Рассказчик провинциальных анекдотов. Бизнес-история Николая Коляды

Портал DK.RU представляет спецпроект «Сделано в Екатеринбурге» — цикл публикаций о знаковых персонах и компаниях, ставших брендами города. Все герои этого проекта начинали свою деятельность в Екатеринбурге и шагнули далеко за пределы Урала. В очередном выпуске — бизнес-история Николая Коляды, драматурга и художественного руководителя «Коляда-театра». 

– Я написал больше ста пьес – 70 из них поставлены в России и за границей, но спектакли мало отличаются один от другого, поэтому сейчас меня интересуют только гонорары, – говорит Николай Коляда. – Деньги это небольшие – когда 300-400 тыс. руб. в месяц, а когда – совсем ничего. Я мог бы тратить их на себя, но есть частный «Коляда-Театр», который замышлялся как бизнес и по большому счету себя окупает, но иногда требует финансовых вливаний. Поэтому все мои гонорары уходят на поддержку моего театра.

Монолог о трудностях начального периода

История частных театров в Екатеринбурге, в общем, не длинная. Они начали появляться в 90-е гг., когда многим казалось, что это несложно: главное — собрать единомышленников и давать представления, а благодарные зрители сами найдут дорогу. Чаще это были танцевальные труппы. Многие живы и сейчас, но я не знаю, насколько они успешны и какая там зарплата у актеров. «Провинциальные танцы» стали муниципальным бюджетным учреждением. На слуху только «Волхонка» и «Театрон».

В 2000 г., оценив их опыт, я решил оставить Академический театр драмы, где десять лет работал режиссером, чтобы заняться своим делом. Володя Валл, директор НП «Волхонка», к которому я пришел советоваться, дал мне ксерокопию устава своего предприятия и совет: делай как мы. С одной, впрочем, оговоркой.

«Некоммерческое партнерство могут учредить два человека, — пояснил Валл. — Компаньона бери не из театральной среды, чтобы о твоих финансовых делах в театре никто не знал. Иначе, едва на счету появятся лишние деньги, как подоспеют желающие делить их по справедливости. Начнется война, и творчеству придет конец. У меня такое было».

А в литературном журнале «Урал», который я тогда редактировал, моим заместителем был Олег Петрович Капорейко (царство ему небесное, прекрасный был человек). Ему я и предложил работать со мной по театральной части. По большому счету, Капорейко было все равно, чем я буду заниматься, но его радовало, что я нашел себе еще одно дело. Мы отнесли бумаги «Волхонки» юристу, и после долгих обсуждений он написал устав «Коляда-Театра». За 15 лет устав этот почти не изменился.

4 декабря 2001 г., в свой день рождения (так совпало) я получил на руки учредительные документы и печать, а в январе 2002 г. презентовал свой театр в Доме писателей на ул. Пушкина. Думал, городские власти скажут: молодец, что додумался, и выделят помещение — работай! Но ничего такого не случилось. Первый спектакль по своей пьесе «Персидская сирень» я ставил на пару с театром Драмы. Потом ушел в «Театрон» и работал там целый год — делал совместные проекты с «Коляда-театром», который оставался на бумаге.

Своего угла у нас не было.

Фото: Алексей Кузнецов

Монолог о приюте комедиантов

Как вдруг в мае 2003 г. мне позвонила Любовь Макарова, директор «Поэтического театра «Мы» (не знаю, жива ли она сейчас, или ее закатали в асфальт бандиты — второе более вероятно) и сказала:

– Я слышала, вы ищете помещение – у меня есть подходящий вариант.

Речь шла о подвале на проспекте Ленина, 69, где прежде обитал «Поэтический театр «Мы» – Макарова хотела сдать площадь в субаренду. На следующий день я пришел туда и решил, что меня все устраивает. Чтобы включился свет, которого там не было год, заплатил 25 тыс. руб., благо свободные деньги тогда были – театры неплохо платили за мои пьесы. Я начал ремонт, купил мебель и звуковую аппаратуру – вбухал около 20 тыс. евро. Актеров специально не приглашал – все до единого пришли сами, а приблудных кошек выкидывать нельзя. Кому нравится со мной работать – милости просим! Но есть «звезды», которые любят только себя в театре, а не театр в себе. Прямо генерал-полковники. Было время, они появлялись и месяц-два работали, а потом мы прощались.

