«Этот кризис хорош тем, что может выбить страну из колеи, в которую она скатилась»

Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ:

— Мне кажется, что ныне живущие поколения, несмотря на различия в возрасте, не видели и не переживали такого кризиса. Удар такой силы, внешний шок, последний раз случился 100 лет назад — с Первой мировой войной и революциями. Поэтому твердо можно сказать, что мир изменится. Кризисы типа внешнего шока в истории случаются, они выбивают из колеи и отдельную страну, и весь миропорядок. 

Схватка, которая началась до кризиса, торговая война КНР и США, двух полюсов экономики, скорее была выиграна американцами, чем китайцами. Но теперь КНР претендует на то, что в войне с эпидемией они победили. А Америка испытывает большие трудности. 

Сейчас по существу в мире несколько моделей, которые конкурируют друг с другом, и модели борьбы с эпидемией фактически отражают отношения в новом мире. Есть Китай с цифровой откровенно тоталитарной моделью. Там, кроме цифровых технологий, еще и войска, патрули и так далее. Есть южнокорейская модель: вроде бы похожая на китайский аналог, но нет — там не было таких мобилизационных методов, как и в Японии. Есть германо-французская континентальная модель с достаточно жестким карантином. А Англия, США и Швеция, которые пошли по пути иммунизации населения, несут потери. Посмотрим, что будет в итоге.

Ждать ли антиглобализации?

Это схватка за будущий мир, попытка предложить себя как эффективный метод жизни — как для своего избирателя, так и для других стран.

Думаю, одно из тех изменений в мире, которые предсказывают, точно не произойдет — глобализация не уйдет. 

Это в принципе процесс не линейный, а волнообразный. Если мы посмотрим графики глобализации с середины 19-го века до конца 20-го, то выяснится, что наивысшие ее пики были не в конце прошлого века, как нам казалось, а в 1913 г., а до этого — в 1890 г. Потом шли спады. 

У глобализации есть отливы и приливы, и последний отлив начался после кризиса 2008-2009 гг., а в 2018-2019 гг., во время торговой войны Китая и США, он стал совершенно очевидным. Но потом она, конечно, пойдет вверх. Глобализация проходит через острый кризис, обычно это связано с торговыми войнами, а иногда — с горячими войнами. Дважды на нижних экстремумах глобализации случались мировые войны. Сейчас, даст бог, мы все-таки избежим мировой войны, пройдем через глобализационный кризис, связанный с пандемией, потому что она — тоже следствие глобализации.

Исторически пики глобализации часто были связаны с эпидемиями. Римская империя страдала Антониновой чумой, Византийская империя — Юстиниановой, Монгольская империя принесла в Европу черную смерть, чуму. Если вы соединяете очень разные народы быстрыми и успешными коммуникациями, то через эти коммуникации проходят не только товары, но и болезни, к которым могут оказаться непривычными те или иные территории.

Цифровой тоталитаризм и цифровая открытость 

То, что происходит с приватностью и публичностью, связано не только с чрезвычайными ситуациями пандемии. Дело в том, что цифровизация в принципе несет себе значительные угрозы приватности. Главный вопрос, живой нерв цифровой экономики — защита персональных данных. Заметьте: сейчас, в борьбе с пандемией, все будто забыли, что есть вопрос о персональных данных и доступе к ним. Кажется, что чем больше государство мобилизует данные о своих гражданах, тем эффективнее они будут бороться с пандемией. Может быть! Безусловно, наличие информационного ресурса облегчает санитарную политику, контроль передвижения населения. 

Только заметим, что эти данные потом вряд ли куда-то исчезнут. Хотя нам обещают, что они будут уничтожены, риски, конечно, есть. КНР откровенно демонстрирует свою тоталитарную цифровую модель как эффективную, а в китайской модели вообще нет вопроса персональных данных. Там любые данные о гражданине — собственность государства и точка. Поэтому угроза вполне реальна. 

Но хочу обратить ваше внимание на то, что и приватность имеет свои инструменты развития и укрепления. Сейчас часто цитируют Пушкина про болдинскую осень. Но в том карантине Александр Сергеевич имел возможность читать свои стихи только 2-3 близким людям. А мы сейчас имеем возможности национального и глобального общения — и делаем это. Я просто изнемогаю, находясь в Zoom, в коммуникациях. Очень хотел бы увидеть этих людей лично, почувствовать их живую энергию, но мы тем не менее все интенсивно общаемся.

В этом смысле тренду тотального цифрового контроля, на мой взгляд, противостоит другой тренд — глобального коммуницирования, соединения в любых конфигурациях и пространствах. Какой тренд победит, очень трудно сказать. 

