Доктор сталкер

досье
Олег Кузин
Родился в 1970 г.
Образование:
1988-1994 гг. — Уральский государст­венный медицинский институт; 1994-1995 гг. — интернатура по специальности «Психиатрия»; февраль-июнь 2006 г. — ИППК УрГУ, переподготовка по специальности «Преподавание психологии»; март-июнь 2007 г. — ГОУ ДПО Новокузнецкий ГИУВ, переподготовка по специальности «Психотерапия».
Карьера:
1994-1997 гг. — врач-психиатр, психотерапевт отделения № 3 Областной клинической психиатрической больницы; 1997-1998 гг. — врач-психиатр, психотерапевт отделения № 4 Областной клиники неврозов «Сосновый бор»; 1998-2002 гг. — врач-психиатр, психотерапевт отделения № 2 (Психосоматический центр) Областной клиники неврозов «Сосновый бор»; с 2002 г. — заведующий отделением № 2 (Психосоматический центр) Областной клиники неврозов «Сосновый бор»; с 2002 г. — Учебно-консультационный центр «Технологии управления бизнесом»: бизнес-тренер, руководитель секции самоменеджмента при клубе «Лаборатория практического управления», совладелец компании; с 2003 г. — преподаватель кафедры управления человеческими ресурсами Института переподготовки кадров УГТУ-УПИ (президентская программа и МВА).
Увлечения:
горные лыжи, горный велосипед, большой теннис, коньки хоккейные и роликовые, самоосознание.
СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ: женат, воспитывает сына.

Табличка над входом во 2-е отделение клиники неврозов «Сосновый бор» обещала мне: «Псих! Верь! И ты станешь нормальным человеком!» Обнадеженная, я продолжила путь по коридору и уперлась взглядом в дверь одной из палат, на которой висела табличка: «Нимфоманки».

— Это участники тренингов шутят, есть у нас такая традиция, — утешил меня Олег Кузин. — Человеку страшно прийти к психотерапевту, из-за того что «психо». На этот страх они и работают. Когда появляется очередная группа новеньких, «старички» разыгрывают настоящую психбольницу. Некоторые в итоге убегают, им вслед кричат: «Это розыгрыш!», но уже бесполезно. Кстати, такая практика позволяет проводить естественный отбор. Нам важно, чтобы человек в первые часы своего пребывания здесь уже решил, надо ли ему это. Не готов — поезжай домой созревать.

Вы владеете методикой эриксонов­ского гипноза. Значит, по идее сейчас можете убедить меня в чем угодно, запрограммировать в нужном направлении.

— Нет, вряд ли. Для этого нужны специальные условия, которые в данный момент не соблюдены.

На всякий случай я буду почаще сомневаться в ваших словах. Вообще, люди часто хотят, чтобы ими манипулировали?

— Да, очень, даже чаще, чем хотелось бы. К примеру, приходят и говорят: введи меня в транс или реши мою проблему. Ждут четкого рецепта, что нужно сделать в той или иной ситуации.

Инсайт о будущей профессии пришел к Олегу Кузину в родном Новоуральске. Обладатель хороших способностей к точным наукам, он еще школьником стал членом городского научного общества учащихся и занимался в секции вычислительной техники. Писал программы на советских ЭВМ, тогда еще на языке фортран-4. Однажды он сидел перед монитором — и вдруг машина зависла. По странному стечению обстоятельств в тот же момент на экране высветился неизвестный стихотворный отрывок:

И он уже не тот, что был вначале,

Чужие судьбы, став его судьбой,

Признав его, уводят за собой.

Под впечатлением от произошедшего Олег сидел перед ЭВМ и размышлял, как будет строиться его жизнь. Целыми днями смотреть в этого «квадратного друга»? Он решил, что для него самое интересное — общение с людьми. В тот момент он как раз интересовался темой гипноза и иглорефлексотерапией, а дорога человеку с такими интересами была одна — в медицинский институт. Так и случилось. На четвертом курсе института Олег начал ходить в кружок по психиатрии и психотерапии, на пятом стал председателем кружка.

