Он вслед за сыном уехал за границу и начал жизнь с чистого листа

Рубрика: Наши за границей

Досье DK.RU

Константин Селицкий

Родился 3 октября 1964 г.

Образование:

1986 г. — окончил УПИ, химико-технологический факультет (ХТФ)

1991 г. — окончил аспирантуру ХТФ УПИ

2010-2012 гг. — Университет Окленда (Новая Зеландия). По окончании получил степень Master of International Business с Отличием Первого Класса

Карьера:

1986-1991 гг. — УПИ, кафедра химической технологии топлива, инженер, затем – младший научный сотрудник

С осени 1991 г. по март 1995 г. работал в разных коммерческих структурах, занимался самостоятельным мелким бизнесом

С весны 1995 г. (с момента основания) — в компании «Элекком»

С 1998 г. — директор компании

В начале 2008 г. покинул компанию

С 2012 г. — New Zealand Trade & Enterprise (NZTE), аналитик по международным рынкам

Семья:

Женат, сыну 29 лет

Увлечения:

Велосипед, автомобили

Учеба в университете Окленда и работа в государственной организации помогли Константину Селицкому адаптироваться в новой бизнес-среде. Теперь он — представитель среднего класса Новой Зеландии.

— Новая Зеландия — осколок Британской империи на краю земли, — говорит Констанитин Селицкий. — Сначала за высшим образованием туда уехал мой сын Дмитрий. Страну выбрали по комплексу показателей — безопасно, обучение относительно недорогое, выпускник может получить рабочую визу и заняться своим делом. Мы с женой отправились следом в 2009 г., когда я вышел из бизнеса. В Новой Зеландии мне понравилось — захотелось начать с чистого листа. Деньги у меня были — я мог не спешить. Поначалу хотел заняться коммерцией, но решил, что неплохо бы и мне получить западное бизнес-образование. Я полагал, что учеба поможет быстрее освоить язык и завести деловые связи.

На государственной службе

Как устроиться иммигранту в чужой стране? Проще всего тому, кто хочет открыть свое дело. Среди технических специалистов по-прежнему востребованы программисты, инженеры и рабочие (токарь, повар, швея), зарабатывающие ручным трудом. Остальным приходится начинать с нуля. Ваш менеджерский опыт из прошлой жизни здесь никого не интересует, если речь не идет о компании бывших соотечественников, которые часто набирают в штат говорящих по-русски. В Новой Зеландии, где русских около 10 тыс. чел., я знаю пару таких фирм.

В поисках работы мне пришлось конкурировать с недавними выпускниками учебных заведений, включая моих  товарищей из университетской группы — почти все они были лет на 15-20 младше меня. Выбор я остановил на вакансии аналитика по международным рынкам, который требовался госструктуре New Zealand Trade & Enterprise (NZTE). Там я мог рассчитывать на рекомендацию.

В иностранном вузе обучение построено так, чтобы заставить студента трудиться в течение всего семестра как минимум по восемь часов в день — вчерашних школьников приучают беречь каждую минуту. О знаниях студентов судят не только по оценкам на экзаменах, а по тому, как они работали в семестре — индивидуально и в команде.

Получилось, что за год до выпуска из университета сын втянул меня в свой научно-исследовательский проект, участвовавший в двух конкурсах на гранты. Спонсорами выступали предприниматели и корпорация Microsoft. Забегая вперед, скажу, что в обоих случаях наша команда заняла второе место и получила $30 тыс. в качестве начального капитала. Так вот, ментором, работавшим с нами от бизнес-сообщества, был Джон Смит из правительственного агентства по развитию экспорта NZTE, по возрасту — мой ровесник.

Мы быстро нашли общий язык, и когда работа завершилась, не теряли друг друга из виду. К нему я и обратился за помощью, решив, что должность аналитика мне подходит. Смит был другого мнения. «Это простая работа, — сказал он. — Специалисту твоей квалификации будет неинтересно». Я заверил, что готов начать с малого, и он организовал мне интервью с сотрудниками HR-департамента. Был конкурс, где участвовали другие претенденты, но его протекция, видимо, сыграла свою роль — компания выбрала меня.

