«За любые сделки взыскивают убытки даже с экс-директоров». Юрист о перспективах 2020-го

В этом году банкротство развивается по экспоненте — сильно растут и объемы дел, и количество споров. Судебная практика все больше встает на сторону кредиторов. И в любом банкротстве практически всегда возникает вопрос о субсидиарной ответственности руководителей бизнеса, — говорит Роман Речкин. — Вдруг оказалось, что за любые сделки и управленческие решения, которые приняты пять-семь лет назад, можно взыскать убытки с директоров и топ-менеджеров, даже бывших. 

Ту жесткую практику, которая зародилась в банкротстве кредитных организаций, когда к ответственности привлекали членов советов директоров, членов правления, распространяют на обычный бизнес. Сейчас к любым контролирующим лицам (даже если этот контроль фактический, неформальный), если эти лица действительно принимали управленческие решения, в результате которых бизнес пришел к банкротству, общий подход такой: за эти решения нужно нести ответственность. 

Но жизнь не сводится только к банкротству. Люди начинают защищать свои активы, инвестиции и сейчас много, например, патентных споров — это касается и изобретений (так называемой промышленной собственности), и товарных знаков, и программ для ЭВМ. 

Очень много корпоративных споров — речь идет о выходе из бизнеса, взыскании действительной стоимости доли, оспаривании сделок, управленческих решений и так далее. Это вряд ли инвестиционные услуги, но в чистом виде и не «похоронные»: в ситуации, когда есть конфликт, люди думают не об инвестициях, а об обороне. В целом ситуация такая.

Как вы считаете, акцент на субсидиарной ответственности не приведет к тому, что еще больше реальных собственников бизнеса будут уходить в тень? 

— На самом деле мы идем все к большему «обелению» бизнеса, но процесс этот инерционный. Ужесточение правил ответственности теоретически должно привести к более прозрачному ведению бизнеса. То, что делали 5-10 лет назад, работая на грани — сделки с номинальными, аффилированными лицами, вывод активов, — сейчас так вести бизнес нельзя. Но это как с налоговыми спорами — администрирование ужесточили, но проверяют-то за прошлые периоды. 

Другое дело, что это вопрос не одного года. Есть инерция сознания у людей, которые ведут бизнес. Ситуация по России в целом неоднородна. У нас семь офисов по стране и мы понимаем, как люди ведут бизнес, к примеру, в Новосибирске, Челябинске, Перми, Екатеринбурге, Москве. Разница существенная. Клиентские запросы во многом схожи, но менталитет отличается. Страна большая, и люди по-разному эти вещи понимают.

Можете привести примеры, которые характеризуют методы ведения бизнеса в разных регионах?

— У нас единая страна, более-менее единое законодательство. Вопрос больше в менталитете, в плане запросов и ожиданий. В крупных городах достаточно давно нет запросов на прямую минимизацию налогообложения. А, например, в областных городах говорят: «Мы хотим платить меньше налогов». Мы вынуждены отвечать: «Во-первых, это малореализуемо. Во-вторых, есть проблема с консультированием по таким вещам — это может порождать уголовные риски для самих консультантов». 

Или, к примеру, в крупных городах понимают: отношения нужно оформлять корректно, должен быть договор, документы по его исполнению. Отъедете немного дальше и там: «Да мы же договорились! Договор? Есть у нас бумажка, которую мы скачали из интернета». Стандарты ведения бизнеса — чем дальше от больших городов, тем заметно мягче. 

«Заработали больше — платите больше» 

С позитивными моментами в плане законодательства для малого и среднего бизнеса и в 2020-м году будет сложно, говорит Роман Речкин. Ужесточение администрирования и закручивание гаек продолжится. 

— Главная тенденция для малого и среднего бизнеса — отмена ЕНВД. Причем с 1 января 2020 г. «попадает» весь аптечный бизнес (отменяется ЕНВД для реализации лекарств), реализация одежды, обуви. А с 1 января 2021 г. ЕНВД отменяют для всех. Примерно 2 млн налогоплательщиков, большинство из которых — предприниматели, — это затронет напрямую.

