Защита Ильича
Адвокаты тоже ходят на дело Практика Владимира Ильича обширна — настолько, что как-то он пытался организовать правовое обеспечение потусторонним силам. Оказывал консультационную помощь обществу,
Адвокаты тоже
ходят на дело
Практика Владимира Ильича обширна — настолько, что как-то он пытался организовать правовое обеспечение потусторонним силам. Оказывал консультационную помощь обществу, изучавшему аномальные явления, устанавливавшему «контакты третьего вида», вплоть до полтергейста. И убедился на собственном опыте, что быть адвокатом привидений чревато. На темной половине его поразила мокнущая экзема — борьба с недугом заняла около года. Тем временем один из его телохранителей получил инфаркт, а другой тихо скончался. Но это, наверное, единственный экстравагантный эпизод в биографии г-на Винницкого. Так все больше корпоративные споры, правовой консалтинг для иностранных фирм (на хорошем английском) и список дел, выигранных за 20 лет адвокатской практики. А до того — 15 лет трудового стажа юрисконсультом в НПО «Вектор» с параллельным юридическим обслуживанием контор — от вендиспансера до леспромхоза, работа в представительстве ВАЗа по Уральскому региону и высокая руководящая должность. По натуре он приверженец горькой правды и трезвого взгляда на жизнь.
В суждениях Владимир Ильич, как и его тезка из Мавзолея, резок, парадоксален и велеречив. Подобно своим великим предшественникам, Винницкий тоже позволяет себе откладывать в сторону дела богатых клиентов с многомиллионными оспариваемыми суммами и заниматься (даже и задаром) делами не столь представительными, но по-своему эффектными, защищая права малоимущих. Вспомните, какие ничтожные с виду процессы прославили в свое время адвокатов Плевако и Кони и породили с их стороны классические образцы ораторского и адвокатского искусства. Винницкий считает важным доказывать в судебном порядке, что власть тоже ошибается.
Клиентам и дамам
веры нет
— У адвокатов всегда существовала специализация. Одни занимались уголовными делами, другие гражданскими. Почему ваш выбор пал на юридическую помощь в сфере экономической деятельности?
— Мне приходилось неоднократно стажироваться в разных странах, в том числе и в Америке, которая переполнена адвокатами, может быть, не настолько, как Екатеринбург в настоящий момент, но все-таки переполнена. У них вопрос специализации уже не стоит — иной формы существования адвокатуры просто не может быть. Если у нас налоговый адвокат пока редкость, то там трудно найти специалиста, который занимался бы всем налоговым законодательством сразу. Я лично знаю юриста в Штатах, практика коего распространяется только на одну статью Налогового кодекса. Он знает там все, отслеживает любые сквозняки и поветрия. Так что можете себе представить, как отнеслись бы в США к российскому адвокату, который берется за все подряд. Тем более если он — одиночка.
— С другой стороны, если бы у нас адвокат занимался всего лишь одной статьей, он бы прокормился?
— В Екатеринбурге, думаю, нет, не прокормился. Считаться с законом народ наш начинает тогда, когда ничего иного не остается. Если говорить о налоговых делах, когда появляются «маски-шоу» — всю документацию уже вынесли и лежит гора повесток.
— У нас примерно так и к врачу ходят.
— Ну да, после первого инфаркта. Менталитет такой. Причем, пользуясь вашим сравнением, это касается не только «больных», но и «врачей». Я вообще своих учеников и молодых ориентирую в понимании адвокатского назначения, тактики, этики с позиций, близких к медицине. Бывают такие ситуации, когда не знаешь, как себя вести либо с доверителем, либо в какой-то сложной коллизии с правоохранительными органами, когда возникают противоречия иногда немыслимого свойства, когда сложно разобраться, — всегда себя ставишь в положение врача. Тут никогда не ошибешься, решая, отказаться — не отказаться, помогать ли дальше, а если помогать, то в какой форме это сделать. Тогда все становится понятным. Половина работы адвоката — поставить точный юридический диагноз. Тогда найдешь и выход из создавшийся ситуации. Адвокатская ошибка приводит к юридической смерти, что касается предпринимательства — к банкротству в последней его стадии.
— У вас бывали такие случаи?
— Лично у меня нет. Если осматривать мое маленькое кладбище, то у меня есть по уголовному делу один приговор с высшей мерой наказания. Но тут была не юридическая ошибка, а ошибка моего доверителя — он зарезал шестерых человек.
