«Боюсь за семью, боюсь умереть недостойно», — Михаил Ходорковский* о страхах и политике

В 2016 году Михаил Ходорковский* вновь вернулся в рейтинг «Форбс». Экс-владелец ЮКОСа занял 170-ую строчку рейтинга 200 богатейших бизнесменов России. Состояние Ходорковского* оценивается в 500 млн долларов. DK.RU собрал главные высказывания бизнесмена за последние 10 лет о своей семье, политике и современном обществе.

— «Благодарен Богу, что в отличие от моих гонителей я понял, что зарабатывание больших денег — далеко не единственный (и, возможно, далеко не главный) смысл трудов человеческих. Для меня период больших денег остается в прошлом. И теперь, избавившись от бремени прошлого, я намерен работать во благо тех поколений, которым совсем скоро достанется наша страна» («Ведомости»).

— «Я никому никогда не обещал, что не буду участвовать в общественной жизни, в политике. Это моя страна и мое право, так же как и право каждого гражданина. А что происходит с качеством решений власти в отсутствие реальных, влиятельных оппонентов, легко увидеть в последние 2-3 года, когда на фоне экстремальных цен на нефть экономика топчется на месте» («Новая газета»).

— «Современное общество обречено быть терпимым, искать точки соприкосновения, прощать обиды и отрицать возможность монополии на истину. Мы же, россияне, общество несовременное, непримиримое. Мы любители простых и однозначных истин, которых нет в природе. Всегда есть «но». Надеюсь, мы способны к изменениям, и изменениям быстрым» («Новая газета»).

— Я оказался достаточно наивным человеком. То есть у меня не было сомнений, что прокуратура сможет долго держать меня в тюрьме, но я почти до конца не верил, что суд сможет вынести обвинительный приговор без доказательств и, главное, вопреки очевидным фактам, да еще в открытом процессе. Я считал, что суд – это все-таки суд, он, может, и будет подыгрывать обвинителям, но он не может прямо нарушать закон… Оказалось, еще как может» (Esquire).

— «Каким будет человек, освобожденный от внешнего давления? Алчным зверем или венцом творения? Если зверем, то надо строить клетки-государства, чтобы помешать людям уничтожить самих себя. Если венцом творения, тогда ничто созданное человеком (государство, корпорация, общество) не сможет быть выше созданного Богом человека. Я верю в человека. Это и есть Вера с большой буквы. Простите за определенную несвязность мыслей. Тема такая, что решил просто изложить свои эмоции» (Esquire).

— «Тюрьма — место антикультуры, антицивилизации. Здесь добро — зло, ложь — правда. Здесь отребье воспитывает отребье, а приличные люди ощущают себя глубоко несчастными, т.к. ничего не могут сделать внутри этой отвратительной системы. Мой рецепт выживания — учиться понимать и прощать. Чем лучше, глубже понимаешь, надеваешь чужую шкуру — тем сложнее осуждать и проще прощать» («Новая газета»).

— «Врут часто. А я все равно стараюсь верить. Ведь правду говорят гораздо чаще» (Esquire).

— «Новости я готов смотреть любые. Советский опыт позволяет выловить необходимые сведения даже из кучи дерьма» (Esquire).

— «Пишу постоянно. В основном для себя, систематизирую мысли. Все, что считаю нужным опубликовать, публикуется. Иногда публикуется даже то, что не нужно» (Esquire).

— «Я много чего боюсь. Боюсь за семью, боюсь умереть недостойно, боюсь остаться неблагодарным, побаиваюсь врачей, а стоматологов — особенно» (Esquire).

— «Российское государство большую часть своей истории было самовластным, имеющим огромные полномочия, но слабым. Остается оно таким и сегодня» (Esquire).

— «Петь я способен, только если сильно выпью. Бывало в молодости. Моя память такого ужаса не сохранила» (Esquire).

— «Я рассматриваю максимум возможных сценариев, поскольку сейчас Путин непрогнозируем, нерационален и вряд ли даже сам контролирует себя. Он живет в другой реальности — не в экономической, не в политической, а уже, думаю, в религиозной. Он всерьез рассматривает себя как вождя послеамериканского мира. Если ему покажется, что вариантов сохранения власти, кроме войны, нет — война вероятна» (Собеседник.ru)

— «Я считаю, что одна из серьезнейших ошибок нашей правоприменительной системы в том, что мы уже несколько веков пытаемся встроить себя в немецкую модель права: соответствие писаному закону. Это нами в России не принимается и не воспринимается» (Slon.ru)