Екатерина Шульман*: «Уберите с горла веревку, и вы увидите, как это изменит самочувствие»

17 сентября политолог Екатерина Шульман* выступила в Ельцин Центре с лекцией на тему «Выживет ли демократия в ее сегодняшних формах? За каким политическим режимом будущее?». DK.RU публикует ответы г-жи Шульман* на вопросы слушателей о будущем режима в России, роли пропаганды, главных недостатках общества и смысле бойкота выборов.

О будущем политического режима

— У нас нет альтернативы постепенной демократизации с точки зрения среднеисторической перспективы. Наша страна продолжает переживать те процессы, которые были основными в 20-м веке: урбанизацию и старение. Причем у нас не просто урбанизация, а гиперурбанизация — население концентрируется в 15-18 городах и их агломерациях. 

Городское население в России образованное, его продолжительность жизни худо-бедно растет, оно занято не физическим трудом, а все больше в сфере обслуживания и офисной работы. Оно все более диверсифицируется этнически, а его мобильность растет, несмотря на всякие искусственные попытки ее затормозить вроде прописки и регистрации. Это процессы, которые во всем мире делают социумы особенно сложными и требующими все более сложной системы управления. 

Подходит только демократия — не потому что она принципиально лучше всех остальных, а потому что она наиболее самонастраивающаяся, позволяет делегировать власть вниз, развивать сетевые структуры.

Одна из загадок, над которыми бьется политологическая наука, — зачем автократические режимы имитируют выборы? Зачем они каждый раз проводят эти безумно сложные и дорогие процедуры? Потому что не могут иначе.

Есть набор общих приличий, которые надо соблюдать: население уже учуяло связь между уровнем жизни и проведением выборов. Какие бы они ни были имитационные, выборы все-таки позволяют послушать, что у людей на уме, обновить собственную властную систему хотя бы за счет средних и низких уровней, если уж верхний уровень неприкасаем. Он позволяет кооптировать (вводить в состав выборного органа новых членов — прим. ред.) кого-то из внешней среды, как это произошло на нынешних муниципальных выборах в Москве. Кооптация не значит, что оппозиционный активист продался власти. Это значит, что властная машина стала более открытой, в нее вошли люди, которым ранее туда не было доступа.

У нас эти процессы тормозятся искусственно, прежде всего на уровне законодательных ограничений. Я не поддерживаю тезис «закон у нас хороший, просто он выполняется плохо». Нет: законы у нас плохие, они выполняются, и это плохо. Законодательная рамка, в частности, в избирательной сфере, законе о партиях, о СМИ, об общественных организациях является репрессивной по своей сути. Все надо менять. 

На самом деле к этому подталкивает общественный запрос. Противоречие между уровнем развития общества и уровнем развития властного аппарата для нас — насущнейшая проблема.

Силами пропаганды нам пытаются внушить обратную картину — о диком народе и власти-цивилизаторе, которая с трудом сдерживает его дикие порывы и даже хочет ему добра: то плиткой улицы замостит, то парк какой-нибудь красивый сделает, а они пришли и все вытоптали. 

Общество гораздо более развито, чем административная машина — не потому что там собрались плохие люди, а потому что она была закрыта последние 15 лет и действовала в низкоконкурентной среде. Закрытые системы деградируют, открытые системы развиваются.

«Уберите с горла веревку»

Я верю в силу писаного права и законной рамки, потому что знаю, до какой степени наша система власти действует по инструкции. Поменяйте инструкцию — она будет действовать совершенно по-другому. Я вижу, как преднамеренно ломалась и искажалась наша законодательная рамка, притом что конституционный скелет нашего правового поля сохраняет некоторые здоровые черты.

Нашу систему права можно сделать гораздо более здоровой небольшими законодательными изменениями, и на жизнь это будет влиять самым позитивным образом.

Чрезмерное количество запретов, прописанных в законе, убивают у нас и предпринимательскую активность, и культурную жизнь, и общественную активность. Уберите с горла веревку, и вы увидите, как это изменит самочувствие.

Демократия и бедность

Экономическая стагнация и бедность — очень плохие вещи. С одной стороны, они могут способствовать загниванию нашей системы управления, которую никто не будет стимулировать к изменениям. Экономический рост — это хорошее топливо для демократизации.

Но прямой связи между богатством и демократизацией или бедностью и демократизацией нет. Демократия не заводится от бедности.

Пример Венесуэлы и многочисленных африканских режимов показывает, что народные страдания самой крайней степени совершенно не снижают режимную устойчивость и уж точно не приводят к тому, что их сменяют демократии. Но и богатство само по себе не порождает демократию. Пример тому — нефтяные диктатуры, петрократии — страны с высоким уровнем жизни, богатство которых основано на нефти: Саудовская Аравия, в меньшей степени Азербайджан, еще меньше — Россия. Единственная страна, которая нефтяное проклятие обратила себя на пользу, а не во вред — Норвегия.