— А экономических подобных прецедентов не было?
— С банкротством связанных? По моей вине — нет. Участвовать в них приходилось неоднократно как с той, так и с другой стороны.
— В чем залог успеха?
— Я стал достаточно авторитетным специалистом для клиентов любого уровня. С ними тоже надо уметь разговаривать — подавать материал в должном объеме. Ярко, подробно. Мой стиль — многовариантность юридических суждений и ходов, и чем больше я их прорабатываю, тем надежнее защита. Второе: эта многовариантность должна обязательно проверяться на каждом этапе. Нельзя, чтобы доверитель все перепоручил адвокату: вот вам доверенность, а мне некогда, я побежал. Надо сделать его соучастником процесса, даже если по каким-либо причинам он не может сам появляться на слушаниях. Клиент должен осознанно понимать все перспективы дела, все тонкости нужно ему объяснить, тогда и решения он будет принимать более взвешенные. Другой непреложный для меня закон: ни в коем случае не поддаваться ни очарованию, ни напору доверителя, как бы он там ни заверял, что все однозначно, только так и ничего подобного. Я никогда им не верю, я обязательно все перепроверяю, и, как правило, доверители заблуждаются. Мое кредо: не верь ни женщинам, ни клиентам. И еще родному государству. Только при соблюдении этих условий можно чувствовать себя более-менее уверенно.
— Государству верь не верь, но против него не попрешь.
— Тут простая история. Если ты такой порядочный (это об отношении к государству), почему в стране все воруют? Существует цепь судебных органов, которые, благодаря неравной борьбе гражданина или субъекта предпринимательской деятельности, принимают к производству дела, где ответчик — государство. Но даже наш уважаемый Конституционный суд иногда принимает решения, для меня удивительные. Когда оспаривается какой-нибудь нормативный акт и суд говорит: да, этот акт незаконный, но незаконным он считается не с момента принятия, а с момента отмены. Эту логику может воспринять только наперсточник, мол, когда вы меня поймали за руку — я жулик, а до той поры я никого не обманывал. Формально он, возможно, и прав. Но закон ведь не тот шарик, что прокатился мимо двух стаканчиков и никто его не видел. Он официально опубликован и действовал с такого-то числа. Согласно ему принимались решения.
Смежник смежнику
глаз не выклюет
Первое дело молодого, еще не закончившего на тот момент институтского курса юриста Винницкого проходило в высшей судебной инстанции — Госарбитраже при Совете министров СССР. Располагался он тогда в маленьком здании напротив ГУМа. Винницкий представлял интересы секретного предприятия — «почтового ящика». Суть дела была пикантна — поломка одного из конструктивных элементов повлияла на траекторию ракеты, и та приземлилась в другом месте, жертв и разрушений, впрочем, не наделав. Инцидент повлек за собой разбирательство, и на руках Винницкого оказался акт (документ большой человеческой правды того времени) примерно следующего содержания: «Предприятие А/6643
поставило предприятию С/4259 изделие
№ 342348, где вышел из строя блок 25893 серии 942, о чем был составлен акт за номером 52 от такого-то числа, в связи с чем просим заплатить штраф в умопомрачительную сумму на некий счет Министерства обороны». «За единичный отказ» заводу пришлось бы заплатить 15% стоимости изделия. Уйти от ответственности можно было, либо доказав ошибку конструктора (а значит, изготовитель ответственности не несет), либо определив, что виноват смежник. Обычно в таких случаях расплачивалось сборочное производство, а деньги со смежников взыскивали задним числом. Но тут за одним смежником тянулась цепочка других, что практически не оставляло надежд на успех. Винницкий доказал, что имел место конструктивный просчет, и отделался штрафом в 1,5 тыс. руб.
Не подскажете, как пройти в арбитраж?
— Как вы оказались в адвокатуре?
— До этого трудился в системе треста «Уралдомнаремонт», занимал серьезную должность — заместитель управляющего. Коллектив тысяча человек. Очень большие по тем временам деньги. Номенклатурный статус давал соответствующие преференции.
— Что заставило вас покинуть престижную работу?
— Возникла конфликтная ситуация с моим начальником. Среди альтернативных вариантов была возможность перейти в адвокатуру. Тем более адвокатом я всегда хотел быть. Окончив институт, сразу подумывал об этом, но тогда было трудно попасть. К 1985 г. у меня накопился большой опыт и, самое главное, зрелость. Мои воззрения на адвокатскую деятельность того времени сильно отличались от традиционных.
