«У нас каждый чем-то промышляет». Почему государство не сможет контролировать самозанятых

Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники» занимается социальными исследованиями. Считается, что именно их исследования гаражной экономики России и описание феномена отходничества — проще говоря, работа соотечественников вахтовым методом — привели к обсуждению закона о самозанятых. 

В частности, сейчас Госдума рассматривает введение специального режима «налог на профессиональный доход». Предполагается, что самозанятые граждане будут платить налог по ставке 4%, если услуга оказывается физическим лицам, и 6%, если юридическим. 

Исследователь фонда Юрий Плюснин является автором текста про «отходников», людей который приезжают из сел работать в города или же едут на заработки на Север. Юрий Плюснин уверен, что государство в целом не знает, как устроена экономика страны, чем живут люди в небольших городах и поселениях: 

— Россия — страна, где народ имеет возможность пользоваться и владеть ресурсами, которые не может контролировать государство. В этом наша уникальность. Среди ресурсов, неконтролируемых государством, — лес.  

И только представьте, что у нас месяц назад появился в Госдуме проект, который разрешает населению пользоваться ягодами и грибами в лесу. Это же абсурд. Это все равно что какой-нибудь депутат вынесет на обсуждение проект, который разрешает автомобилистам справлять нужду вдоль дороги. Они и так это делают, и всегда делали. А теперь им это разрешат. Такие законопроекты говорят о том, что власть совсем не знает страну.

Феномен самозанятых

Фонд «Хамовники» проводил исследование про «отходников». Оказалось, что такого населения в России — 15-20 млн человек. Эти цифры были актуальны пять лет назад, сейчас их число растет из-за сложной экономической ситуации. Люди из небольших поселений стремятся найти подработку, улучшить свое материальное положение и едут в большие города.

— Когда мы говорим про «отходников», то часто речь заходит про вахтовиков, которые едут на заработки в Сибирь, — говорит Юрий Плюснин.— Это действительно самозанятые люди, большинство из которых не работает официально. Но «отходники» — это не только вахтовики. Когда Собянин говорил, что в Москве 6,5 млн работающих мужчин, он забыл упомянуть про 6,5 «отходников» — людей, которые приезжают на заработки в Москву и не устраиваются официально: официанты, водители, строители и т.д. А ведь кроме них есть еще и другие самозанятые, и их очень много. 

С предпринимателями у нас не все понятно, если честно. Если верить статистике, то в среднем у нас в провинции одна семья из десяти занимается бизнесом. Но неофициально — гораздо больше. Также у нас гораздо больше реально предприимчивых людей, которые заняты промыслом на местах, это связано с тем, что людям просто не выжить, если они не будут чего-то предпринимать. 

Юрий Плюснин является исследователем фонда и автором работы про «отходников». Фото: plusnin.org

Если смотреть дальше, то, по сути, что-то предпринимают все, у кого есть дачи. Такие люди живут распределительным образом жизни.

У большой части нашего населения жизнь распределена между квартирой, дачей и гаражом. Такой образ жизни возник в 60-е годы как попытка уйти от ока государства. Попробуй засеки, где у человека что есть, чем он занимается в погребе, гараже или на даче.

Проанализировав дачную статистику, мы увидели, что у нас в России 60 миллионов дач. Точнее, 72 миллиона дач зарегистрировано, а 60 миллионов из них активно действуют. И население наше живет этим распределительным образом жизни. Причем дачи теперь необязательно расположены близко к городу, в котором работаешь. Наши дачи расположены за сотни и тысячи километров от городов.

И на этом фоне у нас формируется два крупных потока движения населения. Первый — «отходники», люди, которые из сел едут на заработки в большие города. Второй поток обратный —из городов в деревни и села едут дачники. В этом уникальность нашей экономики. 

