – европейский и американский – влияет на китайцев массой денег, которые поступают в страну, но конфуцианство выстроило нацию, живущую по особым законам и принципам. Вскоре я решил сам слетать в Китай.
«Петрович, это все равно, что Чечня», – сказали мне, когда я летел в город Чэнду. Город отсечен от Пекина горами. Летишь несколько часов и видишь только горы, горы, горы… Много раз я бывал в Дубае, но он в подметки не годится Чэнду – это абсолютно новый город с населением 12 миллионов жителей, выстроенный за счет гигантского потока инвестиций. Никакой логистики, у черта на куличках, никаких географических привилегий. С чего туда льются самые крупные инвестиции в мире, мне до сих пор непонятно, но после этой поездки я понял, что мы действительно Китай никогда не догоним, и для меня это стало очень серьезным личным потрясанием и выводом. Стратегия развития нашего бизнеса подразумевает только одно – быть первым, и другим в фармбизнесе делать нечего. Мы должны быть лучшими в определенных отраслях. Не везде, но в чем-то должны быть первыми. А у меня очень большое сомнение сейчас в душе, и это очень плохо, потому что вера во многом определяет развитие бизнеса. Теперь занимаюсь самовнушением и настраиваюсь, что нужно работать дальше, но количество инвестиций, которые вливаются в китайскую экономику, в китайские заводы, потрясает. Мне нужно восстановить Уральский стекольный завод, и я ездил, смотрел по миру такие заводы, в том числе видел китайский завод медицинского стекла – совершенно простой, вместо вентиляции – дыры в крышах, окна вышибленные, ржавые тележки, ржавые ведра. Конечно, мы никогда не будем выпускать продукцию такого низкого качества – она просто травит людей, и в Китае порой встречаются допуски, которые невозможны в нормальном цивилизованном обществе. Но этот завод производит шесть миллиардов единиц изделий в год и является самым крупным на рынке Китая – это было еще одно глубокое потрясение для меня.
Китайцы живут в совершенно другом психологическом измерении. Чтобы ощутить, что такое полтора миллиарда, нужно просто выйти в Шанхае на улицу – это то же самое, что в России центр города Первого мая. Я не смог продержаться иполчаса. Для меня психологически комфортная дистанция – сантиметров пятьдесят. Так вот эта моя дистанция нарушалась постоянно, и вскоре меня стало энергетически «пробивать»… Но я-то уехал, а они живут так каждый день. Также меня потрясло то, чтоя увидел в саду камней, – тысячи пенсионеров, делающих зарядку. У нас такого не увидишь. Максимум – тридцать пенсионеров, танцующих у нас в парке Маяковского. А в Китае это уже не отдельно взятая группа по интересам, а ментальная особенность. Я видел сотни людей в цехах, и все они одинаково одеты, одинаково питаются. Обед президента одной из компаний – рис в пластиковой баночке и чашка чая, которые ему во время переговоров принесли и поставили на стол. Для нас это неприемлемо – мы иностранцев везем обедать в хороший ресторан, акитайцы экономят каждую секунду рабочего времени. Правда, на серьезные переговоры, особенно когда встречаешься в первый раз, уходит несколько дней. Мне особенно запомнились одни переговоры, которые шли три дня с одним и тем же человеком. В первый день мы поужинали, при этом согласились на настоящий китайский ужин. Рестораны в Китае нужно выбирать с большой аккуратностью, потому что есть огромное количество заведений очень низкого качества, а в некоторых регионах еда специфична настолько, что невозможно есть. Китайцы это знают и за ужином посматривают на тебя с огромным любопытством – съешь ты или нет. Я считаю, надо съесть. По крайней мере, я все съел. Даже выпил китайскую водку – одеколон в чистом виде. В общем, старался соблюдать все традиции и шел на все. Но самая главная сложность на переговорах – не дать китайцам тебя обхитрить.
Китайцы настолько серьезно готовятся к переговорам, что знают все про твою семью, про твоих детей, нюансы твоего бизнеса, в чем ты силен, какие планы. Они всегда знают больше, чем говорят, но не дадут всей информации, если сам не спросишь. Европейцы всегда предлагают несколько решений задачки – ты же новый человек, они хотят помочь тебе разобраться. А китайцы действуют иначе: не задал правильный вопрос – не дадут подсказку. Хитрость заключается и в том, что китайцы все время строят переговоры так, чтобы ты чувствовал, что проигрываешь. По твоему плану идут переговоры или нет – это же очень важное внутреннее ощущение. И с китайцами постоянно ловишь себя на том, что все идет не так, а попытки перевести переговоры в свою сторону ни к чему не приводят – китайцы все равно говорят о своем. Ты говоришь, что хочешь увидеть оборудование, а тебе отвечают: «Да, надо посмотреть, но обратите внимание, какая хорошая погода», – и начинается разговор совсем из другой оперы. Китайцы блестяще овладели искусством перевода разговора надругую тему, и я впервые столкнулся с такими сложностями именно в Китае. Зато если стратегически договорились с руководством, китайцы-исполнители делают все очень быстро и точно, без лишних звуков. Так что нужно набраться терпения и капля по капле продвигаться в переговорах с китайцем-начальником.
Китайцы уже заходят в такие отрасли, которыми никогда раньше не занимались. Например, увидел построенный на деньги государства завод по производству субстанции инсулина мощностью восемь тонн – это мощность на весь мир. Я спросил китайца: «Зачем ты построил такой завод, ведь в мире есть уже три производителя?» – «Я буду первым. Мне государство дало деньги под бесплатные проценты, мне закупили оборудование, дали научные кадры, доверили целую отрасль, и я свое правительство не подведу» – он настроен только на победу. И при этом имеет очень хорошее американское образование. Кстати, многие, с кем я там общался, прошли обучение в Европе или Америке и вернулись обратно. Например, в Англии учат китайских детей за счет китайского государства с одним условием: эти дети вернутся в Китай. Как можно конкурировать с нацией, чье государство точечно работает с лучшими будущими кадрами и возвращает их в китайскую экономику? Очевидно, в ближайшем будущем мировая экономика будет перекроена, и главной валютой станет китайский юань. Можно долго об этом рассуждать, но мир изменился.
В мире будущей экономики нам найдется место, потому что китайцам нужны наши территории, рынок, сырьевые ресурсы – они и не скрывают этого. Китайцы даже стремятся зайти в наши совместные предприятия, но пока у них большие сложности с валютным законодательством, рано с ними сотрудничать. Зато они последовательнее перешли от социализма к капитализму, чем Россия. Компартия Китая сохранила прежнее название, но, по сути, это другая партия, способная грамотно и пошагово выстраивать экономические отношения, и, в отличие от нас, не допустила фатальных ошибок стратегического характера в экономике. Кроме того, конфуцианство не дает китайцам попусту заморачиваться по многим вещам, которые нас отвлекают от работы. Например, мораль одной из притч Конфуция: «не ищите черную кошку в темной комнате, тем более что ее там нет». А мы постоянно это делаем. Поэтому нам так сложно с Китаем бороться.