— Давал объявления в газету «Ярмарка» о том, что будущий психотерапевт бесплатно окажет посильную помощь. (Рассказывая о первых самостоятельных шагах, Олег Кузин демонстрирует идеально сохранившиеся газетные вырезки.) Тренировался — то на дому, то проводил беседы в парке на скамеечке. Не скажу, что работал с утра до ночи, но в клиентах недостатка не было — сеансы проходили два-три раза в неделю. С разными проблемами сталкивался. Сейчас как психиатр понимаю — люди с серьезными психическими расстройствами вообще из дома не выходят. А большинство пытались решить проблемы взаимоотношений: расставания с любимыми, депрессии.

Еще был способ тренировки. Для эффективной коммуникации надо не столько слышать, сколько видеть, чувствовать человека, внимать невербальным сигналам. И я выделял время после работы, чтобы походить по улицам, подышать в такт, поулавливать походку.

После института вы пошли работать в Областную психиатрическую больницу.

— Да, это было отделение в детско-подростковом центре, которое занималось логоневрозами, т. е. заиканием. Однако долго там не задержался (проработал 3,5 года), потому что работа слишком часто вызывала чувство бессилия. Эффективность казалась недостаточной: я мог помочь ребенку только на определенное время, но если родители не участвуют в психотерапевтическом процессе, то ломают ребенка обратно. А папы и мамы тогда не были готовы помогать. И я подумал — если не могу помочь детям, пойду работать со взрослыми. Они хоть сами за себя отвечают, правда, процессы там более затянутые.

Почему вы выбрали именно клинику «Сосновый бор»?

— Я в тот период активно ездил в Москву на тренинги, и там за обедом познакомился с доктором из «Соснового бора» — он заведовал отделением. Начали общаться, в итоге оказалось, что наши взгляды совпадают. Я пришел сначала врачом в 4-е отделение (психотических состояний), затем стал заведующим. Но это отделение себя не окупало, и в 1998 г. им пришлось пожертвовать. Я ушел врачом во 2-е отделение — теперь им заведую. Не могу сказать, что эта должность досталась мне легко.

Было сопротивление?

— Когда меняется руководитель — случается кризис. Предыдущий заведующий пользовался любовью большинства сотрудников, они порой болезненно воспринимали, что руководителем стал их бывший коллега. Но удалось справиться и с этим кризисом. Поменялась часть коллектива и сама атмосфера — персонал стал более активным. Если раньше я мог рассчитывать только на себя, то сейчас сформирована команда. Появилась взаимодополняемость и взаимозаменяемость.

Как именно вы утвердились в качест­ве лидера?

— Если в коллективе появился неформальный лидер и пытается настроить ситуацию против тебя, надо искать проблему в себе — раз допустил подобную ситуацию и уже идет захват власти, тебе что-то мешает проявить лидерские качества. Ведь я стал руководителем по старому советскому принципу — назначили. А потом уже мне пришлось становиться не формальным, а реальным лидером.

Моя ошибка заключалась в том, что, будучи заведующим, я оставался специалистом. Был загружен работой, индивидуальной психотерапией. А коллектив жил сам по себе. Суть конфликта в том, что дисциплины толком не было — люди опаздывали на работу, халтурили с пациентами. Отсутствовала команда. И как только я взялся наводить порядок, начались столкновения.

В итоге мы уволили трех докторов и двух сестер, с двумя врачами дело дошло до суда: они желали восстановиться и получить с клиники деньги за моральный ущерб, кажется, 20-40 тыс. Но получили только одну десятую этих сумм, которой даже не хватило, чтобы окупить затраты на адвоката. В должности их не восстановили.

Но я благодарен судьбе и своим оппонентам — все это заставило меня стать настоящим руководителем.

У клиники успешный опыт коммерческой деятельности. Вы как-то выстраивали программу тренингов?

— Людям сегодня нужно получить максимум помощи в максимально короткий срок. Тот, кто способен заплатить, обычно занят и ценит время. Программа длится две недели. В течение первой мы работаем с телом и последствиями хронических стрессов, на второй — с головой, восприятием жизненных ситуаций. На этой основе создана еще и месячная программа — бывает, что кто-то не успевает за две недели, остается на третью, и ему уже надо давать что-то новое. Но больше продолжительность программы увеличивать не будем, лучше разрабатывать новые варианты тренингов. Чтобы быть более интерактивными, реагируя на конкретный запрос группы. В месяц у нас бывает 40-60 пациентов, 22 человека в группе.

Трудно представить, что за две недели можно поменять внутренние установки. Я общалась с людьми, посетившими ваши программы. Все они возвращаются в город с заметной эйфорией, и вроде бы все хорошо. Что-то в них меняется, но бывает, что о каких-то переменах в своей жизни они привирают, а то, от чего хотели избавиться, возвращается на круги своя.

