Тимур Горяев: Законопатил за границу дочек, чтобы спланировали жизнь

Я бы  хотел, чтобы дети меня переросли, и, если это произойдет, я, безусловно, буду этим гордиться. Это единственная моя внутренняя потребность в отношении моих дочек – восхищаться тем, какими замечательными, красивыми, самостоятельными людьми они выросли. Сейчас я очень доволен тем, что дочки учатся в Англии, и в том, что связано с дочерьми, мою жизнь можно назвать счастливой.

В Екатеринбурге обе дочки учились в тринадцатой гимназии, и проблем, связанных с их учебой, у меня не было. Пятерки были трудовые – их ставили не «за папу», но дело-то не в этом. Пятерки пятерками – а дальше что? Наше образование – унизительно по своему качеству. Взять хотя бы изучение иностранного языка. Человек учит его пятнадцать лет – в школе и институте – и получает смехотворный результат. На концерн приходят люди с золотой медалью и красным дипломом (у нас высокая планка), и основная причина, по которой часть отсекается, – не способность и двух слов связать ни на одном языке, кроме русского, хотя бы на уровне простого общения «здравствуйте, проходите, пожалуйста, присаживайтесь».

У нас контекстная культура и полуправда во всем. Говорим одно, думаем другое. Взять любую группу в институте – найдутся те, у кого пятерки по иностранному языку, но попробуйте с ними поговорить. Я сам в свое время окончил английскую школу, имел пятерку по языку в институте, но, когда в первый раз приехал в Штаты на учебу, с ужасом понял, что даже пообщаться с продавцом, чтобы купить себе бутерброд, не в состоянии. У нас много болтовни про качество средней школы и о том, что у нас детей готовят «не то что за границей», но обычно эти рассуждения слышишь от людей, которые с иностранным образованием никогда не сталкивались и не понимают, о чем говорят. А про нашу высшую школу говорить просто смешно. Меня одно заботит – если предположить, что у нас качество образования в среднем по стране одинаковое, тогда удивительно, как выпускники медицин­ских вузов, выйдя из институтов, пытаются кого-то лечить, принимать роды... Может быть, их учат как-то иначе, учат другие люди, марсиане например, – я не знаю. Как довольно крупный в этом городе работодатель, я отчетливо понимаю, насколько наше российское образование не соответствует по качест­ву современным требованиям. Но когда я начинал дома разговор об учебе за границей, у старшей это вызывало неприятие: «Далеко, непонятно, страшно, я никуда не поеду. У меня здесь все хорошо, здесь у меня друзья и прекрасная школа». – «Тебе решать». С моей стороны не было приказов, мол, собираешься и уезжаешь.

Я начал с простого – стал дочек отправлять в летние языковые лагеря: младшей тогда было семь лет, а старшей – десять. В первый раз было тревожно и мне, и им, тем более что я их сразу законопатил за границу на пять недель. Год за годом от посещений летних лагерей и путешествий со мной по разным странам у дочерей начало потихоньку формироваться понимание, что там, наверное, учат иначе. Я доволен, что у меня хватило ума и терпения дождаться того момента, когда старшая дочь в середине учебного года сама подошла ко мне: «Папа, я готова, давай вместе выберем школу, и я поеду». Мы выбрали женскую школу – победил прагматичный подход. Посмотрели рейтинги по успеваемости – в смешанных школах они ниже. В женской школе общение с мальчиками тоже есть, но только на мероприятиях, которые проводятся совместно с муж­скими школами, а во время учебной недели девочки сфокусированы на учебе, ерундой не занимаются и меньше времени тратят на то, чтобы понаряднее одеться и покрасивее накраситься.

В Англии тоже есть балбесы, которые ходят в свои балбесные школы. То, что школа где-то в Европе, еще ни о чем не говорит, и в идеале стоит съездить туда, прежде чем отправить ребенка. Мне самому это не удалось, и я к дочери приехал только через полгода, но мне все понравилось. И условия, соз­данные для учебы, спортивные залы, центр искусств, компьютерные залы. И то, что у них есть школьная форма. Младшая у меня вегетарианка, и в ее школе есть отдельные стойки и для вегетарианцев, и для тех, кто по религиозным соображениям не может что-то есть: для мусульман есть халяльная пища, для евреев – кошерная. Я когда увидел это, мне так стыдно стало за то время, когда я служил в армии. В моей части больше половины ребят приезжали из Средней Азии и первые несколько дней отказывались есть кашу с салом – им ведь нельзя. И была такая расхожая шутка, мол, через три дня будут есть как миленькие. Так и происходило – другого-то ничего не готовили. А в Англии уже маленьких детей учат уважению к человеку и к его убеждениям.