В офлайне люди не очень доверяют друг другу, а попав на платформу, где есть взаимное рейтингование и отчисление тех, кто ведет себя неправильно, люди начинают доверять гораздо сильнее. В этом смысле с цифровизацией нынешний кризис, который ее здорово подтолкнул, несет еще и возможность расширения социального капитала. 

Маятник глобализации

Кризис — это всегда развилка, на которой надо решать: будем спасаться по отдельности или вместе? Кстати, кризис 2008-2009 гг. тоже был такой развилкой, и, несмотря на все встречи G20 и решения, которые там принимались, выяснилось, что в целом решили спасаться отдельно, образуя некоторые региональные блоки, а не всемирные сети. Мне кажется, есть некоторый шанс на то, что острая ситуация пандемии подтолкнет правительства к кооперации. Но прошедшие месяцы показывают, что недоверие сильнее. Кто-то обвиняет кого-то в в сокрытии данных, кто-то — в манипулировании той же Всемирной организацией здравоохранения. 

Хотелось бы на этом кризисе преодолеть отлив глобализации. Потому что это всегда чревато не только торговыми войнами и ухудшением экономического положения, но и настоящими войнами. И вернуться к «приливу», что связано с усилением международных организаций. Но это большая проблема. Почему происходит отлив глобализации — очень интересный вопрос. Академик Сергей Глазьев полагает, что дело в смене технологических укладов и попытках лидеров мобилизовать ресурсы, которых не хватает. Мне видится это иначе. 

Что фактически происходит на переломе, от прилива к глобализации к отливу? Возьмем один из самых блестящих прилив наднационального объединения — Евросоюз. Его сейчас принято ругать за пассивность в борьбе с пандемией, но это блестящий институциональный эксперимент. Я не знаю другого мирового примера, чтобы некоторые наднациональные институты объединили страны, которые всегда конкурировали и воевали друг с другом — Францию, Германию и Англию. Да, последняя покинула ЕС, но долго в нем была. Эти три страны были двигателем совместного развития Евросоюза. Почему этот успех оборвался? Нам важно это не потому, что мы наблюдаем в окно, как живут в другой части Европы, а потому, что ищем здесь ответ, почему мировое правительство невозможно, как бы не мечтали об этом великие умы со времен Эйнштейна. 

Евросоюз споткнулся на культурном разнообразии: Греции, Болгарии, Румынии — странах другого культурного типа, где другое отношение к тому, нужно ли платить налоги, можно ли давать взятки. Оказалось, что невозможно сделать единые правило, которые легитимно работали бы для Северной Европы и Южной.

Счастье Евросоюза, что он не успел интегрировать в себя Турцию — такие планы были. Теперь представьте, что мы возвращаемся к глобализации другого уровня — мирового правительства, что в него пытаются втянуть Западную Сахару, Латинскую Америку, Океанию. Невозможно: культурные дистанции оказываются настолько высокими, что издержки взаимодействия запредельны. Организация не будет эффективной, она будет давать скорее отрицательные результаты. 

Поэтому все идет волнами. Экономика ведет к объединению, культурные разнообразия останавливают это, а потом экономика снова начинает соединять. Думаю, сейчас мы находимся в нижней точке отлива, но уверен, что даже если сейчас шанс на соглашений правительств маленьких, то через 5-7 лет мы снова увидим декларации разного рода важности международных связей, возобновление активности ВТО и так далее. Маятник работает.

Доминанта плохих новостей

Кроме общего тренда на сокращение свобод в условиях ЧС, объявленных или нет, есть еще один вопрос, который касается медийной активности. Выскажу непопулярную точку зрения, но мне так видится ситуация. Если мы начнем анализировать, откуда вырос кризис такого масштаба, то возникают вопросы. Берем статистику: обычные волны гриппа уносят в год от 400 тыс. до 600 тыс. жизней. Что, нам каждый день сообщают в новостях, что умерло еще 128 человек? Нет. Автомобильные аварии уносят 1,35 млн жизней в год. Нам предлагают делать специальные программы, вести себя определенным образом, усиливают штрафы за поведение на дороге каждый день? Нет. 

Почему безусловно опасная эпидемия вызвала такую гиперреакцию правительства? Это любопытный вопрос, и одна из причин такой сильной реакции — медиа. Понятно, что плохие новости быстрее мобилизуют внимание публики, и тем самым они влияют на конкуренцию изданий и каналов. Социопсихологи говорят об этом очень определенно.

Один из ведущих людей в этой сфере, профессор МГУ Александр Шмелев, говорит, что плохая новость легко превращается в доминанту. Начинает раскручиваться паника населения. И дальше правительство начинает реагировать остро: избиратель требует действий, он будет судить, правильно управляют страной или нет.