— Считается, что после тренинга человек усваивает около 30% информации. Но можно за количество процентов побороться. Потому что человек из того, что слышит, запоминает около 10%, из того, что видит, — 40% и 90% — из того, в чем участвует. Поэтому, чтобы человек больше запомнил, мы его делаем участником по максимуму. Две недели под такую задачу — срок вполне адекватный, тем более что каждый день, с 8 утра до 12 ночи, загружен интенсивной отработкой навыков.

Для тех, кто занимается по вашим программам, в клинике есть правила — нельзя общаться с окружающим миром, заниматься сексом. Почему?

— У нас шесть правил. Первое — «здесь и сейчас»: мы не прошлым занимаемся, не мечтаем, нам надо что-то с собой делать сегодня. Второе — «когда один говорит, все остальные молчат и слушают». Это позволяет создать атмосферу уважения — только в такой атмосфере человек может рискнуть измениться. Третье — мы во всех группах активно работаем, а не лечимся. Психотерапевт — это зеркало, пациент видит свое душевное состояние в этом зеркале и корректирует его. Четвертое — секс запрещен. Чтобы люди на свою и так не очень здоровую голову дополнительных проблем не набрали (шучу). Пятое — запрещено употребление алкоголя, наркотиков, так как это способ закопать проблему. Шестое — рекомендуем максимально оградить себя от отношений с внешним миром. Вспомните Кутузова: он отступил, навел порядок в войсках, в своей голове, выработал стратегию, а потом вперед — и победил.

Кто приходит к вам за помощью?

— Около 70% — женщины. Они менее зажаты, у них меньше барьеров и запретов — общество больше позволяет женщинам проявлять слабость, эмоции. У мужчин запретов очень много — такое воспитание. Они должны соответствовать образу настоящего мужчины. Прийти к психотерапевту — как признаться, что не мужчина. В итоге они ломают себя очень часто и если приходят, то уже совсем в критических ситуациях.

Психотерапия становится все более популярной. С чем это связано? В советские времена эта сфера скомпрометировала себя как карательный инструмент. Сейчас вы ее реабилитируете?

— Опыт. У нас этого опыта не было, если сравнивать с Западом, где далеко не первое поколение обращается к психотерапевтам. У них есть культура обращений, у нас — около 80% пациентов обращаются впервые. Сейчас у нас происходит процесс ее становления, думаю, он займет два-три поколения.

А в чем наше различие с Западом в восприятии психотерапии?

— Джозеф ОКоннор, имевший опыт работы на Западе и у нас, написал: если на Западе говоришь пациенту, что для решения проблемы нам потребуется около 15 сеансов, пациент думает: «Что за доктор такой, он меня считает, видимо, малозначимым человеком — за каких-то 15 сеансов хочет решить мои проблемы?!» Когда говоришь нашему пациенту, что потребуется хотя бы три сеанса, он думает: «Что за доктор, почему он намерен решать эту проблему так долго?!»

Все оттого, что нет опыта. Ну и свою роль играет финансовая ситуация — народ больше занят проблемами выживания. Поэтому краткосрочная психотерапия пока более востребована.

Карьеру тренера Олег Кузин начал еще на шестом курсе мединститута. В то время в стране как раз появилась мода на НЛП. Эта технология и стала предметом пристального изучения психотерапевтического кружка вуза.

Как-то в перерыве между лекциями друг Кузина подсунул ему книгу «Терапевтические метафоры», написанную Дэвидом Гордоном, одним из создателей NLP как метода. Олег глянул содержание и осознал, что не понимает, о чем идет речь: знакомы ему оказались только два слова — «якорь» и «раппорт». Он проглотил книгу за три дня и заразился. Знаком­ство с модной технологией влияния вытащило на свет его предпринимательскую жилку. Теорию NLP он получал из книг, но без практических навыков был бессилен применить метод. За практикой пришлось отправиться на тренинг в Москву. Вернувшись, Олег сразу же провел свой первый тренинг для коллег-студентов, передав им полученный опыт. За деньги. Заработанное потратил на вторую ступень тренинга по NLP. И таким образом наладил постоянную программу тренингов для психотерапевтов.

