Владимир Черных, СРО арбитражных управляющих: «Предпринимателя в России считают вором»

Владимир Черных полагал, что реформы эффективны, если ими занимается человек со стороны. Первым экспериментом такого рода стала служба в правоохранительных органах, куда он пришел добровольцем, чтобы переделать систему изнутри. Тогда он считал, что это возможно. О своих попытках реорганизовать арбитражное управление, удачных и неудачных, г-н Черных рассказал в двух книгах, одну из которых не успел дописать.

Как сотрудник ОБЭП, глава службы безопасности и арбитражный управляющий вы чаще видели темную сторону жизни. И, наверное, задавались вопросом, почему респектабельные люди преступают закон.

– Пафосную вещь скажу. Безыдейность на государственном уровне смещает нравственные ориентиры. Человек, у которого нет внутреннего стержня, уже не понимает, что можно делать, а чего нельзя. Но главная беда в другом – в бизнес не привносятся элементы обычной человеческой культуры. Предприниматели все реже задаются вопросом, допустимо ли кинуть ближнего своего, довести предприятие до банкротства, забрав имущество и оставив кредиторам только долги? Обмануть, не заплатить, отказаться от обязательств – уже в порядке вещей.

Как это могло случиться?

– Сергей Алексеев, известнейший юрист, который прежде работал в нашем юридическом институте, а потом создавал российскую Конституцию и Налоговый кодекс, говорил: когда начинали перестройку, никто не понимал, какое общество мы хотим создать. Разруха в головах, о которой говорил профессор Преображенский, породила идеологический вакуум. Кто производит добавочную стоимость? Предприниматель. А в России предпринимателя до сих пор считают главным вором, и ему остается соответствовать имиджу. Нам тут надо что-то докручивать, причем не в законах, а именно в миропонимании – как обществу относиться к бизнесу. Государство не считает, что предпринимателей следует беречь. Хотя, казалось бы, чего проще: первые пять лет не берите налогов с малого бизнеса, даже не подходите к нему, пока не станет на ноги. Пусть развивается. В Китае так и делают. Еще Мао Цзэдун говорил: «Коммунизм – это высшая цель, но идти к ней можно разными путями». Сейчас китайцы такой путь нашли: сверху – компартия, внизу – капитализм. Они научились считать деньги, а у нас они утекают сквозь пальцы.

Чем российские чиновники принципиально отличаются от китайских?

– Они не чувствуют ответственности за государственное имущество. В России больше нигилизма, даже среди чиновников. Это хвост, который тянется из 90-х. Помню, моего хорошего знакомого Юрия Барабаша назначили директором Березовского АТП. Это было государственное предприятие, в которое собственник ничего не вкладывал. Ни ремонтов не было, ни модернизации – ничего. А пассажиров, ездивших из Екатеринбурга в Березовский, перехватывали частники на «Газелях». Автобусам АТП доставались только льготники. И вот Барабаш записался на прием к Галине Ковалевой, которая тогда была министром экономики и труда, чтобы добиться финансирования. И услышал в ответ убийственную фразу: «Слабым мы не помогаем». Он пытался объяснить, что госпредприятие проигрывает конкурентам, у которых меньше издержек, поскольку они ни за что не платят. Тогда Ковалева сказала: «Рынок все поправит». Было такое понятие о рынке как об универсальном инструменте, благодаря которому все само рассосется. Не рассосалось. На маршруте, который обслуживал Барабаш, появилось 20 или 30 перевозчиков, отобравших у него этот бизнес, а государево предприятие пошло под нож.

Это было давно. Теперь власть стала более цивилизованной.

– Вот случай, который произошел позже. Один человек из Венгрии, готовивший контракт с правительством Свердловской области на покупку «Икарусов», рассказывал: когда завод уже приступал к сборке, ему позвонили из Белого дома со словами: «Денег нет». Он не стал паниковать, достал договор, перечитал его еще раз и позвонил в Екатеринбург. Сказал: «Я нашел зацепку – в контракте не оговорен цвет автобусов. По умолчанию он желтый, но давайте напишем: синий». Так они и сделали. Отправили письмо: просим поставить машины синего цвета, и выиграли месяц или два, пока подгоняли деньги. Тоже, кстати, антикризисное решение.

У вас есть универсальная формула антикризисного управления? 

– Главный тезис любого управленца – ситуация меняется всегда. Если ты 10 лет просидел в кабинете, не ощутив кризиса, это не значит, что завтра или послезавтра он тебя не настигнет. Менеджеру нужно учитывать изменения, происходящие и в самой компании, и во внешней среде. Если руководитель не улавливает тревожных сигналов и не учит бдительности подчиненных, рано или поздно все заканчивается плохо.