Условия проживания в Англии не барские, а, прямо скажем, довольно аскетичные, и роскоши нет. В швейцарских школах, куда дети ездили в летние лагеря, у каждого была своя меблированная комнатка, свой туалетик, свой душ, а в Англии – коридорная система. Когда я слышал от знакомых истории о том, как они отправляли детей учиться за границу, а те чудили, мне казалось это небылицей. А потом посмотрел на одного папу – он отправил пятнадцатилетнюю дочку учиться в Лондон и снял ей там квартиру: «Моя дочь не может жить в общежитии!» Я же специально выбрал школу не в Лондоне, а в маленьком городке, где все под присмотром, все в общежитии. Первый год ученики живут по 4-6 человек в комнате в многонациональных коллективах – это тоже очень позитивно: все из разных культур и учатся сосуществовать, притираться друг к другу и с детства привыкают, что мир очень разнообразен. И только старше­классники имеют каждый свою комнатку – 2 на 1,5, куда входит кровать и стол.

Старшей было 14 лет, когда она уехала в Англию, и первый год ей, конечно, было тяжело. Младшей дочери в этом смысле было легче – она приехала в школу, где уже училась ее сестра. Они обе очень быстро в Англии освоились и повзрослели, и не в том смысле, что начали пить и курить, а в том, что стали далеко планировать свою жизнь и осмысленно к ней готовиться – читать правильные книги, заводить правильные знакомства. Быстро взрослеют дети и оттого, что попадают в очень конкурентную среду. Рейтинг у какой-то из школ высокий не потому, что ее директор дружит с начальником гороно, а потому, что из этой школы дети ежегодно поступают в элитные университеты. И в этих школах все дети умненькие, способные, все нацелены в жизни на успех, все сидят занимаются, обсуждают, что нужно сделать, чтобы поступить в университет, знают, сколько баллов нужно набрать, и рассуждают не на уровне «нравится – не нравится», а на уровне «потому что». Все понимают, что нужно сдать экзамены. Но все в этой школе сдают экзамены хорошо. А что еще смотрят? Хороший университет отбирает по резюме и собеседованию, и резюме – не та вещь, которую ты сел и написал. Резюме ученик пишет своей жизнью и поступками: благотворительные акции, поездки за границу, участие в студенческих научных обществах, в олимпиадах, учебная практика в школах. У меня старшая дочка еще до университета дважды проходила рабочую практику в двух разных банках – в Москве и в Лондоне. Младшая мечтает быть медиком и проходила практику в Великобритании. Практика нужна для того, чтобы понять – твое ли это, и для того, чтобы записью о ней в резюме показать, насколько серьезно ты к этому относишься.

Но в России в начале 90-х напринимали такое количество законов, дающих свободу, что мы не смогли умело с этой свободой обойтись. Тогда появилось некое количество людей, которые стали олицетворять успех – от приватизации, от коммерческих операций, не свойственных и непонятных в то время большинству избирателей. И когда важные государственные активы вдруг резко перешли в собственность к частным лицам, то гегемон был этим, мягко говоря, недоволен. А процессы должны происходить так, чтобы его это устра­ивало. Иначе могут возникнуть революционные настроения. Ведь Ельцина в 1996-м еле-еле выбрали.

Некоторые родители пытаются продлить дет­ство – «оно ведь раз в жизни». Но ведь и зрелость тоже раз в жизни, и старость. Ну и ящик, я надеюсь, тоже раз в жизни. Я сравниваю себя шестнадцатилетнего со своей младшей дочерью, которой сейчас столько же, – она намного взрослее меня. Я в этом возрасте интересовался несколькими вещами – поиграть в футбол, подружить с дев­чонками и позаниматься боксом. Будущее казалось абстрактным, думал, что все само собой устроится. Смотрю на свою младшую дочку – она сама планирует свой день, строит учебные планы, распределяет силы между предметами. Я был удивлен, когда узнал, что в школе у дочерей есть урок, на котором они дегустируют вина. У меня это не сильно вязалось с жесткой школой, но дочки мне объяснили, что вино – часть культуры и они должны в ней разбираться. Пить им не дают, а раз в неделю дают пробовать разные сорта, и теперь они не только могут отличить красное от белого, но и регионы, склоны – будущим леди это не помешает.

Я не знаю ни преподавателей моих дочерей, ни родителей их друзей. Туда, где я не нужен, не влезаю. Как-то старшая мне рассказала о том, что у нее возникло непонимание с одним из преподавателей – дочь все учит, та ее поощряет, но оценки ставит неважные. Я предлагаю: «Давай я поговорю с учителем». – «Папа, ты считаешь, что я сама не могу разобраться?» – «Можешь, но я приеду, и мы с ней пообщаемся как два взрослых человека». – «Ты приедешь показать, какой ты великий и страшный? Папа, тут же Европа. Не надо, я сама все проясню». Так и произошло. Я с детства культивировал в дочках чувство собственной значимости, и они могли постоять за себя, даже живя здесь. Помню, с младшей была история. Школьная преподавательница, замученная личной жизнью, безденежьем, еще чем-то, начала кричать, обращаясь ко всему классу: «Болваны, недоросли, придурки!» Моя дочь встала – ей тогда десять лет было – и сказала: «Вы сейчас довольно много сказали про всех про нас. Если я вас правильно поняла, то это и ко мне относится. Давайте так – я вас слушать не желаю, но вечером подъедет мой отец, и вы ему все то же самое про меня скажете». Вот так корректно поставила учительницу на место, потому что если сама она старается и хорошо учится, то почему должна выслушивать, как ее несправедливо обзывают?