— Бизнесмены появились на тренингах в 1997 г. — в группы стали приходить управленцы, которые услышали о сущест­вовании тренингов по НЛП и заинтересовались, — восстанавливает хронологию своей карьеры Олег Кузин.

Отношение к НЛП до сих пор неоднозначное

— Да, слишком завышены ожидания у людей, и приходится развеивать мифы. Невозможно щелкнуть пальцем, чтобы партнер по бизнесу — бац! — и пошел пустые платежки заполнять!

НЛП может быть средством манипуляции, как и любой другой инструмент. Кто-то верит, что самый эффективный. Но уверяю вас: паяльник и утюг — эффективней! Просто есть ряд людей — фанатиков метода, которые превозносят его, а метод не может быть сам по себе результативным. Может быть эффективным лишь человек, его использующий.

А зарядка воды, которую практиковал Чумак, — это разводка? Помню, как бабушка банки перед телевизором выстраивала

— Для тебя — разводка, для бабушки и Чумака — нет. Мы ведь живем в ментальной реальности. Вот, смотри! (Роется в стопке бумаг и вынимает оттуда фолдер.) Результаты испытаний лекарственных препаратов и плацебо (пустышек). Человек, приняв плацебо, думает, что принимает препарат. Так вот, эффективность реального препарата всего на 30% выше, чем плацебо. Словом, каждому воздастся по вере его.

Гипноз можно использовать во вред?

— Иногда на обучение приходят люди, жаждущие научиться гипнозу для манипуляций. Но они отсеиваются, потому как я другому учу. Мы берем основы гипноза, а медицинский гипноз — зачем? А продавцам и другим профессиональным коммуникаторам достаточно основ эриксоновского гипноза, чтобы их речь была более убедительной. Гипноз — это искусство передачи образа. Происходит эффект внушения наяву, гипноз без гипноза.

Чем отличается ваша сегодняшняя аудитория от аудитории 1997-1998 гг.?

— Тогда люди приходили больше из интереса, управленцы сидели на тренингах вместе с психологами. Сейчас в основном руководители приходят с целью наведения внутреннего порядка, достижения конгруэнтности — внутренней гармонии. Пытаются воспринять алгоритм мышления, позволяющий внутри все правильно распределить и организовать себя.

Почему вы решили стать соучредителем тренинговой компании?

— В 2002 г. я пришел тренером в Учебно-консультационный центр «Технологии управления бизнесом». Сначала — в качестве тренера. Затем меня пригласили в соучредители.

И чего мне, казалось бы, психотерапевтом не сиделось? Я же был обеспечен. Но вдруг понял, что устал быть свидетелем чужого успеха. Приходит пациент, он чего-то достигает, а я остаюсь в пассивной роли. И подумал: ну я же тоже могу!

Бизнес-среда, с которой мне постоянно приходится иметь дело по работе, достаточно жесткая: если ты такой умный, то почему такой бедный? И надо чем-то отвечать, если хочешь на равных общаться с этими людьми. А мне с ними интересно общаться, потому что они достигли определенного уровня осмысления жизни. Эта среда может активизировать тебя, развивать.

Если же останусь просто свидетелем — стареть начну. Хотя психотерапию я никогда не брошу

Что вы захотели изменить в компании?

— Я увидел, что программы тренингов нуждаются в систематизации: они не должны быть отдельными, эффективнее выстроить структуру последовательных этапов, которые отражали бы этапы роста управленцев. Пришлось утрясать разные тренинги разных тренеров между собой.

Я действую психотерапевтическими методами: не пытаюсь насаждать что-то сверху, а захожу снизу. Мне легче это делать, потому что я работаю как обычный бизнес-тренер. Следовательно, смотрю на компанию с двух противоположных точек зрения. Мне приходится управлять людьми творческими, они должны быть самостоятельными творцами. К ним директивно подходить бессмысленно.

Цель — добиться того, чтобы цикл клиента нашей компании стал более длительным. Потому что считаю: руководитель должен обладать навыками каждого из этих уровней, которые мы простраиваем.

Большинство компаний до сих пор ориентированы на бессистемные разовые тренинги. Но уже есть заказчики, которые стали системно подходить к вопросу. Длительность программ у нас может достигать девяти месяцев. Внедряем новые тренинги — тайм-менеджмент, противостояние влиянию и пр.

Как вы работаете с тренерами?