 Есть лоббистские попытки процесс остановить, но надо четко понимать: ЕНВД как налоговый режим на сегодня в глазах государства себя исчерпал — свою роль он выполнил и «должен уйти». Когда ЕНВД вводился, у государства не было ресурсов, чтобы учитывать доходы каждого налогоплательщика и обеспечивать налогообложение в зависимости от финансовых результатов. Тогда государство сказало: ладно, мы не можем брать с вас деньги в зависимости от того, сколько вы реально зарабатываете, — мы даем вам налоговый режим, в котором вы платите фиксированную сумму, и пока больше с вас не просим. 

На тот момент ЕНВД обелил пласт налогоплательщиков, которые предпочли заплатить фиксированную сумму и спокойно работать. Сегодня государство исходит из того, что у него есть ресурсы, чтобы контролировать получение доходов каждым налогоплательщиком. Это электронные кассы, распространение безналичных платежей и целый ряд технических программных вещей, которые позволяют государству видеть картину ведения бизнеса в целом. 

И теперь мы пришли к ситуации, когда государство говорит: мы вас будем облагать налогами в зависимости от ваших финансовых результатов. Заработали больше — платите больше. Это не касается специальных налоговых режимов вроде патентной системы, которая применима для совсем маленького бизнеса — предпринимателей, у которых до 15 работников. Как только у вас появляется 16-й работник — извините: либо «упрощенка», где налог зависит от оборота, либо общая система налогообложения. Я уж не говорю про налог на профессиональный доход, потому что он тоже касается микробизнеса и у него еще более узкая сфера применения. 

Государство, издав соответствующий закон, прямо заявило, что допускать существование ЕНВД оно дальше не собирается. И у меня нет ощущения, что это решение может измениться. У государства причин сохранять ЕНВД нет. Призывы к государству «вот есть малый и средний бизнес, давайте его сохранять, поддерживать», неубедительны. Для государства в том виде, в каком оно сейчас существует, малый и средний бизнес неинтересен и не особо важен. Каких-то реальных мер для его поддержки государство не предпринимает. И, очевидно, не потому, что не может, а потому, что не хочет.

Вторая тенденция — продолжающееся ужесточение администрирования, прежде всего, налогового. Гайки закручены и продолжают закручиваться. Налоговый орган проверяет глубоко и жестко — количество проверок сокращается, но доначисления по ним растут. ФНС России, на мой взгляд,— самый эффективно работающий госорган. Ни один другой госорган, включая министерство обороны, с такой эффективностью в нашей стране не работает — сборы налогов у нас растут в разы больше, чем экономика. Экономика, строго говоря, вообще не растет, но когда сборы налогов увеличиваются на 20-25% в год, возникает вопрос: за счет чего?

Для российских налогоплательщиков никаких налоговых послаблений не планируется. Планируется для нерезидентов, причем так, что это выглядит практически как издевательство. Ставка налога в отношении доходов, полученных в России, для нерезидентов сейчас 30%, планируется привести ее к единому знаменателю с резидентами и снизить до 13%. Это интересно людям, которые не являются налоговыми резидентами РФ (проживают за пределами России более 183 дней) — к примеру, на Кипре, в Швейцарии, Германии, а доходы получают от бизнеса в России. Это никак не касается обычных людей и уж точно не в интересах малого и среднего бизнеса. Ни для кого больше никаких налоговых льгот государство не планирует. 

К сожалению, никаких существенных изменений не ожидается и применительно к повышению качества правосудия. У нас прошла организационная реформа — с 1 октября 2019 г. созданы отдельные кассационные и апелляционные суды в составе судов общей юрисдикции. Пересмотром в кассационном порядке судебных актов, принятых судами Пермского края, Курганской, Свердловской, Тюменской и Челябинской областей, Ханты-Мансийского автономного округа, Ямало-Ненецкого автономного округа занимается отдельный Седьмой кассационный суд общей юрисдикции, расположенный в Челябинске. 