Особая экономика России

Социальный исследователь Симон Кордонский является председателем экспертного совета фонда «Хамовники». Он добавляет, что в России сейчас также популярны распределенные мануфактуры,  — это вид неформальной экономики, при котором отдельные этапы производства распределены между различными домохозяйствами, при этом все домохозяйства взаимозависимы и в совокупности образуют типичную мануфактуру — пушной, рыбный, лесной промыслы и др.:

— Когда мы приехали в один из районных центров в Воронежской области, то увидели существенную разницу между уровнем доходов и уровнем потребления. И спустя пару дней в беседе с местными выяснилось, что, оказывается, жители вяжут пуховые вещи. Это промысел, в котором занято несколько десятков тысяч человек в Волгоградской и Воронежской областях. Там же у них существует оптовая ярмарка площадью около 2 га, где оптовики выкупают пуховые изделия. Причем они очень чувствительны к требованиям рынка, когда-то вязали платки, потом перешли на пуховые трусы. 

Рассказывают, что они начали делать теплое белье для военных костюмов «Ратник», которые должны защитить наших солдат от всего. Но эти костюмы в Арктике не работают, там очень холодно. И вот жители Воронежской области удовлетворяют потребности армии, естественно, неофициально. Командиры частей, заботясь о своих солдатах, закупают на оптовом рынке это теплое белье, официально по бумагам это провести никак невозможно. В итоге получается очень интересная экономика региона. 

Мы думаем, что в нашей стране много таких феноменов, которые частично известны государству, но по большей части — неизвестны. Именно благодаря таким феноменам наша страна выживает в условиях перманентной модернизации, реформ и всего прочего. У нас ведь 300 с лишним лет сплошная модернизация. Как прорубили окно в Европу, так полилось оттуда всякое. А народ приспосабливается, выживает.

Эти формы выживания очень интересны, мы называем их промыслами. И, в общем, мы пришли к выводу, что у нас промысловая страна, что у нас нет и не может быть государства, отделенного от рынка, демократии и ее институтов, в силу того, что экономическая жизнь организована принципиально иным образом.  

Чтобы выявить такие особенности жизни населения, нужно наблюдать. Причем важно наблюдать наивными глазами.Тут мы без зазрения совести используем студентов, вывозим их в маленькие города. По первому разу большинство студентов начинают болеть. Потому что контраст между сложившимся образом страны и тем, что он видят в реальности, оказывается настолько жестким, что их детская психика просто не выдерживает. 

Состояние растерянности

Симон Кордонский отмечает, что с исследованиями и статистикой в нашей стране большие проблемы. Государство занимает позицию, как будто все уже исследовано и известно:

— Государство считает, что изучать в стране нечего, а нужно только менять. И доходы низкие, и социальная стабильность не очень, и отношения между регионами натянуты. На основании имеющегося знания, которые дают Росстат и академические институты, у нас проводятся реформы. У нас стране было примерно 50 разного рода реформ начиная с 1991 г., ни одна из этих реформ не привела к планируемому результату. Но власти это не смущает, они продолжают пользоваться той информацией и статистикой, которую им поставляют.

Мы же думаем, что у нас в стране ничего не описано. Нас мало интересует государство, нас интересуют формы поведения, которые люди вырабатывают, чтобы избежать государственной заботы о себе.

Вся концепция нашего правительства выстроена так, что государство заботится о людях, а люди настолько неадекватны, что их нужно заставлять принимать помощь государства. Люди, на самом деле, в полной растерянности.

Я обычно задаю два вопроса, которые вводят аудиторию в ступор. Первый: «К какой социальной группе вы себя относите?». И, вы знаете, очень немногие могут ответить. Представьте, что европейцу задали такой вопрос, он всегда знает, кто он такой, к какому классу относится. У нас же люди не могут себя самоопределить, они начинают какую-то архаику вспоминать, например, рабочий-крестьянин-служащий. Это группы, которые исчезли в 1991 году. У нас какая-то другая социальная структура, но никто не может ее описать, а значит, самоидентификации у людей нет. 

Следующий вопрос: «В какое социальное время мы сейчас живем? Что у нас: капитализм, социализм, рабство, феодализм?» Ни в одной аудитории я не получил согласованного ответа на этот вопрос. Люди потеряны в пространстве, времени и социальной структуре.