Поэтому, мне кажется, мы имеем многослойный кризис, где в основе — связанный с глобализацией удар пандемии. Такого типа, как был 100 лет назад с испанкой. Но испанку мир практически не заметил, несмотря на колоссальные потери — в районе 50 млн жизней. Почему? Да не до того было: Мировая война, 10 млн людей в окопах. Погибли от испанки или пулемета — это все равно военные потери, и не надо кричать про грипп, потому что идет война. Его назвали испанкой, потому что Испания была вне войны и давала статистику.

Тогда это не создало такой сильной реакции, и шок был скорее связан с войной и революцией. Сейчас пандемия явилась главным поводом, на который легли информационные волны и паника населения. А даже гиперреакция правительств и «парад моделей», когда каждый показывает свою модель как самую эффективную, в частности, конкурируя за будущее. 

Что делать с медийной активностью — вопрос непростой. Не уверен, что многократные сообщения за день о количестве умерших в новостях — понятно, что они должны сдерживать людей в условиях самоизоляции — правильная политика для душевного состояния населения, так как это нагнетание стресса, депрессии в общенациональных масштабах.

Поэтому я бы скорее, конечно, предпочел нецензурные ограничения тех или иных способов — хотя при чрезвычайщине они почти неизбежны. А некоторая саморегуляция медиа — это сложное дело, вопрос культуры конкурентов, которые готовы от чего-то отказаться, из-за отдаленных плохих последствий для всех. 

Деньги нужно раздавать обязательно

Этот кризис хорош тем, что может выбить страну из той колеи, в которую она скатилась. Некоторые проблемы, которые мы не могли решить годами и десятилетиями, сейчас решить можно.

Поэтому я все время настаиваю на том, что кризис имеет и положительные последствия, если мы умеем с ними обращаться. К России это относится в чрезвычайной степени, потому что одна из главных институциональных болезней России — это то, что по-английски называется path dependence problem, а по-русски называется «эффект колеи».

Нас тащит в определенной траектории, мы пытаемся покинуть эту колею и опять туда соскальзываем. У нас все время повторяются уже прошедшие методы и периоды истории. 

Сейчас было бы очень важно попытаться решить эту проблему. Я бы опять вернулся к специфике кризиса. Обычный кризис, циклический — это падение всего. А в нынешнем кризисе по-другому — меняются так называемые относительные цены активов. Есть активы, которые колоссально растут: цифровой сектор, доставка, логистика, продовольственная торговля, особенно длительными предметами питания, фармацевтика и поиски, связанные с антителами, тестами, вакциной. 

Поэтому в нынешнем кризисе важно было бы решать задачу. Медиа, как зеркала, показывают: смотрите, сколько денег раздают Америка, Германия, а вы что же? Нужно ли раздавать деньги? Обязательно. На самом деле, Россия уже раздает. Трудно-трудно решается на это власть. Пока удалось уговорить на 2 трлн руб. из ФНБ, которые будут выданы в экономику. Как? 

Что нужно было бы делать? С одной стороны, давать деньги населению. Это можно делать разными способами, от прямой раздачи каждому по 10 тыс. руб., чтобы компенсировать выпадающий спрос.

Это позволяет не умирать малому и среднему бизнесу. Причем не правительству решать, каким предприятиям жить, а каким умереть, а гражданам — какие им нужны, а какие нет.

Можно другими путями транслировать деньги для населения: по программам для бедных, многодетных и так далее, и передавать деньги довольно быстро.

Такой опыт уже был: во время кризиса 2008-2009 г. правительство очень эффективно накачивало спрос, так что реальные располагаемые доходы населения даже не упали, при том что производство уменьшилось на 9%. Раздавать — первое, что надо было бы сделать. Минимально 2 трлн руб. — это только покрыло бы продовольствие и медикаменты для всех. Реально нужно больше, не менее 3 трлн. 

Теперь о других формах помощи. Нужно ли давать деньги десяткам падающих отраслей? Транспорт, туризм, отели, рестораны. Нужно, но принципиальный вопрос — как? Будет решаться: мы латаем дыры или пытаемся выйти на новую дорогу? Я очень поддерживаю проект, в разработке которого участвовал, — помочь этим отраслям, которые были чрезвычайно успешны в 2019 г., из их же налогов. Образовать централизованный фонд. 

Глава правительства Михаил Мишустин совершил головокружительный прыжок в это кресло, потому что создал, по мнению Financial Times, лучшую в мире систему цифрового налогового администрирования. Давайте используем это наше конкурентное преимущество. Мы можем для каждой компании определить: сколько налогов в 2019 г. она заплатила, на столько и получит ссуды на три года. Этого точно хватит на шесть месяцев функционирования. 