На что надеяться в нашем случае? На перестройку экономики с ресурсной на более диверсифицированную модель, снижение доли углеводородных доходов в бюджете, рост доли налогов с физлиц и несырьевых предприятий порождает запрос на политическое участие. Если граждане осознают на своем кармане, что они за все платят: жилье, парковку, здравоохранение и образование, то им придет нехитрая мысль — что они за это получают? Сознание налогоплательщика и есть сознание гражданина, никакого другого способа воспитать гражданскую сознательность нет. 

О легитимации власти и нехватке рядовых госслужащих

Традиционалистский тип требует определенного сознания: люди должны верить в божественное право королей — для этого хорошо, чтобы они еще и в Бога верили, а с этим в современном мире затруднительно. Харизматический тип требует регулярного подтверждения: если ты герой, то геройствуй каждый день. Как только дракон победил тебя, то ты уже не такой легитимный. Правовой тип устойчивый, но, как писал Вебер, он не удовлетворяет потребности людей, которые хотят более персонализированной политики.

В России тип легитимации вроде бы чисто правовой, он же бюрократический. Наш режим помешан на соблюдении процедур. Поэтому он фальсифицирует результаты выборов и все на свете: отчетность, судебную статистику, процент раскрываемости.

Одновременно, чувствуя его недостаточность, наш тип лидерства стремится к тому, чтобы быть еще и харизматическим, революционным. То есть «я не просто выиграл выборы, а еще и совершил выдающийся подвиг: Крым присоединил, бедность победил, воскресил мертвых, поэтому вы меня должны особенно любить». 

Представляя себя харизматическим выбором на уровне риторики, можно отвлечь внимание от вопросов о том, каким образом проводятся выборы. Аргумент, который часто приходится слышать: «Вы что, думаете, если бы честно посчитали, результат был бы другой? Народ все равно любит его и вот эту партию. Неважно, как считают, мы-то ведь знаем, как на самом деле». Важно то, что харизматический тип легитимации находится сугубо в пространстве риторики, а реально действует бюрократическая машина по писаным правилам.

Вебер молился на бюрократию и считал ее высшим проявлением прогресса и администрирования государственного управления, потому что она рациональна, деперсонализирована, принимает решение по процедуре, а не исходя из воли определенного лица. Поэтому она устойчива и способна обеспечивать качество управления. Одновременно он говорил, что бюрократия будет захватывать все больше власти, потому что система управления усложняется и нужно все больше профессионалов.

Обратите внимание на различие между гражданской бюрократией и бюрократией вооруженной. Гражданских госслужащих у нас недостаточно, а правоохранителей — чудовищный перебор. Общее число госслужащих на единицу населения у нас меньше, чем в странах типа Германии, притом что по числу полицейских на 100 тыс. человек мы на первом месте. Гражданских госслужащих недостаточно на нижнем уровне. 

После каждого декларируемого сокращения чиновников на самом деле их число растет. Увеличение происходит на федеральном уровне и «втором этаже», обслуживающем начальство — растет аппарат первых лиц. На низовом уровне людей не хватает. Это касается даже безумно раздутой полиции — количество участковых сокращается. Поэтому в сфере государственной гражданской службы нам нужно расширение штатов и перераспределение «навеса» — убрать этот «воротник» вниз, чтобы было больше работников там, где происходит непосредственный контакт с людьми. 

О роли пропаганды 

Автократии 20-го века на 80% состояли из насилия и на 20% из пропаганды, а современные автократии — на 80% из пропаганды и на 20% из насилия. Это формула работает: медиасоставляющая все больше становится основой для устойчивости режимов, потому что толерантность к насилию снижается, и прямым полицейским террором власти не усидеть. 

Что с этим делать? По поводу медиасферы и ее грехов очень много всего сказано и написано, в том числе и в развитых странах. В частности, австралийский политолог Джон Кин, автор книги «Демократия и декаданс медиа», пишет, что медиа, получив выдающуюся возможность все знать и все передавать в режиме реального времени благодаря новым информационным инструментам, вместо того чтобы контролировать работу власти и обнажать ее преступления, занимается тем, что снимает Ким Кардашьян. Но люди не могут интересоваться политикой круглые сутки, поэтому им и про Кардашьян интересно. 

Медиапространство используется с невиданной ранее силой, в том числе и автократиями, это правда. Автократиям труднее, чем демократиям, потому что они стремятся идти путем контроля и запрета, вернуть монополизацию медиа 20-го века, когда был один или несколько мегафонов, в которые можно было громко кричать. Сейчас такой мегафон есть у каждого: заведи канал на YouTube и вещай сколько хочешь — вопрос в том, кто будет слушать. Поэтому попытки контролировать медиапространство напоминают бесконечную погоню с молотком за мухой. 

Тем не менее, пока мы не вошли в счастливое будущее сетевизации — телевидение является основным источником информации для большинства наших сограждан. Обойти этот факт невозможно.  

С точки зрения исторической перспективы пространство контроля, эффективного использования пропаганды хронологически ничтожно. Это попытка всеми силами задержать стрелку часов. 