Тогда артистов набралось человек 15. Сначала – тыры-пыры-нашатыры – все было хорошо: мы ставили спектакли, платили аренду и дружили с этой Макаровой, а через полгода она пообещала подвал каким-то бандитам, надумавшим устроить там ночной клуб с пением стихов под гитару (знаем мы это пение!)

Нам велели убираться. Началась дикая война, продолжавшаяся полтора года: с одной стороны – мы, с другой – эти гангстеры (один из них даже бросался на меня с заточкой – хотел зарезать). Кончилось тем, что они разломали сцену – выступать стало невозможно. Мы с артистами поставили на проспекте Ленина палатки и три дня бастовали, привлекая внимание граждан. НТВ показало нас в рубрике «Чрезвычайные происшествия» – друзья из Америки и Израиля начали звонить с вопросами: что у вас творится? Приезжали городские и областные чиновники (в том числе, министр культуры Наталья Ветрова), требовали прекратить безобразие. Мы сказали: никуда не уйдем!

Тогда Министерство культуры потрясло МУГИСО, и мне предложили несколько помещений. Одним из них было бомбоубежище на проспекте Космонавтов. Места там было достаточно. Но когда я представил, что детям, которым мы показываем сказки, придется спускаться на глубину 25 метров, мне стало лихо.

Наконец, очередь дошла до деревянного дома на ул. Тургенева, 20, где было 28 маленьких комнат и больше ничего – ни сцены, ни коммунальных удобств. Я позвал артистов, мы все осмотрели и решили, что берем. Нам сказали: чтобы подключить воду, электричество и прочие коммуникации, нужно 50 млн руб. Не многовато ли? Мы уложились в 200 тысяч. Сначала выкопали канаву и подсоединились к водопроводу, потом я долго ходил по энергетическим компаниям: просил-умолял-дарил конфеты-обещал спеть и станцевать. Пока не было электричества, купил генераторную установку – она целый месяц стояла на улице и громко трещала – туда доливали бензин из моей машины, а мы обустраивали театр – пилили, мыли, красили. Зрители и студенты УрГУ приходили помогать. Наконец, энергетики прислали дядю Васю – он залез на столб, подсоединил дом к электричеству, и лампочка загорелась.

27 сентября мы играли первый спектакль «Птица Феникс». Отопление еще не включили, и зрители сидели одетыми, а синие от холода артисты, изображавшие людей на пляже, выдыхали пар и говорили: «Фу, как жарко, невозможно просто!»

Монолог о доходах и расходах

Я хотел сделать театр, где не будет мраморных лестниц, колонн, лепнины и прочей бездушной ерунды, которую обычно связывают с храмом искусства. Хотел непохожести на академические театры. Думаю, у нас это получилось. Главное, мы не связаны никакими условностями – если, начав репетировать пьесу, видим, что спектакль не складывается, можем отказаться от этого проекта, задвинув его в дальний ящик. А можем сделать премьеру за месяц. Это государственным театрам торопиться некуда – зарплата им гарантирована. А мы репетируем днем и ночью, чтобы актеры питались не «Дошираком». Из-за этого наши счета за электричество поначалу едва укладывались в 40 тыс. руб. в месяц. 

Четыре года назад я получил в Перми премию Дягилева «Лучший продюсер России». Я пишу пьесы, умею ставить спектакли. Но это не значит, что я – творческий человек, который них*ра не соображает в финансах, а только руководит театром. Нет, я умею считать деньги: 40 + 40 – будет рубль-сорок.

В государственном драматическом театре, вам скажут: искусство не окупается. В переводе на русский это значит: без дотаций мы не выживем. При таком количестве народа, который непонятно чем занят, меня это не удивляет. Представьте: директор одного большого театра, куда мы собирались с гастролями, звонит мне, чтобы выяснить, не затопим ли мы им сцену (в пьесе «Скрипка, бубен и утюг» идет дождь). Отвечаю: все технические аспекты мы обговорили с вашим зав. постановочной частью.