Но главное не в этом: налоги вообще — вопрос сильно недооцененный. В налогах отношение к государству, демократии, будущему. Налог — это не только обязанность. У нас традиционно золотоордынское отношение к налогу: заплатил сборщикам, чтобы они больше не возвращались. Но на самом деле налог — это право: получите от государства. 

В данном случае, если мы делаем такой поворот и говорим: тот, кто был в серой схеме — спасайся сам! Почему ты должен получать помощь? Потому что у тебя министр знакомый или кричишь громче всех? А налоги почему не платил? А вот если платил — получай помощь, беспроцентную ссуду в объеме уплаченного.

Это время для большой налоговой реформы. Например, НДФЛ передать самим физлицам, чтобы они платили его там, где живут, а не где зарегистрирован их работодатель, который платит налог на них. Налог — это инструмент развития территории, где вы живете, ваш инструмент давления на муниципалитет, управления им. 

Нужно будет вводить селективные налоги, возможность голосовать налогом за тот или иной вариант: вкладывать в здравоохранение, образование, социальное обеспечение. Такие системы работают в ряде стран. Мне кажется, у нас это был бы шаг к нормальной системе государственного долга. А не к той системе, когда в нее банк без вашего ведома вкладывает ваши деньги, положенные на депозит.   

Второе направление — если мы выруливаем и пытаемся помочь бизнесу, который будет возрождаться, то помогать надо не только налоговыми отсрочками и отменой проверок. Надо реформировать силовые службы. Консенсус многих экономистов: издержки от давления силовиков не меньше, чем издержки власти и налогов. И они хуже предсказуемы. Нам нужно создать другую схему управления силовыми службами. В мире их принципиально две: когда группы элиты делят спецслужбы и вступают в экономическую конкуренцию, используя их, и когда контролируют их коллегиально. Эффективен второй способ, СССР это показал, когда с 1963 по 1991 г. Политбюро ЦК КПСС очень жестко коллегиально контролировал все силовые структуры. Я не предлагаю возобновить КПСС, но вернуться к принципу, который показывает свою эффективность и в том числе позволяет жить бизнесу. Тогда силовики не делают кормовых полей, не патронируют бизнес и не накладывают на него ренту — сейчас платить ее будет очень тяжело. 

Технологии. Как ни странно, сейчас хорошее время для цифровых технологических переворотов. Во-первых, цифровые секторы не давятся, а поднимаются самим кризисом. И это надо использовать в самых неожиданных точках. Возьмем ЖКХ: люди практически перестанут платить за ЖКХ — им сказали, что за это не будут платить, да с деньгами плохо.

Значит, у операторов начнутся трудности и кризисы. А инфраструктура у нас в плохом состоянии: и теплосети, и канализация. Это большие угрозы. Думаю, сейчас нужно давать государственные деньги тем операторам, которые готовы инвестировать вместе с государством. Причем не в поддержание, а в технологическую реконструкцию сетей на основе цифровых двойников. Канализацию можно построить на основе совершенно других технологий, и жить она будет в виде технологически иного явления. Кстати, цифровые двойники у нас великолепно производит Петербургский политехнический университет, и не только он. Такие возможности и перспективы у нас есть.

Польза кризиса

Великая пауза, в которую мы все попали — это уникальное историческое явление. Не было такого, чтобы 2 млрд человек в мире сидели по домам в самоизоляции и размышляли, читали, смотрели, разговаривали и общались — это великий шанс. Я вообще думаю, что правительства будут изумлены, когда увидят, какими вышли их народы из самоизоляции. С одной стороны, они выйдут под стрессом, депрессией, которые нагнетаются непрерывно разговорами о смертях и болезнях, страхом общения с соседом. С другой стороны, они выйдут подумав о таких вещах, о которых не думали десятилетия. Я боюсь упустить это состояния, но нахожусь сейчас в какой-то ситуации вдохновения, непрерывно бегаю по комнатам по 6-7 км в день под классическую музыку, и думаю-думаю-думаю. И знаете, мне кажется, что-нибудь придумаю.

Поэтому советовал бы почитать книги, которые вы давно отложили, которые не имеют отношения к вашей профессии. Посмотреть не только развлекательные фильмы. В такое время надо смотреть умные сказки — они позволяют понять, как прошлый и настоящий, так и будущий мир. И, думаю, важно прийти к новому пониманию, что хорошо и что плохо. 

В новом мире будет очень много испытаний, когда нужно будет понять: при таких цифровых возможностях вокруг все можно будет использовать, потому что это развитие, или ни в коем случае не трогать, потому что ты потеряешь самостоятельность? Как отвечать на эти вызовы, каждый решает сам, но к ним нужно подготовиться.

Текст написан на основе выступления Александра Аузана в цикле лекций «Мир после пандемии», организованном Ельцин Центром. Материал подготовил Андрей Пермяков / DK.RU