— Стараюсь выращивать, хотя люди очень сопротивляются. Выращивать в том плане, чтобы человек созрел как тренер. Бывает, что есть желание, но нет структуры в голове. Тренинг же должен соответствовать структуре личности тренера, а не противоречить. Если это не твое — тренинг неэффективен. Я подсказываю менеджерам, какого тренера на какое направление поставить: в компанию с одними запросами отправить одного, в другую — второго.

У вас же небольшая компания? Как вы конкурируете с игроками рынка бизнес-образования?

— Сейчас у нас уже девять тренеров, в месяц проводим 10-15 тренингов. Если говорить о первом полугодии 2007 г., прошло 719 открытых и 450 корпоративных. А фишка в том, что все наши тренеры — практики, работающие непосредственно в бизнесе. Например, Александр Меренков, генеральный директор СК «Северная казна».

Эффективность тренинга замерить сложно, и клиенты бывают недовольны тренерами. Чем недовольны чаще?

— Недовольство связано с эмоциональным состоянием участников — разочарованием. Тренер, допустим, не так активно давал информацию, слишком мягкий по типу, не та атмосфера. Но атмосфера — вещь вспомогательная, а объективных критериев оценки не хватает. Важно их обговорить с клиентом заранее: что хотелось изменить, как будут оценивать эффективность. А то иногда клиент так ставит «четкую» задачу — чтоб по­нравилось. Бывает, что разнятся позиции тренера и руководителя, скажем, начальник ориентируется только на сильных, а тренер работает на всех.

У бизнес-тренеров есть ряд недостатков, о которых говорят довольно часто. Например, они не проводят индивидуальных бесед перед тренингом с каждым участником, хотя должны

— Да, все так. Но ведь, если тренеру предложат и это будет включено в оплату, он проведет предварительную беседу. Просто для наших клиентов вопрос экономии стоит довольно часто. А ведь отдел по работе с персоналом может дать о сотруднике необходимую информацию, и она будет более достоверной, потому что тренеру трудно за несколько часов понять атмосферу в компании. Поэтому я считаю, что правильнее предварительную часть работы отдавать службе персонала компании.

Каким вы видите следующий этап развития вашей компании?

— Я пока не совсем удовлетворен уровнем систематизации. Есть ряд тем, которые у нас слабо представлены, но для полноты картины нужны. Надо делать тренеров более универсальными, набирать новых. Пытаемся выработать единый фирменный стандарт в работе с клиентами — в оценке, в фирменном стиле.

Кто стал вашим партнером?

— Имена я бы не хотел называть. Я и сам долго скрывал свой статус совладельца.

Чтобы сохранить возможность дейст­вовать «снизу»?

— Я понимаю, что мы живем в ментальном мире, мне хотелось бы сохранить более партнерские отношения со своими коллегами-тренерами, а соучредитель — это уже другой статус, как ни крути, он меняет расстановку в голове. Когда мы достигаем цели, мы всегда чем-то жертвуем ради этого. Вот актер Александр Демьяненко достиг цели стать популярным актером, но пожертвовал всеми остальными амплуа, став актером одной роли.

Мы платим тем, что теряем свое окружение. Кто-то из друзей и знакомых этого не выдерживает, лучше их поберечь.

Но тут вы не их бережете, а себя

— Да, конечно. Мне нравятся взаимоотношения в коллективе, и я боюсь это потерять, мне удобно и хорошо с моими коллегами. Сейчас я уже в принципе готов раскрыться, поскольку они меня уже хорошо знают. Ну и появилась другая категория контактеров — бизнесмены, с которыми легче найти общий язык в этом статусе.

На визитке Олега Кузина написано: «Бизнес-тренер, коуч, психотерапевт». На вопрос «кто же вы?» он отвечает: тренер. Потому что именно это начало объединяет все три его ипостаси — профессия приучать человека тренироваться на своих ошибках. Он, конечно, почтительно признает главным тренером саму жизнь, но констатирует, что люди часто не хотят ее слушать.

Диверсификация «тренер, коуч, психотерапевт» делает Олега Кузина стабильнее, во всяком случае он в это верит. А стабильность дохода позволяет ему не ограничивать себя в творческих начинаниях и руководствоваться не только соображениями прибыли.

К консалтингу, куда можно, наверное, включить коучинг и бизнес-тренинги, у нас в городе люди относятся недоверчиво, воспринимают порой как выманивание денег. Почему?