«С каким именно, – интересуется он, – у меня их шесть».

Шесть заведующих! И левая рука не знает, что делает правая… Екатеринбург, впрочем, не лучше. У нас есть театры, где артисты, выходящие на сцену два раза в месяц, получают 60-70 тыс. руб. За один выход – 30 тысяч! Киркоровы там собрались, что ли?

Так вот. Чтобы мои артисты не разбежались, приходится платить им не меньше, чем в других очагах культуры. В штате «Коляда-Театра» – 80 человек: 40 актеров и 40 человек обсуживающего персонала. И все хотят есть. Чтобы сводить концы с концами, мы играем 50-60 спектаклей в месяц. Каждый выходной – по четыре представления. Это – конвейер. Я прихожу в театр к 10.00, а с 11.00 начинаются репетиции: четыре часа – с актерами, два – со студентами, два – с учениками театральной школы. Потом – спектакль, который заканчивается в 23.00. Домой добираюсь к полуночи и падаю, как убитый.

А в голове работает счетчик, потому что частный театр должен беречь каждую копейку. И с самого утра я хожу, выключая повсюду свет, и кричу, чтобы экономили киловатты.

Монолог об урожае со свалки

В домике на Тургенева мы прожили восемь лет. Удобств там не было: общий туалет для зрителей и актеров, а душ мы сделали сами, привязав лейку к стене. Внизу стоял детский бассейн.

Поначалу представления «Коляда-Театра» напоминали самодеятельность. У нас не было ни приличных костюмов, ни реквизита. Мы в буквальном смысле ходили по помойкам, выискивая старые комоды, буфеты, столы и стулья. Некоторые из них и сейчас стоят в холле – зрители с удовольствием их разглядывают. При необходимости мы бросали клич, чтобы жители города тащили в театр старые ненужные вещи – за деньги, в обмен на билеты или безвозмездно. Последний раз так было, когда ставили «Безымянную звезду» – дали объявление, что собираем венские стулья, керосиновые лампы, старые телефонные аппараты и швейные машинки. Нам все принесли.

Реквизит так и собирается. 10 лет назад, когда на Кузнечной строился бизнес-центр, мне позвонили со Свердловской киностудии, сказали: выбрасываем старые костюмы – можете забрать. Я съездил трижды, всякий раз до отказа набивая машину барахлом, оставшимся с со съемок «Приваловских миллионов» и «Демидовых». Позже я не раз обращался и к директору Музкомедии Софронову, дай бог ему здоровья: «Михаил Вячеславович, есть у вас костюмы, которые можно списать?». Если дают, приезжаем, забираем, чистим, перешиваем – пытаемся сделать конфетку.

И примерно раз в полгода мне звонят продавцы из свадебного салона на Луначарского: готовы четыре сумки костюмов на выброс – можете забрать. Я приезжаю, а там платья — свадебные, вечерние. Роскошные, но с дефектами – то бриллиантик фальшивый отвалился, то дырка, то пятно на видном месте. Говорят: все равно на свалку, а вам – радость.

Так, благодаря стечению обстоятельств, мы собирали все, что подворачивалось под руку, и теперь в нашей коллекции много уникальных вещей. Алексей Федорченко, снявший «Ангелов революции», недавно интересовался: «Коля, а найдутся у вас старые гимнастерки?» – «У нас чего только нет, ты, главное, плати!»

Со временем начали шить сами. В огромной театральной костюмерке, занимающей два этажа, комплектов одежды – около пяти тысяч. Все в приличном состоянии. Как только новый спектакль, я говорю актерам: «Быстро все на второй этаж, подбираем гардероб!»

Единственное, на что я никогда не жалел денег, это компьютерная техника, световая и звуковая аппаратура. Без этого антуража мы так бы и остались театром художественной самодеятельности.