— Какого рода были эти воззрения?
— Все достаточно просто. Были мэтры, которые, как правило, занимались уголовными делами. Если говорить об экономических преступлениях, то это в основном статья 93-прим («Хищение государственной собственности в особо крупных размерах») со смертельным исходом в перспективе. Обычно защита практиковала классический переход на «злоупотребление служебным положением» с условным сроком наказания. Это считался высший пилотаж. Гражданские дела: делили имущество, частные дома. Крайне редко авторские права. Некоторые адвокаты не знали, где находится арбитражный суд.
— Даже так?
— Представлять дела в арбитраже (он еще был без приставки «суд») почиталось не особенно престижным. Заседания длились не больше 10-15 минут. И вся процедура. Да ведь там и споры-то были хотя по цифрам вроде бы многозначные, но для государства непринципиальные: деньги перекладывались из одного кармана в другой. Ну судятся два предприятия, обидели одного — давайте пожалеем его и играйте дальше. Так на все это смотрели сверху. А потом все стало меняться, и это совпало с моим приходом в адвокатуру.
— Но все равно услуги оказывались платно. Поэтому переход к новым условиям жизни не был, по-видимому, столь болезненным для адвокатов?
— Конечно, в отличие от других юристов, адвокаты были на подножном корму. Одно время даже пенсионным обеспечением не пользовались. И больничные листы оплачивали из собственного фонда — из средств, которые сами зарабатывали. Это позволяло нам считать себя людьми творческой профессии, все равно как свободные художники. У них были свои
союзы, провинившихся ставили в угол или выгоняли, что практиковалось и у нас. А так щиплите травку в пределах определенных тарифов. И потолок существовал по зарплате, выше которого нельзя было прыгнуть. Так что коммерцией особо никогда не давали заниматься.
— С какими чувствами вы вспоминаете период «великого перелома»?
— В эпоху перестройки мы вошли с законодательством, где отсутствовал закон о собственности, но ее наличие как бы предполагалось между строк. Зато существовало волшебное слово «хозрасчет», позволявшее использовать прибыль по усмотрению руководства предприятий, которые юридически были связаны по рукам и ногам. При этом кооперативам по большому счету разрешалось едва ли не все. Получалось так: сидит директор завода, прошедший огонь и воду, за плечами — не один выговор, инфаркт и куча медалей, и не знает, как обеспечить свое предприятие. К нему приходит шустрый председатель кооператива и говорит: «Денег нет? Так давай че там у тебя на складах-то». Процесс быстро принял характер термоядерной реакции — дошло до верхов. И когда все прикинули, сколько и куда они отдали, и поняли, что рано или поздно придется держать ответ, лучшим выходом для них стал распад страны. Арбитражные суды тоже находились в растерянности, поскольку регулировать эту «мертвую зону» было нечем, кроме здравого смысла. Но все-таки какое-то правосудие там держалось, в отличие от судов общей юрисдикции — те в принципе перестали рассматривать любые хозяйственные дела, граничившие с уголовным правом. Правоохранительные органы в свою очередь игнорировали криминальные переделы собственности. Невозможно было точно квалифицировать, где сделка, где мошенничество. И споры стали рассматриваться на «стрелках». Многие предприятия, банки разорились только потому, что не имели правового обеспечения и сведущих в этом специалистов. Хотелось, чтобы это не повторилось.
— Что происходило в адвокатских структурах?
— Чтобы осуществлялось правосудие, требуются не только прокуроры. Следователей, оперов у нас всегда на душу населения с избытком хватало — не то что защитников. Но потом сказали: ага, все кто хочет — идите в защитники. И они пошли. Многие из тех, кто надевали допрашиваемым кульки на голову, у которых подследственные выбрасывались из окон, в одночасье стали адвокатами. В тот период, когда рычаги самоуправления вырвали у коллегий из рук, стали регистрировать всех, у кого было высшее образование. Смутное было время, все 90-е годы — под знаком «пи».
— Вы сказали, что число адвокатов увеличилось. На сколько?
— За мою бытность в профессии где-то в четыре раза.
— Чем был вызван такой прирост?
