Михаил Вейсберг: Не хороните меня за плинтусом

Михаил Вейсберг, мужчина средних лет, всерьез задумался о смерти. Представил себя умершим на унитазе - вроде подходит. Представил, что как Исаак, в 180 лет - тоже ничего. Но окончательно колумнист, отвечающий в "БЖ" за возраст, перестал волноваться о "финале", когда написал дочери, где лежат ключи от сейфа.

У нас на работе, еще в советские времена, повесился человек. Я с коллегами нес гроб. У моей знакомой умер молодой муж. Онкология. На кладбище я опекал ее растерянных детей. Девушка из моей фирмы, с которой я по секрету – естественно – от жены встречался около года, попала под машину. На похоронах я разрыдался. Секретарша увела меня за соседние могилки, успокаивала. Это не о смерти, о чем-то другом.

Но недавно все у меня изменилось, по‑моему, после чтения популярной книжки по квантовой физике. Мысль о том, что все вокруг состоит из тех же самых элементов, ты, деревья, трава – по сути одно и то же, только сложенное в другом порядке, вот эта идея меня обрадовала. Ты не умрешь, а перейдешь в другое состояние. Наверное, я не очень разобрался, но важно спокойное отношение к теме.

Дедушка заранее описал, как он видит свои похороны. В каком костюме он должен быть, какие стихи написать на могиле, нарисовал эскиз памятника. Он занимался финансами, во время войны был финдиректором Уралвагонзавода: привык все фиксировать на бумаге. Описание похорон дедушка запечатал в конверт, зазвал меня, еще школьника, в свою комнату и проинструктировал, где конверт будет лежать. Сверху на конверте написал разборчиво: «Вскрыть после моей смерти». После его смерти оказалось, что он и маму с папой, каждого по отдельности, проинструктировал, мы все знали о его письме, но молчали.

Я вспомнил о конверте летом, когда заболел непонятными головокружениями. Врачи говорили о возрастной вегетососудистой дистонии. Я не мог работать, но и не мог не работать: ездил по клиентам и в командировки, только боялся, что упаду в обморок за рулем, попаду в аварию. Еще неприятно было думать об обмороке в чужом аэропорту. Как-то меня напугал ночной приступ, я проснулся от сильнейшего головокружения и пролежал до утра не двигаясь, силой воли удерживал себя в сознании. Утром написал три странички текста для взрослой дочки. Где лежит ключ от сейфа, что лежит в сейфе. Кому звонить, если будут нужны деньги или другая помощь. Какими паями я владею в разных бизнесах, сколько это на сегодня стоит и с кем из моих партнеров будет правильно обсуждать эти паи, если что. Дочка неохотно согласилась обсудить написанное, но выслушала все внимательно – спасибо ей. Я сделал еще несколько копий и куда-то спрятал. Интересно, что эта работа успокоила меня – я пошел на поправку.

Бабушке моей жены 102 года. Она десять лет лежит в постели, проклинает всех, но умирать не хочет. У других родственников тоже есть лежачая бабушка, ей 98, она твердит, что хочет умереть, отказывается от еды, но близкие самоотверженно борются за ее жизнь. Оказывается, при новых лекарствах жизнь человека можно поддерживать долго. Но захочу ли я так жить? И кто, кроме меня, будет решать: удерживать меня в полуживом состоянии или помочь уйти?

Эвтаназия вызывает громкие дискуссии. Британский писатель Иэн Макьюэн получил Букера за книгу «Амстердам». В ней двое друзей, главред газеты и известный композитор, заключают соглашение об эвтаназии: если один из них впадает в состояние беспамятства и перестает себя контролировать, то другой обязуется дать распоряжение о его смерти. В результате эти двое из лучших побуждений синхронно замочили друг друга. Лучше уйти из жизни естественно. Но хочется сделать это легко, не мучая окружающих. У моих знакомых мама умерла, сидя на унитазе, со спокойным выражением на лице. Они вернулись позд­но из гостей со дня рождения и не сразу нашли ее в квартире. Неплохая смерть, может, и мне бы такая подошла.

Пару лет назад я посмотрел фильм «Бабочка и скафандр». Герой, реальная личность, редактор французского ELLE, 44 года, обнаруживает себя в госпитале и выясняет, что у него тяжелейший инсульт. Он неподвижен, он слышит, но не может говорить. Вдобавок ему зашивают правый глаз – опасаясь заражения. Не знаю, как бы я повел себя в такой ситуации. Герой фильма в растерянности, он не хочет никого видеть. Но ему предлагают способ общения: диктуют алфавит, а он моргает, когда слышит нужную букву. Проходит время, и он начинает диктовать книгу о мыслях и картинах, которые видит в своем внутреннем путешествии. И мы переносимся вместе с воображением этого человека то в квартиру его отца, то на съемки модели, то в ресторан, где он с любовницей. Он проживает еще год и успевает наморгать по букве книгу. Она становится бестселлером, за первые десять дней продают 200 тысяч экземпляров. Я ушел из кинотеатра потрясенный. Ведь понятно, что эта история не о болезни. «Каковы твои аргументы, – спрашивал я себя, – когда ты не живешь настолько наполненно, насколько хватит сил? Ведь тебе не нужно моргать, чтобы общаться с окружающими». Я попробовал делать ежедневные сверхусилия и уже знаю, как это вознаграждается.

Мне смешно представлять себя в гробу. Могу предположить, что на кладбище будут не только мои внуки, но и правнуки лет десяти. Для правнуков это будет первый опыт похорон, и я им заранее сочувствую – тяжело смириться с лживостью публичного ритуала прощания. Впрочем, когда думаешь о внуках и правнуках, легко переносишься с виртуального кладбища в наш реальный дом, где мы на большом семейном застолье, например новогоднем. Нас много, нам тепло, мы чувствуем себя в безопасности. И у меня статус этакого патриарха – седого, бородатого, уважаемого всеми. В Библии написано: и умер Исаак, насытившись днями, и было ему 180 лет. Вот это правильно, это бы мне подошло.