— Есть, конечно, непрофессиональные консультанты. Но чаще все дело в обманутых ожиданиях. Ведь скептики — это люди, которые очень верили, разочаровались и теперь опять жаждут поверить.

Наши бизнесмены, приходя к консультанту, бизнес-тренеру, психотерапевту, ждут, что он выдаст им четкую инструкцию. А в случае с тренингами и психотерапией это невозможно, функция не в том! Моя цель — подвести человека к пониманию самого себя и прозрению собст­венных целей. Я кто-то вроде сталкера — проводника к их цели. Хочешь накормить человека — дай ему хлеба, хочешь накормить его на всю жизнь — научи выращивать хлеб. На самом деле главная проблема — формулировка цели, когда она очерчена — внутренняя структура выстраивается. А люди больше рассчитывают на сиюминутные результаты. Но я в эти игры не хочу играть — зачем мне захват власти? В этом случае в зависимость попадают обе стороны — и клиент, и консультант, коуч, тренер. Мне рабы не нужны. Хотя не знаю, может, мне подумать над этим? (Смеется.)

Все три профессии в какой-то момент существования дискредитировали себя. Коучи воспринимаются как люди, специализирующиеся на запудривании мозгов.

— Ничего не может появиться просто так: и коучинг появился, когда в нем возникла потребность. По мере того как уровень руководителя будет расти, спрос на коучинг станет падать. Может остаться внутренний коучинг на уровне организации — в виде наставничества.

Коучинг по структуре похож на психотерапию. Но получается, что в психотерапии есть стандарты — сертификаты, получение государственных дипломов и пр. А в коучинге нет, им может заниматься любой желающий. И отсутствие этой системы стандартов, серьезности привело к тому, что появилось много непрофессионалов. Отсюда такое восприятие.

Иногда мои ипостаси мешают работе. Буквально недавно я проиграл тендер. От клиента прозвучало мнение, что бизнес-тренер с психологическим образованием — это хуже, чем бизнес-тренер с другим образованием. Я как-то пропустил эту фразу мимо ушей. Между тем такое убеждение действительно существует.

На чем оно основано?

— Есть такая особенность у психологов, которая помогает в терапии, но на тренинге мешает, — перекладывать на клиента ответственность за свое собственное состояние. Звучит примерно так: «Это не я такой, это они такие». Идет работа с контрпереносом, когда ты анализируешь те чувства, которые в тебе вызывает человек, и рассматриваешь его как провокатора. В бизнес-тренинге психолог из-за этого может стать ведомым, «лечь» под аудиторию.

Но разве можно сказать, что бизнес-тренеру знание психологии мешает? Это как утверждение из серии «все мужики козлы». А как вам бизнес-тренер — математик по образованию? Хотя очень успешный человек, Глеб Архангельский

Это вы ему проиграли?

— Ему Тендер на тренинг по тайм-менеджменту.

Кто для вас основной конкурент сейчас?

— Конкуренцию довольно часто ощущаю, за последний месяц — два раза. (Смеется.) Труднее всего конкурировать с московскими тренерами, у которых есть ряд преимуществ, например бренд, который задает определенные стандарты и вроде бы дает больше гарантий. Конечно, наши столичные коллеги с точки зрения формирования бренда в более выигрышной ситуации. На самом деле, в Екатеринбурге тренеры не хуже, просто они не раскручены. У местных тренеров есть свои преимущества — цена и возможность адаптации тренинга под конкретный запрос компании, близость к клиенту.

Какие цели бизнесменам труднее сформулировать — по бизнесу или личные?

— Личные, конечно. Когда мы беседуем, расставляем акценты, выясняется, что они не знают, как ставить цели. А ведь цель, сформулированная правильно, буквально сама воплощается в жизнь, человек чувст­вует и силы, и энергию, идет к ней.

Вы около 15 лет боретесь с тараканами в чужих головах. Есть у вас срез отечественных неврозов? Как меняется картина по сравнению с 90-ми гг.?

— Сама структура мало поменялась. Сменилось содержание, так как на людей стали влиять другие ситуации. Появились новые зависимости: раньше игромании не встречалось, сейчас приходят люди, причем с серьезными долгами. Растет число алкоголиков среди женщин.

Ну и стало больше тревожных расстройств. Раньше человек был просто в депрессии, сейчас находится в состоянии тревоги, ожиданий, опасений за будущее. Это связано с социальной неопределенностью, ну и с хроническим стрессом. Тревога — это вытесненный страх. Сначала человек боялся и знал, чего именно, потом прошло время, он забывает, чего боится, прячет это от себя — возникает тревога.