В этот момент появляется работа для арбитражного управляющего, который приходит и говорит: я помогу вам выбраться из ямы

– Сложность в том, что предприятие начинают спасать, когда оно уже погрязло в долгах. Хотя у 70% компаний-банкротов признаки несостоятельности можно заметить за два года до запуска юридической процедуры. Больше шансов на спасение у того, кто заранее начал беспокоиться. Внешнее управление предприятия-банкрота ограничено 18 месяцами – вернуть бизнес к жизни за столь короткий срок очень сложно. Это связывает руки арбитражным управляющим: у них практически нет инструментов для финансового оздоровления компании. В свое время законодатель объединил два закона – о несостоятельности (фаза, когда еще можно вернуть предприятие к нормальной деятельности) и о банкротстве, предполагающем ликвидацию юридического лица с распродажей имущества. Получился Тяни-Толкай, отражающий две точки зрения, бытующие в обществе. Одни говорят, что предприятия-банкротов необходимо реанимировать, другие – что рынок все отрегулирует. И когда меня спрашивают: почему у вас нет процедуры восстановления платежеспособности юридических лиц, я отвечаю: посмотрите, какой инструмент нам дали для работы. Он же тупой – точить и рубить нельзя. Помогут законодатели его заострить – у бизнеса появятся шансы на спасение.

По-вашему, арбитражное управление в России эффективно?

– В части взыскания задолженности – вполне. В обыденной практике считается, что при банкротстве управляющий должен погасить 100% долгов. Не знаю, почему. По данным налоговой службы, в 2013г. процент погашения реестровых требований, в среднем по всем процедурам, составил 6% от общей суммы. При этом наши коллеги из Европы довели те же показатели только до 5%. Значит, мы, справляемся не хуже. Хотя большинство СМИ изображают арбитражных управляющих злодеями: работают плохо, воруют, предприятия не спасают, только распродают имущество. Гады, в общем.

Как вы доказываете свою полезность, помимо распродажи имущества?

– Недавно мы с коллегами создали «Уральский антикризисный консультационный центр», обобщающий практику, которую из года в год тиражируют госструктуры. Это создание антикризисных комиссий и переход на ручное управление. Не скажу, что механизм уже отлажен, но типовые элементы в нем прослеживаются. Например, практика частичной реприватизации предприятий, когда в госсобственность приобретают пакет акций и добавляют денег, чтобы  компания пережила кризис, а потом предлагают акционерам выкупить долю государства.

Сейчас в Свердловской области действует три антикризисных комиссии с разной специализацией, в том числе, по заработной плате. Ее создал в конце 2012 г. председатель правительства Денис Паслер после того, как мы выяснили, что общий долг предприятий перед работниками превышает 700 млн руб. Данные можно было найти на сайте Облстата, но чиновники эти цифры не оглашали. Обычно речь шла о десятках миллионов (кстати, в советское время за искажение отчетности наказывали). А отсутствие информации не позволяло принимать правильные решения – этот посыл г-н Паслер тогда услышал. Так вот, за первый год работы комиссии задолженность региона по зарплате уменьшилась на 200 млн руб. – примерно на треть. Мы тоже приложили к этому руку.

Правительство обращается к вам с просьбами?

– Теперь – да. И это правильно: арбитражным управляющим полезно общаться с руководителями министерств, главами муниципалитетов и высказать свое мнение по разным вопросам. Мы уже начали это делать. Недавно дали заключение по предприятию, которое обратилось за финансовой поддержкой в Министерство промышленности и науки. Сказали: выделять деньги не следует, хотя речь шла о хорошей, перспективной компании. Мы выяснили, что она и так закредитована сверх нормы. Дополнительные займы ей не показаны.

Чем вы можете помочь частным компаниям?

– Многие руководители частных фирм приходят курсы арбитражных управляющих – им это необходимо, чтобы лучше видеть риски. Других мы консультируем. Советуем собирать информацию о возможных партнерах и контрагентах. К сожалению, этим аспектом безопасности многие пренебрегают, а казалось бы, чего проще: пришел к тебе человек – наведи справки. Есть открытый доступ в базы единого реестра юридических лиц. Там же можно найти сведения о несудебных решениях в отношении этой фирмы. Затем – выяснить, есть ли какие-либо иски к этому субъекту. Сейчас это делать проще, чем в 90-е гг., когда я ушел из правоохранительных органов и работал в службе безопасности «Свердлсоцбанка». Одной из моих задач была проверка заемщиков. Денег на это не выделяли, информационных баз не было – выручали только навыки опера и связи с бывшими коллегами. Многие из них тоже работали в банках. Однажды мы собрались и договорились о совместной антикризисной практике – начали составлять черные списки лиц, не возвращавших кредиты. Для этого приходилось преодолевать сопротивление наших коммерческих руководителей – они не понимали, зачем делиться информацией с соседом. В Центробанке официальная база недобросовестных заемщиков появилась только 15 лет спустя.

Недобросовестных заемщиков много и среди физических лиц. Сейчас их тоже будут банкротить. К чему это приведет?

– Таких кандидатов в банкроты в России – около 15 миллионов. Вопрос, как будут себя ощущать люди, которые пройдут процедуру несостоятельности? Это серьезные ограничения в правах: банкроты не смогут работать в государственных и выборных органах, занимать управленческие должности, получать кредиты. Об этом граждане только начинают задумываться, хотя раздел о банкротстве физических лиц прописан в законе с 2002 года. Он касается и домохозяйств, и каждого человека в отдельности. Думаю, если бы такая практика сложилась еще в 2002 г., возможно, и предприятий теперь банкротилось бы меньше. А в 2014 г., по данным Арбитражного суда Свердловской области, число банкротств (по сравнению с 2013 г.) выросло на 68%. Поводов для оптимизма у нас немного.