Тревожатся о другом: о разрушении иерархии и авторитетов в информационной среде и об инфляции понятия правды. Постправда — уже не такой модный термин, как два года назад, потому что эта иерархия худо-бедно восстанавливается силами здравого смысла: не стоит преувеличивать доверчивость граждан и их способность вестись на фейки. Когда дело доходит до своего кармана, то все становятся довольно рациональными, а политическое поведение — это в большей степени рациональное поведение. 

Какой вывод здесь можно сделать? Для удержания власти политическая система использует те инструменты, которые у нее есть. Ей это дает некоторое количество лет, в течение которых она все равно будет пытаться приспособиться к меняющейся социальной картине, но в большей степени на своих условиях. Но общую историческую тенденцию это не переламывает.

Об эффективности бойкота выборов

Бойкот выборов — это политическое действие. Не следует путать его с неучастием: если вы сидите на диване и не идете не выборы, вы не производите никакого бойкота. 

Бойкот — это кампания, и прежде всего она организуется баллотирующимися участниками выборов. Те партии или кандидаты, которые могли бы участвовать, но возмущены действиями власти — нарушением, ужесточением или изменением правил игры перед выборами — объявляют бойкот и говорят: «мы не участвуем в ваших выборах, соревнуйтесь сами с собой. И наших сторонников призываем тоже не участвовать». 

Если вы достаточно сильны, чтобы своим бойкотом поставить выборы на грань срыва — то есть не будет явки, кандидатов, выборы не будут легитимными — то вы достаточно сильны, чтобы и выиграть их.

Это тактика, которая приносит успех тем, кому она уже не так сильно нужна. Но это общий принцип.

В нашем случае плохо то, что нет нижнего порога явки — сорвать выборы неприходом невозможно, они все равно состоятся. Тот политический актор, который сейчас говорит о бойкотах (Навальный*), и так не допущен к участию.

Плюсы этой тактики состоят в том, что беспокойство о достаточной легитимности президентских выборов пронизывает нашу властную машину.

Основной заботой нынешнего политического менеджмента является обеспечение выборов 2018 г. в такой форме, чтобы их результат был признан внутри страны и вовне.

Как это сделать, как заставить людей участвовать в спектакле с заранее предсказуемым результатом? Над этим сейчас бьются лучшие умы нашего политического администрирования. Эти лучшие умы не то, чтобы особенно хороши, поэтому ни до чего выдающегося они не додумаются. Такая ситуация создает в системе нервность и неустойчивость, а выборный период и так очень турбулентный — никто не знает завтрашнего дня: мы жалеем себя как жертв административного давления, а реальные репрессии происходят внутри самой элиты. 

Поэтому выборный период — время некоторой слабости системы, когда можно ее шантажировать: «Наши сторонники не придут на выборы, у вас будет низкая явка в городах и среди молодежи — того самого электората, который вы так стремитесь поймать». Вы будете вынуждены обеспечить выборы за счет национальных республик, сельской местности и регионов-электоральных аномалий. И все будут знать, что ваши избиратели бумажные и ваш уровень поддержки не такой, как вы рассказываете. 

Система может пренебречь этой угрозой и сказать: «Ваших сторонников три с половиной калеки, мы придумаем смешную лотерею, выставим Ксению Собчак, придет молодежь, и вы со своим бойкотом останетесь в дураках». Я бы сказала, это наиболее вероятный вариант. 

О слабостях российского общества

Главная слабость нашего общества — в атомизированности и низком уровне доверия. Это частично наследие советской власти, частично — постсоветских лет и преднамеренной политики атомизации, которая проводится сверху: подавление всякой низовой инициативы и чрезмерное усложнение самоорганизации.

Недоверие друг к другу, отсутствие навыка совместной деятельности, чрезмерный индивидуализм — главные недостатки, которые постепенно нужно преодолевать. 

Пропагандистская картинка почти с точностью до наоборот отражает реальность: нам говорят, что народ у нас общинный, коллективистский, индивидуальности в нем нет. Но на самом деле люди не доверяют никому, кроме ближайших родственников, не умеют друг с другом договариваться и совместно действовать, семьи нуклеарные (только родители и дети), а семейные связи слабее, чем в более счастливых обществах, которые не пережили таких волн массовых убийств. 

С другой стороны, наша сильная сторона — относительная вестернизированность, секулярность — то есть общество у нас светское, достаточно образованное, несмотря на попытки представить его сборищем одичалых фундаменталистов. На самом деле мы близко не подходим к Восточной Европе по уровню религиозности. Это делает нас более чувствительными к прогрессу и изменениям. Но низкий уровень доверия и трагический уровень одиночества русского человека замедляет этот самый прогресс.

Материал подготовил Андрей Пермяков / DK.RU

* - выполняет функции иностранного агента * - внесен Росфинмониторингом в перечень организаций и физлиц, причастных к терроризму и экстремистской деятельности.