Можно как-то определить сегодня некое общее психологическое состояние бизнесменов?

— Общее — вряд ли. Я для себя выделяю два основных типа состояний. Есть собственники «играющие» — они постоянно в деле, им интересно заниматься бизнесом. Например, это Владимир Фролов из «Северной казны». Есть собственники, которые на самом деле не хотят иметь бизнес, он им нужен только для дохода, а сами они мечтают ничем не заниматься. Меня-то что ужасает: с одной стороны, это вроде круто — человек отходит от дел, все организовано, само работает, приносит прибыль. Но в итоге возникает очень большой риск, что бизнес уведут! Помните, как в мультике двое из ларца объявляют: «Мы и есть за тебя будем!» Сколько уже таких случаев было Один мой знакомый трейдер сказал: на рынке заработавших больше, чем заработавших и удержавших.

Мы же в своей жизни чем занимаемся? Управляем рисками. Мы не можем гарантировать себе бессмертие, но можем управлять рисками: либо мы сейчас начнем с тобой ходить по краю крыши, повысим риск нашей смерти сегодня, либо не начнем. То же и с бизнесом.

Но ведь отход от оперативного управления неизбежен для большинства собственников...

— Да это еще ничего. Стратегия в таких случаях все равно остается в его руках. А часто бывает, что и стратегию отдают в чьи-то руки. Бизнес здесь оставил, сам уехал в другую страну жить, получает деньги — и плевать, что в компании происходит. Реально вот таких уехавших немного, но очень много стремящихся к этому.

Вы каждый день имеете дело с человеческими проблемами. Не устаете?

— Слушай анекдот. Идут два психотерапевта по клинике в конце рабочего дня. Один такой уставший, никакой, второй — бодренький. Заходят в лифт. Уставший спрашивает: «Как тебе удается после рабочего дня так чувствовать себя, выслушав такую кучу пациентов?» Тот отвечает: «А кто их слушает-то?»

У психотерапевта сформирована привычка — когда идет терапия, меня нет, просто мой ум и чувства решают задачку. Есть понятие рабочего транса — когда я выключаюсь, я только свидетель или сталкер.

Когда психотерапевт становится пациентом психотерапевта?

— У меня был случай, когда я на тренинге разыгрывал свою собственную проблему. Это была психодрама, и я решил: возьму-ка разыграю свою ситуацию, чтобы разобраться. Хотя не надеялся особо что-то получить. Ну ладно, хоть варианты поведения рассмотрю.

Мы ее разыграли за 10 минут, но выход оттуда я искал полтора часа. Причем я понимал, что вся группа видит выход, а я — как дурак — не вижу.

Получается, что чем ближе ты к проблеме, тем сильнее сопротивление, тем сложнее увидеть ее истинный облик. Этакая локальная тупость порой возникает. Вот в таких ситуациях психотерапевту нужен коллега. Это расширяет диапазон видения.

Как вы видите свое будущее в качестве коммерсанта?

— Я вижу себя инвестором, причем в широком смысле. Дело не только в инвестициях финансовых, но еще и в подходе в целом, в отношении к жизни, времени. И это определенный уровень для меня — посмотреть на жизнь с точки зрения инвестора, переключиться.

детали
Что общего между пациентом психиатра и клиентом бизнес-тренера
Однажды мой пациент вышел с 14 этажа. Это был психотический больной, страдавший галлюцинациями. Когда я примчался в травматологию, на меня квадратными глазами взглянул врач-травматолог: пациент остался цел, сломал только шейку бедра без смещения, даже сотрясения мозга у него не было.
Увидев меня, пациент закричал: «Олег Михайлович, они мне ногу хотят отрезать!» Тем временем ему пытались наложить гипс на сломанное бедро и хором разубеждали, что ногу никто отрезать не собирается. Я не стал ему перечить и сказал: «Да, они тебе хотят ногу отрезать». Он: «Я вам верю, я вам верю». Я: «А что надо сделать, чтобы ногу не отрезали? Наложить гипс». И он согласился.
Иногда поведение некоторых моих клиентов строится по той же схеме. Человек борется за какие-то позиции, излишне озабочен правильностью или неправильностью решения, вместо того чтобы вспомнить, какова его цель на самом деле, и решить проблему.