Причин искать заработок было две. Во-первых, проект моего сына, оставался докоммерческим стартапом, не позволявшим рассчитывать на доходы. Во-вторых, мне надо было закрепиться в Новой Зеландии и получить постоянный вид на жительство. А главное, я мог изучать местный бизнес изнутри, поскольку NZTE работает с тысячами местных компаний. Через восемь месяцев после начала работы, я получил вид на жительство.

Без олигархов

Новая Зеландия сопоставима со Свердловской областью по территории и населению, но ее ВНП в пять раза больше (по текущему курсу). 90% бизнесов — малые предприятия со штатом менее 20 человек. Крупных компаний, к которым мы привыкли в России, вроде металлургических гигантов с миллиардными оборотами, в Новой Зеландии от силы две-три. Самая большая из них — кооператив Fonterra, специализирующийся на экспорте молочных продуктов (30% мирового экспорта). Он приносит стране около 20% всей экспортной выручки.

Продукция промышленного животноводства (особенно молочного животноводства и овцеводства), садоводства, виноделия и виноградарства — одна из основных статей экономики Новой Зеландии 

В Новой Зеландии, как и в других небольших странах, внутреннее потребление невелико. Чтобы экономика росла, нужно больше экспортировать. По этой причине 15 лет назад государство и создало New Zealand Trade & Enterprise — структуру, которая помогает бизнесу встраиваться в мировую систему. Это подразделение министерства экономического развития и торговли с офисами в 40 странах, насчитывающее сегодня более 500 сотрудников (причем в России его представлял один человек, а в Китае — 60).

По сути, организация сводит новозеландские фирмы с потенциальными клиентами и партнерами, и помогает открывать двери в кабинеты чиновников. Ведь предприятию с оборотом $3-5 млн. трудно достучаться до официальных лиц в Москве или Вашингтоне — письма и звонки от имени правительства гораздо действеннее. Достаточно сказать, что относительно небольшая компания Tait Electronics  из Новой Зеландии, выпускающая мобильные системы связи, сертифицированные для применения в армии и в полиции, успешно конкурирует в тендерах американских ведомств с глобальными брендами.

Но одной только протекцией содействие NZTE не ограничивается — она помогает бизнесу деньгами, распределяя правительственные гранты. Предприятие из Новой Зеландии, которое хочет работать, например, на российском рынке, может получить от государства сотни тысяч долларов, если представит чиновникам бизнес-план развития своего экспорта в Россию. Единственное условие — в том, что помощь предоставляется на паритетных началах: половину необходимой суммы компания должна заплатить сама. Поскольку коррупции в новой Зеландии нет, никто от этих грантов ничего не отщипывает — все деньги достаются бизнесу. А это уже немало.

Дом в ипотеку

Когда я получил вид на жительство, мы с женой купили дом в новом районе Окленда — в 30 км от центра. С запада и востока город, простирающийся на 100 км, зажат на перешейке между двумя заливами. Инвестицию в недвижимость я считаю удачной — за последние пять лет цены на жилье в Окленде заметно выросли. Теперь мой дом стоит раза в полтора дороже.

Три года назад Новая Зеландия вышла из кризиса, и в стране начался строительный бум, который подогревает большой поток инвестиционных денег из Китая. Окленд сегодня входит в первую пятерку городов мира с самой дорогой недвижимостью. Средняя цена типичного дома площадью 200 кв. метров — около миллиона новозеландских долларов (1 доллар = около 40 рублей). Дороже — только в Гонконге, Сингапуре и Токио. Даже в Нью-Йорке жилье обходится дешевле, а здесь недвижимость дорожает из-за наплыва иммигрантов и недостатка земли, выделяемой муниципалитетом под строительство.

Окленд — крупнейший город Новой Зеландии с населением около 1,3 млн чел. (около 32% всего населения страны)

В Новой Зеландии все приобретают жилье в ипотеку, выплачивая 20-30 лет по 5-6% годовых. Ипотека доступна, если у человека есть работа, и он может сразу заплатить 20% стоимости дома, но молодым семьям, у которых нет больших сбережений, преодолеть такой порог непросто. Оклендцы переезжают с места на место в среднем раз в семь лет — когда меняют работу или устраивают детей в школу. Ипотеку всегда можно переоформить.

