А. Звягинцев: Мы живем в убеждении, что справляемся со своей ролью, а тот, кто рядом — нет

1 июня в прокат вышел фильм «Нелюбовь» режиссера Андрея Звягинцева, получивший приз жюри Каннского фестиваля. Картина повествует о тяжелом разводе супругов Жени и Бориса: они готовы начать свою жизнь с начала с новыми партнерами, но их 12-летний сын Алеша оказывается никому не нужен и убегает из дома. 6 июня Андрей Звягинцев вместе с исполнителями главных ролей Алексеем Розиным и Марьяной Спивак представили фильм в Екатеринбурге. Режиссер рассказал об архаичности общества, в котором люди не слышат друг друга, о том, мог ли у картины быть иной финал и как вырваться из порочного круга.

 

Внимание! В материале есть спойлеры, поэтому лучше читать его после просмотра фильма.

 

— Конечно, я думаю, что история могла бы закончиться иначе, по крайней мере, для одного из персонажей. Но мне показалось, что значительно правдивей звучит история хождения по кругу, из которого не можешь вырваться, при том что для этого есть все возможности. Единственный, кто может это сделать — это ты, никто другой и ничто другое не может изменить обстоятельства. 

 

У меня был творческий документ, режиссерское видение, и там я описал эту ситуацию следующим образом. Мы полагаем, что играем в некой пьесе, в которой связанный с нами персонаж плохо играет свою роль, и тебе кажется, что было бы верным поменять исполнителя. Мы живем в убеждении, что справляемся со своей ролью, а другой — нет. Вот бы поменять его и, глядишь, жизнь наладится. Мне кажется, что человек ходит по кругу именно потому, что не может выскочить из своей пьесы. Единственный выход — попасть в другую пьесу, потому что эта будет бесконечной. Иными словами, нужно самому стать другим, и тогда твои партнеры по этому спектаклю совершенно определенно изменятся в твоих глазах и тоже станут другими. Я исходил из этих соображений, и именно поэтому был необходим эпилог, где мы застаем их спустя два года после этих страшных событий, и, к сожалению, все в тех же обстоятельствах.

 

Фигура матери главной героини — это воплощение матриархата, все архаичные общества знакомы с этим лицом, этим чудищем. Все традиционалистское общество, архаичное сознание живет матриархатом или патриархатом: отсутствием восхищения и эмпатии, понимания, толерантности, терпимости к мнению другого. В этом проблема нашего общества: мы в архаичном состоянии. Стремимся в Европу, но эти ценности — демократические, либеральные, как их ни назови — никак не привьются, к сожалению. 

 

 Слева направо: руководитель Киноклуба Ельцин-центра Вячеслав Шмыров, Андрей  Звягинцев, Марьяна Спивак и Алексей Розин.

 

1 июня я показал премьеру в Новосибирске, своем родном городе. Когда приехал, то директор кинотеатра «Победа», лучшего в городе, сказала мне, что они продали большой зал и запустили картину во всех семи залах. Так что зритель, мне кажется, должен принять эту картину безо всяких условий и оговорок. У «Левиафана» действительно была оговорка — место. Кто-то запускает информацию, что фильм очернительский, а мы, к сожалению, ленивы, инертны, очень любим подхватить какую-то реплику и жить с ней. Радиоведущий Сергей Доренко перед выходом «Левиафана» задал аудитории вопрос в прямом эфире на радио: «Я не видел фильм «Левиафан», но считаю, что он очерняет Россию». 52% слушателей ответили «да». Это удивительно как феномен: даже если они не расслышали сути вопроса, это означает одно: у него нет слышания. Мы слушаем и не слышим, смотрим — и не видим. Эта проблема была и остается. С ней бессмысленно бороться, это часть природы человека, а пропаганда — это могучий инструмент: бросил фразу, а дальше пусть отмывается тот, в чей адрес она была сказана. 

 

Если бы мальчик Алеша был найден или выжил, изменился бы эпилог? Сцена в морге — это практически исповедальная ситуация. Что есть катарсис, как не омовение души? Смываешь себя прежнего и обновляешься для нового. Для меня слезы и того, и другого героев — это именно тот самый градус раскаяния и полное признание своего фиаско. И именно поэтому — предвижу вопрос, он происходит везде — меня абсолютно не интересует, это он [мальчик] или нет. Это не имеет никакого значения: не из равнодушия к этому вопросу, а именно потому, что самым важным является происходящее с главными героями. Думаю, вы сами подсказали мне ответ: если бы нашелся Алеша, все осталось бы на тех же местах. Если даже такая могучая трагедия, сотрясающая все основы, такой мощный драйвер и катализатор обновления не сработал, то что говорить дальше? 

 

Если бы был другой финал, скажу так: не было бы трагедии Шекспира, если бы не было смерти Гамлета; не было бы царя Эдипа, если бы он не сделал предначертанных ему роком событий. Здесь никак не могло быть по-другому. Вернуть Алешу — это потрафить зрительскому благополучию, сидящему у него внутри и ожидающему разрешения. 

 

Можно ли что-то изменить в нашем обществе, чтобы дети не уходили из дома? Мне кажется, мы это уже сделали. Я слышал это от зрителей несколько раз. Желание обратить зрителя внутрь себя, посыл обнять близких: детей, мужа, жену — мне кажется, этот механизм срабатывает.