Для судебной системы это, конечно, шаг вперед, потому что вводится так называемая «сплошная» кассация, когда по жалобе лица, участвующего в деле, поданной на судебные акты, вступившие в силу, дело пересматривается в третьей инстанции — кассационной.

До 1 октября в судах общей юрисдикции ситуация была такой: если вы не согласны с судебными актами и подаете кассационную жалобу, она попадает судье Президиума Свердловского облсуда, который вправе ее передать для рассмотрения, и вправе — не передавать. И это определяется его усмотрением. Президиум облсуда рассматривал не более нескольких дел в год. Теоретически кассация есть, на практике — нет. 

С этой точки зрения создание кассационных судов, когда кассация не зависит от усмотрения судьи, а инициируется по вашей жалобе — это прогресс. Но тут мы возвращаемся к принципиальному вопросу: а судьи кто? Все упирается в людей в мантиях. Кассационный суд в Челябинске сформирован путем перехода судей, прежде всего, из Челябинского областного суда. Из 55 (назначенных на конец октября) судей 38 человек — из Челябинского областного суда, они просто переехали из одного здания в Челябинске в другое. Еще несколько — из Свердловского областного суда, из челябинских арбитражных судов. Это только судьи. Ни одного человека в новом суде — из науки, преподавателей, адвокатов, госорганов.

Это все свидетельствует о том, что судебная система у нас абсолютно закрыта. Это вещь в себе. С одной стороны, создается новый суд, а с другой — а судьи-то в нем те же самые. И возникает вопрос: а насколько они будут по-другому судить, если это те же самые судьи? Вопрос, конечно, риторический.

И, напомню, в этом году В.М. Лебедев был переназначен Председателем Верховного Суда РФ на следующие шесть лет. Причем переназначен досрочно — полномочия у него были до мая 2020 г. Специально в этом году провели конкурс, в котором он участвовал единолично, и, конечно, с убедительным отрывом победил. 

Для юридического сообщества это четкий сигнал, государство говорит: «Нас текущее состояние российской судебной системы устраивает, она хорошо работает, и мы переназначаем господина Лебедева, потому что мы ему доверяем и никаких перемен не хотим. Если вы считаете, что какие-то приговоры несправедливы, кто-то осужден за то, чего он не делал (даже если у вас есть видеозаписи, где видно, что человек просто шел мимо, а к нему подбежали и начали бить) — это ваши проблемы». А с точки зрения государства, судебная система в целом работает хорошо и претензий к ней нет.

Судебная система стабильна, учитывая возраст господина Лебедева (ему 76 лет), от него сложно ждать реформ. Он обеспечивает сохранение стабильности, преемственности и свою задачу выполняет. В таком же виде судебная система будет функционировать и в 2020-м году.

Вы описали и принципы политической системы в России.

— Российская судебная система абсолютно подконтрольна государству и управляется им. Без вопросов она легализует любые решения, которые принимает исполнительная власть. Это касается выборов, любых дел, в которых есть интерес государства и бюджета. Причем если вы думаете, что судьям кто-то звонит и говорит, какие решения надо принимать, это не так. Им никто не звонит. Они сами, спинным мозгом понимают, какое решение надо принять. Дураков там мало, они понимают, кто их назначает, кто платит зарплату и чего от них ждут. Тут иллюзий быть не должно. 

Какие сигналы, на ваш взгляд, политическая система направляет бизнесу?

— Для бизнеса по большому счету ничего не изменилось. Если мы говорим про 2018 г., 2019 и про то, что будет в 2020-м, то идет плавное сползание экономики. Мы понимаем, что реальные доходы населения падают, нет никаких реформ  и это сползание, видимо, продолжится. За последние несколько лет бизнес уже должен был привыкнуть к этой ситуации. По большому счету, все предсказуемо. Да, есть локальные вещи, связанные с тем, что не знаешь, что придумают завтра, — какой сбор введут, какую точечную реформу проведут. 