По уровню жизни Новая Зеландия сопоставима с обеспеченными странами  Восточной Европы или Израилем. Средний доход на человека — около 60 тыс. новозеландских долларов в год ($US 45 тыс). Примерно у 15% семей доходы превышают $150 тыс., но много и таких, у кого он вдвое меньше. После уплаты налогов, например, со $100 тыс. на руках остается $70 тыс. Примерно треть этих денег съедает ипотека. Продукты на семью из четырех человек обходятся в $1.5-2 тыс. — за год это $20-25 тыс. только на еду. Так красивая цифра $100 тыс превращается почти в ничто. Отчасти поэтому большинство местных жителей ездит на подержанных японских машинах (средний возраст автомобилей в Новой Зеландии — 15 лет, в Окленде — 12).

Семьи новозеландцы создают, когда им уже за 30. Многие из тех, кто уехал на заработки в другие страны, возвращаются, чтобы купить жилье и завести детей. Нередко можно встретить на улице пятидесятилетних мужчин, катающих коляски со своими первыми детьми.

Сложности технические и финансовые

В семье нашего близкого родственника много лет назад родился ребенок с ДЦП — он не может ни двигаться, ни говорить. Близкие всегда думали, как ему помочь. И вот однажды, когда мой сын Дмитрий уже учился в Новой Зеландии, ему на глаза попалась заметка об устройстве Brain-computer interface (BCIs), которое еще называют интерфейс «мозг — компьютер». Оно считывает энцефалограмму головного мозга и может обмениваться информацией с внешними устройствами. Дмитрий подумал: если такое приспособление в виде специального шлема надеть на голову человеку, страдающему от церебрального паралича, и подключить к компьютеру, больной сможет выполнять простые функции — включать свет, управлять телевизионным пультом или что-нибудь еще.

Это была просто техническая идея. Дмитрий достаточно быстро собрал прототип устройства — его испытали на людях с ДЦП, которых нашли через специальное общество в Окленде. Прототип был простой — с помощью нейронных импульсов пациенты включали и выключали лампочку.

Поначалу казалось, что все просто: надо довести продукт до ума и пустить в продажу. Однако стартовал проект в 2011 г., а сейчас уж 2017 г., и работа еще не окончена. Системные испытания в школе для детей с ДЦП показали, что алгоритм и устройство, которые мы использовали на первой стадии, не подходят — они срабатывали только в 50% случаев. Когда речь шла о прототипе, все выглядело проще — если лампочка зажглась один раз из пяти, значит идея правильная. А на пути от прототипа к продукту, который будут выпускать серийно, точность должна увеличиться хотя бы до 90%. У команды Дмитрия тогда возникло много технических проблем, связанных с фильтрацией импульсов — их много, а выбрать надо единственный, который и станет управлять лампочкой.

Чтобы продолжать работы, требовались деньги, а их не было.

Дмитрий Селицкий: Работа с интерфейсом «мозг — компьютер» была для меня новой. Поначалу казалось, что все довольно просто. Мы провели структурированные испытания первого прототипа системы на человеке с ДЦП, достигли хороших результатов и полагали, что идем верной дорогой. Но в конце 2014 г. когда мы запустили более масштабную программу тестирования с учениками трех специализированных школ для детей-инвалидов, выяснилось, что первый случай был исключением. Массово наша технология не работала — мы увлеклись технической идеей и поставили себе чересчур сложную задачу. Образно говоря, решили сразу лететь на Марс, тогда как идти надо было маленькими шажками. Как только мы это поняли, дело сдвинулось. Сейчас мы располагаем альтернативной технологией, которая выдерживает испытания. Благодаря ей, наше предприятие уже можно превратить в бизнес.

Краудфандинг на $300 тысяч

Гранта в $30 тыс., о котором я упоминал, хватило только на первое время. Потом Дмитрий тратил свои деньги, накопленные во время учебы в университете, где он подрабатывал программистом. Когда проели последнее, пришлось решать — продолжаем мы этот проект или отказываемся от него. У сына к тому времени уже была семья — его подруга неплохо зарабатывала, но жить за ее счет он не хотел.