Монолог о выгоде полного пансиона

«Коляда-Театр» много ездит по России и за границу – без денег, заработанных на гастролях, нам не прожить. 10 лет назад, приезжая в Москву, мы останавливались в общежитии медицинского института – по 6-8 человек в комнате, и я говорил всем: «Терпите, братцы-кролики. Куда деться?» Сейчас мы останавливаемся в «Измайлово» – там вполне комфортабельно. Артисты, которым приходится вкалывать как проклятым, чувствуют себя белыми людьми.

Наверное, мы – единственный провинциальный театр, который научился зарабатывать в Москве. Ведь многие рады уже тому, что играют на столичной сцене, даже если в зале – три сестры и дядя Ваня. А у нас все время аншлаги. В этом году мы продали билетов в Москве на 6 млн руб. (на дополнительный спектакль «Скрипка, бубен и утюг» билеты разошлись сходу). По договору, половина этой суммы досталась театру, половина – нам. Уже известно, что на январские спектакли «Коляда-театра» москвичи раскупили билетов на 3 млн руб. Причем без особой рекламы – ни растяжек, ни плакатов в людных местах обычно не висит.

Чтобы театр не остывал, пока труппа гастролирует, на хозяйстве остаются мои студенты – играть сказки для детей и готовить дипломные спектакли. Но столичные поездки выпадают раз в год, в остальное время мы мотаемся по регионам. То в Нефтекамск – 10 часов на поезде до Янаула, потом – автобусом, зал – 500 мест, 120 тыс. руб. за спектакль. Отыграли – и сразу обратно. То – в Тюмень, откуда недавно вернулись, заработав за четыре дня 750 тыс. руб. Одновременно тюменский театр «Ангажемент» играл спектакли на нашей сцене. Билетов они продали на 350 тысяч, и главреж предложил:

«Коля, у тебя – известный театр, а у нас – не очень. Давай, сложим все деньги и поделим пополам».

Я согласился, что это справедливо: 550 тыс. руб. – тоже хорошая сумма.

За границу мы начали выбираться лет восемь назад, после фестиваля «Реальный театр», где участвовали французы. Они нас и позвали. В первый раз мы играли один спектакль в Нанси, годом позже – уже 18 спектаклей по всей Франции, потом добрались до Парижа, где несколько раз показывали в театре «Одеон» своего «Гамлета».

При этом в любую страну, будь то Франция, Греция, Польша или Словения, мы едем с условием, что все расходы оплачивает приглашающая сторона (продюсер). На зарубежные гонорары я купил театру девять квартир, потому что актерам было негде жить – они снимали углы, а рассчитываться приходилось мне. Сейчас есть жилплощадь – в основном, хрущевки на первых и последних этажах. Но это лучше, чем ничего. В завещании, которое хранится в сейфе, написано: в случае моей смерти все квартиры, все мои доходы, проценты от постановок пьес, движимое и недвижимое имущество переходит в фонд «Коляда-Театра».

Монолог о сопливых пионерах, стариках и женщинах бальзаковского возраста

Говорят, у «Коляда-Театра» очень особенная аудитория (читайте – фрики), которая не ходит в академические театры. Но, согласитесь, вряд ли 50-60 спектаклей в месяц смотрят одни и те же люди. При том, что у меня каждый вечер – полные залы. Ведь находятся желающие платить по 1,5 тыс. руб. за билет на премьеру, скажем, «Ричарда III». Кто они? Ну, есть в Екатеринбурге думающие люди. Среди них много приезжих, иностранцев – немцев, французов, израильтян. Когда выпадает свободный вечер, они спрашивают у портье и администраторов, что можно посмотреть в Екатеринбурге. И те (дай бог им здоровья), рассказывая о Храме-на-Крови и Ганиной Яме, напутствуют: «Непременно посетите «Коляда-театр». И к нам идут, а встречать гостей мы умеем.

Я научил всю свою обслугу, администраторов и билетеров, что нужно целовать в попу каждого зрителя, который приносит нам деньги. В зрительском фойе на видном месте лежат почтовые открытки с афишами наших спектаклей, которые можно подписать – на следующий день их отправят в любой уголок страны или за границу. Там же – выставка: мебель, предметы соцкультбыта, диковинные животные (крысы, попугаи). Все это можно разглядывать часами.