Закон о долевом участии скорректировали, ввели эскроу-счета — вроде ничего не «взорвалось», рынок недвижимости не рухнул. Российский бизнесмен — архиживучее существо — привыкает ко всему. Оснований для обвальных потрясений вроде бы нет. 

Правда, есть отдельная проблема — у нас есть реальное состояние экономики и та картина экономики, в которой живет высшее руководство страны. И они вообще не пересекаются. И эта ситуация будет продолжаться, потому что перспектив для изменений нет. Господин Медведев продолжит говорить, что у нас все хорошо и мы отлично развиваемся — санкции нас не сломили. 

Что делать бизнесу? Приспосабливаться?

— Безусловно, приспосабливаться. Бизнес — это рисковая деятельность, которая может привести к убыткам. Законодательство, правоприменительная практика, суды и государство говорят одно: обеляйте бизнес. Он должен быть более прозрачным, платить определенные налоги, беспредельной минимизации больше не будет. Есть жесткие правила игры, они могут вам не нравиться, но будьте любезны их придерживаться. 

Подавляющее большинство бизнесменов, я думаю, приспособится. В любом случае бизнес — это ситуация, когда кто-то не выдерживает конкуренции, сходит с дистанции, у кого-то бизнес генерирует убытки и умирает. Это жизнь.

«Выявить и переписать»

Еще одна тенденция 2019 г. — вывод предпринимательства из тени путем регистрации самозанятых. Роман Речкин уверен: и здесь есть свои подводные камни.

— У нас четко прослеживается тренд на увеличение налоговой нагрузки в будущем. Несмотря на профицит: доходы бюджета в течение нескольких лет больше, чем расходы. В нормальной ситуации при таком раскладе надо ставить вопрос о снижении налогов. У нас же в ситуации, когда государство собирает денег больше, чем его запланированные расходы, тенденция противоположная — налоговая нагрузка все равно растет. Организации уже обложили по максимуму — резервов для увеличения сборов с них практически не осталось. 

А с физлицами ситуация другая. У нас есть большое количество физлиц - собственников недвижимости. И нас ждет обложение этой недвижимости по кадастровой стоимости — налоговая нагрузка определенно вырастет. Сейчас мы наблюдаем интересный демарш Екатеринбургской гордумы, которая не приняла ставки, предложенные мэрией. Наконец-то люди начинают понимать, что выборы депутатов влияют напрямую на их финансовое состояние. Вдруг оказывается, что депутаты не на другой планете принимают что-то, не имеющее отношение к жизни, а определяют правила игры, включая то, сколько именно ты должен заплатить бюджету. Причем мы не понимаем этого на уровне Госдумы, которая принимает основные налоговые законы, но уже начали понимать на уровне гордумы. А такая же ситуация с областной думой, которая утверждает введение некоторых налогов и ставки, льготы по ним. 

Точно так же с самозанятыми. На первом этапе государство таким гражданам говорит: «Мы вам очень льготные условия предлагаем, вы, главное, регистрируйтесь, выходите из тени. Мы вам создаем комфортное администрирование через приложение, упрощенную уплату налогов с телефона — все, что хотите».

Учитывая отсутствие у нашего государства мыслей о снижении налогов, у меня ощущение, что на первом этапе самозанятым будет хорошо и комфортно, потому что их хотят выявить и переписать. А вот какие ставки налогов им установят потом — большой вопрос.

Ставки применительно к ним определяет Госдума, а кто эти люди в Госдуме? Вы знаете своего депутата?

Я была на выборах не Госдумы, а гордумы один раз и даже могу сказать почему — потому что один из кандидатов обещал очистить Верх-Исетский пруд. С таким же слоганом он пошел на выборы и спустя несколько лет, но я, конечно, за него уже не голосовала. 