Занять деньги в банке мы не могли — никто из соучредителей, включая меня, не хотел рисковать, закладывая машину или квартиру. Найти инвестора не получилось: продукт оставался сырым, а рынок сбыта — не вполне очевидным. Я начал уже прикидывать, не вернуться ли к мебельному бизнесу, и даже съездил в Италию, чтобы восстановить связи с бывшими партнерами, но тут появилась идея собрать капитал с помощью краудфандинга. 

Есть множество онлайн-площадок (наверное, самая известная — Kickstarter), где компании могут выставлять прототипы своих изделий, предлагая посетителям заплатить за будущий продукт авансом или просто пожертвовать некоторую сумму на развитие бизнеса — некоторым удается собирать миллионы. Похожим образом действуют интернет-платформы, помогающие сколотить капитал. Одной из них, работающей преимущественно в Новой Зеландии, мы и воспользовались, решив продать 10% акций фирмы людям, которых могла заинтересовать наша технология. Мы подготовили бизнес-план и сделали презентацию, объясняющую суть проекта. Информацию распространяли через социальные сети, телевидение и радио. Результат получился обнадеживающим — за два месяца мы продали 10.5% акций и подняли почти NZ$300 тыс. У компании появились деньги для дальнейшего развития и больше ста новых акционеров, вложивших в проект от NZ$500 до NZ$15 тыс.

Еще $80 тыс. мы получили от государственной организации (Callaghan Innovation), финансирующей научные исследования и инновации. По условиям, государство не может выделить больше 40% суммы, заявленной в бизнес-плане. Это компенсационная схема — сначала предприниматель/компания берет все расходы на себя, представляет отчет, и потом государство платит свои 40%. Благодаря краудфандингу, нам удалось задействовать и этот механизм.

Сам себе экспортер

Теперь учредители начали получать минимальную зарплату и смогли нанять сотрудников, которые пишут программы, отрабатывают алгоритмы работы устройства и проводят испытания. Вырученных денег хватит примерно на год. К исходу этого срока должно появиться устройство, которым можно пользоваться в реальной жизни. По плану, к концу 2017 г. мы заключим контракты с первыми 5-10 пользователями. Потенциал рынка Новой Зеландии невелик — по расчетам, речь идет о двух-трёх тысячах потребителей. Поэтому мы планируем сразу осваивать зарубежные рынки. По скромным оценкам, в мире больше 6 млн человек, которые нуждаются в таких системах и не могут использовать для общения ничего другого. Экспансию мы начнем с Австралии — она ближе и понятней всех, затем двинемся в Канаду и Великобританию. Это не самые большие рынки, и мы рассчитываем освоить их достаточно быстро.

Развитые страны, на долю которых приходится около одного миллиона потенциальных потребителей, тратят на программы помощи людям с ограниченными возможностями серьезные деньги. Дети с ДЦП разной степени тяжести учатся в школах — их снабжают устройствами, позволяющими общаться. Оплачивают такие приспособления страховые компании или государство. Причем речь идет не только о детях с параличом. В США многомиллиардные бюджеты в этой области держат организации, помогающие ветеранам различных войн — там немало людей, получивших осколок или пулю в позвоночник, оставшихся без рук — без ног. Эти структуры проводят серьезные научные исследования, разрабатывают феноменальные протезы, позволяющие управлять рукой через прямой интерфейс с мозгом. Речь идет о большом бизнесе, скрытом от посторонних глаз.

Поэтому, с точки зрения бизнес-плана, перспектива очевидна. В России мы можем работать только с частными фирмами — государственных программ такого уровня в стране нет, хотя появляются разработчики, готовые заниматься этой темой. Даже в Екатеринбурге есть офис-магазин, предлагающий практически весь ассортимент доступных в мире устройств прямого интерфейса «мозг-компьютер». Так что будущее не за горами.

Если сын справится без моей финансовой помощи, заниматься отдельным бизнесом я не собираюсь — чтобы все начать с нуля, нужно положить много сил. А государственная служба позволяет мне работать с девяти до пяти, отдыхать по выходным и консультировать компанию сына. Его друзья-партнеры называют меня «главным скептиком», который ставит под сомнение их замыслы, заставляя искать разные варианты.

Все это очень интересно.

Фото: Игорь Черепанов / DK.RU, архив Константина Селицкого