Я вижу, что мои дети – это уже люди будущего. Они понимают, что создавать семью нужно, когда ты хочешь детей. А если пока их не планируешь, зачем, собственно, нужен брак? Нет такого: «Мне двадцать лет, я встретил Клаву, влюбился и хочу жениться». Они понимают, что семья и дети должны появиться при наличии определенного дохода и не ломая карьеру родителей. И при таком рациональном подходе представления об отношениях у дочерей и чище, и романтичнее.

Как ни странно, именно российские родители хотят для детей самого лучшего образования. Например, взять Америку или Европу – способный мальчик вырос в хорошей приличной верующей семье где-нибудь в провинции, дай бог накопили денег на колледж, и этим образование заканчивается. Если еще скопили денег, отправляют в университет, но в тот, что поближе к дому, чтобы почаще видеться. Я знаю это, потому что у меня друзья есть во Франции, в Германии. А мы все равно отправляем детей далеко, поэтому выбираем прославленные учебные заведения по объективным рейтингам. Именно поэтому русские дети получают лучшее в мире образование, становятся гражданами мира и они нужны лучшим компаниям. У меня дочка не успела закончить второй курс, а ей уже прислали ворох солидных предложений. Эти дети стали интеллектуальной элитой мира, окончив лучшие университеты, и им доступна роскошь общения с такими же везунчиками, как они. Понятно, что дальше жизнь перетасовывает, кому-то больше везет, кому-то меньше, но трамплин мощнейший.

Если испорченный продукт положить в холодильник, он будет продолжать там портиться. Если вы хотите шестнадцатилетнего подонка куда-то отправить – в армию или за границу, чтобы там его исправили, то ничего не выйдет. Европейская система образования не является исправительной системой. Отправляя туда пусть маленького, но воспитанного человека, вы даете ему шанс получить хорошее по мировой шкале образование. Но если ваш ребенок не планирует кем-то быть, отправляйте его куда угодно – такие потом и устраивают гонки на машинах. Если в ребенка не инвестировать время, вложенными в него деньгами это не компенсировать и пытаться – бессмысленно. Прежде чем куда-то ребенка отсылать, нужно посмотреть на свое чадо – он-то на что годен. Может, и не стоит посылать ребенка получать высшее образование, если он по своим интеллектуальным способностям не готов, и попробовать раскрыть другие его таланты. В любом виде деятельности есть свои высоты профессионального мастерства. Коваль – тот, который кует лошадей, – работа не для выпуск­ников вузов, но есть коваль и Коваль. И есть такие профессионалы, за которыми охотятся, и они неплохо зарабатывают.

Надо понимать, что, став по менталитету полноценными иностранцами, дети не вернутся в Россию. Впитав в себя европейские ценно­сти, дети начинают хорошо понимать все, что происходит в нашей стране. У человека там родина, где ему хорошо, и нет никакой связи между канадским деревом береза и таинственной русской душой. Когда человеку плохо в другой стране, этому одна причина – он не может адаптироваться. Никому же не приятно чувствовать себя чуркой. Это мы здесь ходим и покрикиваем на россиян, приехавших с Кавказа. А когда сам чурка? В Штатах проще – там все такие. А вот во Франции, если французским владеете не в совершенстве, вы всегда чурка. Но если у вас отличное образование и вы свободно говорите на языках, вам везде хорошо. Так что проблема эмигрантов – это не проблема березок, а проблема неспособности говорить с людьми на равных. Я сказать ничего не могу – я никому не интересен. Помню, когда учился в США, между моими однокурсниками было общение, после уроков все шли в паб, я со всеми иду, но стою со своей кружкой пива в уголке и в разговоре не участвую. Я все понимал, писал, читал, но говорить не мог, и вскоре меня даже перестали куда-то звать, никто со мной не общался – я был отверженным. А я – человек общительный, и мне в роли молчаливого свидетеля – непривычно и тягостно. Прошел первый семестр, и внезапно меня прорвало, и я стал общаться, у меня друзья появились, и совершенно другая жизнь стала по качеству.

У дочерей остались друзья в России, но их основная жизнь – там. Меня не пугает, что они не вернутся ко мне. Быть чьим-то родственником – это не обязанность. У нас считается с патриархальных времен, что родственные отношения ко многому обязывают. Ты родился – и у тебя уже есть тети, братья, ты их не выбирал, но голос крови требует. От меня голос крови вообще ничего не требует. Мне плевать. Если человек хороший, если у него есть ценности, я его уважаю. Если он болван, даже будучи моим родственником, я готов, чтобы родителей не огорчать, встретиться с ним на семейном празднике, но собственно этим свое общение и ограничу. То же самое с детьми. Я не считаю, что они мне чем-то обязаны, но если они выросли и их по-прежнему тянет провести время с отцом, и мы можем вечером посидеть и поговорить о моих планах, их жизни, значит, есть дружба – это главное.