— Да, есть проблема с тем, что в головах у людей нет связи между тем, как ты голосуешь (и голосуешь ли вообще), и тем, что происходит в стране. Все может поменяться, если вдруг люди поймут, что правила игры определяет Госдума, а депутатов выбираем мы. А депутат будет понимать, что при голосовании определенным образом он может и лишиться мандата, потому что его отзовут избиратели. Это больше вопрос политики и организации избирательного процесса, но пока люди отдельно, политика — отдельно. 

А вы своего депутата знаете?

— Нет. 

В последнее время наметилась такая тенденция, что когда происходят какие-то громкие случаи, люди чувствуют несправедливость, они объединяются для защиты. Актеры, например, выступили в поддержку Павла Устинова, который был осужден на год лишения свободы условно по обвинению в применении насилия к сотруднику полиции. Юристы в таких случаях объединяются?

— Вопрос сложный и многослойный. Он связан и с адвокатурой и ее состоянием, с обвинительным фоном в российских судах, с политикой в российских судах и так далее. 

По уголовным процессам у нас есть примеры объединения адвокатов. Особенно это касается претензий, которые предъявляются к адвокатам. К примеру, дело адвоката Михаила Беньяша* (адвокатское сообщество объединилось для его защиты после того, как его обвинили в призыве выйти на митинг в Краснодаре против повышения пенсионного возраста и в применении насилия к представителю власти. — Прим. ред.).

Защищают, прежде всего, своих?

— Конечно, в первую очередь встает вопрос защиты своих. Есть случаи, когда адвоката защищают 15-20 адвокатов из разных регионов. Понятно, что это придает моральных сил, повышает качество защиты, но системная проблема в российских судах связана с тем, что действия адвокатов слабо влияют на суд. Российский суд имеет откровенный обвинительный уклон — бытует представление, что следователь не зря работал и, если дело передано следователем в суд, по нему с вероятностью 99,8 % будет обвинительный приговор. У нас 0,2 % оправдательных приговоров в стране. Для понимания: даже во времена сталинских репрессий 30-х годов в советских судах было до 25 % оправдательных приговоров. 

Теоретически предполагается, что если состава преступления нет, человек невиновен, дело даже не попадет в суд. Но в наших российских реалиях после того, как мы видели видео с господином Устиновым, который шел по улице, и к нему подбежали росгвардейцы и начали его бить, а потом он получил уголовное дело, говорить так не приходится. Если дело политическое, оно попадает в суд. Или вспомните ситуацию с подбрасыванием наркотиков господину Голунову (журналиста-расследователя Ивана Голунова задержали по подозрению в покушении на сбыт наркотиков, после общественного резонанса его освободили с связи с недоказанностью вины. — Прим. ред.). Если бы не общественный резонанс, дело дошло бы до суда и он получил бы обвинительный приговор. Без вариантов. 

Не получается у нас с вами позитивного финала интервью. 

— Единственный позитивный месседж заключается в том, что к этому спокойно можно привыкнуть и приспособиться, потому что так происходит не первый год. Тем более, в определенных случаях система дает сбой. С господином Голуновым, с господином Серебренниковым система дала сбой. 

Максимум, где система может проявлять гибкость в ситуации общественного резонанса — условный срок. Но признать, что мы осудили невиновное лицо, — на это следствие и российский суд не способны. А таких приговоров, где нет общественного резонанса, особенно в провинции, — много. Есть проблема с качеством правосудия, объективностью и независимостью российских судов, но этих вопросов нет в повестке дня государства. Руководство государства живет в своей реальности, где коррупции нет, экономика и промышленное производство растут, реальные доходы граждан увеличиваются, инфляция минимальна и так далее. И мы Африке помогаем. А помощь самой России — у государства не в приоритете. Но и здесь принципиально ничего не изменилось.

Фото: Игорь Черепанов, DK.RU