Но главное – наш репертуар. Одна из фишек – в том, что мы ставим много детских спектаклей (пионер — маленький, сопливый — свой рубль в кассу несет). Это не секрет – другие театры тоже работают для детей, но допускают одну и ту же ошибку: режиссеры, которые берутся за сказки, хотят показать все, на что способны – получается выпендреж. А действие на сцене должно быть простым до невозможности – чтобы дети смеялись, боялись нечистой силы, радовались хэппи-энду, а их родители – не жалели денег на другие представления.

Мне нужны спектакли и для студентов, и для бабушек-дедушек. Но основная часть зрителей – это женщины бальзаковского возраста — за 45 лет, часто – одинокие: муж ушел к молодой, спился или помер, а женщина еще в соку, ищет любви и страстей. Когда выходишь на поклон, видишь, что 70-80% зрителей в зале — это они. Смотрят «Клуб брошенных жен», «Амиго», «Тутанхамона», страдают и плачут. Для них мы и работаем.

В этом смысле важно, чтобы зритель, который пришел к нам впервые, не попал на спектакль, которого не поймет. Иначе он скажет: «Говно какое-то!» и сбежит навсегда. Поэтому наши кассиры будут отговаривать пенсионера, решившего купить билет на «Концлагеристов» или на «Клаустрофобию». Скажут: идите на «Бабу Шанель».

Фото: Коляда-Театр

Монолог об отсутствующих здесь спонсорах

Надо сказать, что в Екатеринбурге меня не очень повожают и любят. В наш театр не ходят миллионеры, и у нас практически нет спонсоров – таких, чтобы пришли и сказали: «Хотим тебе помочь». Состоятельные люди предпочитают Музкомедию (ха-ца-ца, танцуем без конца) или Драму, где актеры в бархатных штанах ходят по сцене со шпагой и говорят словами Шекспира. А у нас с шумом и криками выскакивает какая-то банда уголовников – несолидно. Иногда удается найти контору, которая выделит немного денег, но системного фандрайзинга не практикуем. Единственное, пожалуй, исключение – пекарь Анатолий Павлов. Когда я (на всякий случай) бросил в Фейсбуке клич: помогите фестивалю «Коляда-Plays», он прислал нам 30 ящиков печенья, чтобы гости пили чай. И уже четыре года мы получаем летом подарок от пекарни «На Вишневой». В ответ я всегда его рекламирую.

Государство, впрочем, оказывает нам помощь, хотя мы и частный театр. Без денег из областного бюджета, выделяемых по указанию губернатора, мне было бы трудно вывозить по 40 чел. на гастроли в Москву и Питер (кстати, жадные авиакомпании, у которых я выпрашивал скидки на билеты, ни разу не откликнулись). На ежегодный фестиваль современной драматургии «Коляда-Plays» театр получает губернаторский грант в 3 млн руб. и скрупулезно отчитывается за каждую копейку. Покрыть все расходы за счет этих денег нельзя – нужно 7-9 миллионов, поэтому я начинаю копить заранее. Недавно привез миллион из Польши (пять недель репетиций), где ставил «Женитьбу» Гоголя.

В принципе, театр может рассчитывать, что Министерство культуры РФ выделит ему грант на постановку новой пьесы – мы всегда пользуемся такой возможностью. Иногда перепадает по политической линии – фонд Михаила Прохорова в разгар избирательной кампании давал миллион рублей на наши проекты. Только от управления культуры Екатеринбурга – за всю историю театра – не получили ни копейки.

К счастью, в 2014 г. нам отдали помещение бывшего кинотеатра «Искра», которое шесть лет пустовало – жильцы дома не хотели, чтобы здесь снова крутили кино, а на театр, где шума не в пример меньше, согласились. Губернатор выделил из бюджета области 71 млн руб. на реставрацию театра. Тут тесно – нет глубины сцены, нет помещений, где хранить декорации.

Но мы счастливы.