— Представьте на минутку: вы крупная корпорация и обращаетесь, чтобы вам порекомендовали адвоката для защиты ваших интересов. А коллегия одна «на всю губернию», и противоположная сторона тоже обращается в эту коллегию. Неизбежно один из вас проигрывает дело, а значит, и адвокат. Это то, что называется на цивилизованном языке конфликтом интересов. Стало быть, вообще недопустимо, поскольку все судебные решения, вынесенные с конфликтом интересов, не пройдут проверку на законность в международном суде. К тому же всем хотелось поруководить и распоряжаться кассой, после чего начали создавать все новые адвокатские образования, а Минюст, не видя в законе оснований для отказа, их регистрировал. А чтобы вновь появившимся коллегиям придать значимость, туда порой стали принимать расстриг из правоохранительных органов. Стаж есть, вроде бы юридическая специальность. Кости ломал, но под судом не был — ну и ладно. А чем многочисленнее коллегия, тем больше с ней вынуждены считаться. И тут началась такая война, мама дорогая. И безобразие это длилось долго, пока два года назад наконец не вышел закон об адвокатской деятельности, написанный как положено. Сейчас создается опасное впечатление, что есть адвокаты, достигшие признания и востребованности, — они как бы в белых фраках, а остальные кто в чем. Но, вспоминая известный анекдот, в нашей профессии так не бывает, что ты в белом, а все вокруг в дерьме. Оно имеет способность растекаться и плохо пахнуть. И если на кого-то вылили ведерко, то запах отразится на всех, в какой одежде они бы не были. Это иллюзия — об успешных адвокатах, гребущих миллионы, и менее успешных, что защищают малограмотных и бедных. Наивное представление. Сейчас надо поднимать уровень адвокатуры в целом и общий престиж ее как института.
— Может быть, вся беда в том, что капитализм организовали у нас за пять минут. Возвращаясь к тому «смутному-мутному периоду» — когда наметился выход из кризиса?
— Революцией был новый Гражданский кодекс в первую очередь. 1995 г. — время его принятия. И вслед за ним судебная реформа. Надо сказать, что большая заслуга в этом принадлежит нашему земляку Вениамину Яковлеву, председателю Высшего арбитражного суда. Его рук дело и создание Гражданского кодекса, и формирование системы арбитражного правосудия. Появились процессуальные арбитражные кодексы, многоступенчатый порядок рассмотрения, обобщенная судебная практика, учеба. В этом смысле арбитраж у нас на высоте. Суды общей юрисдикции, по моему мнению, до сих пор топчутся на месте, оставаясь в прошлом. И качество правосудия, и все прочее от этого страдает. А Вениамину Федоровичу дай Бог здоровья, он выстроил, по сути, всю систему судопроизводства по экономическим спорам.
— Можете вы их типизировать? Существует мнение, что эпоха корпоративных споров закончилась, все, что можно поделить, поделили.
— Корпоративные споры вечны. Их более чем достаточно. Сейчас у меня в производстве изрядное количество дел, которые сводятся к одному: кто-то из бывших работников предприятия по поддельным документам пытается изъять собственность или все предприятие в целом. Вот типичная картина. Доводишь дело до логического конца в арбитражном суде, признаешь сделку недействительной. Надо украденное имущество изъять. Но завладевший им новообразованый собственник все уже перепродал, а следующий — через одно звено в цепочке — получает статус добросовестного предпринимателя. Тем временем структура, из которой украдено имущество, прекращает свое существование, инициирует банкротство, назначает себе арбитражного управляющего — он продолжает разворовывать остатки. Выигранное дело заканчивается ничем. Вот эти банкротства, я считаю, нужно обязательно проводить с участием правоохранительных органов. Труп, допустим, обнаруживают. Всегда выезжает прокурор, чтобы установить — нет ли следов насильственной смерти. А когда речь идет о гибели юридического лица с куда более многочисленными последствиями (ведь это работодатель, за которым стоит коллектив, потом кредиторы, еще это госрезерв и т.д.), здесь у нас прокурор не присутствует. И мы имеем то, что имеем.
Разделяй вагоны и властвуй над ж/д
Когда Винницкий стал работать представителем АвтоВАЗа, он, казалось бы, неплохо устроился — при дефиците запчастей любые проблемы можно было решить за какой-нибудь распредвал. Но спокойно спать не давала проблема поставок машин. Предприятие несло огромные убытки из-за простоев вагонов. Железная дорога пригоняла эшелоны почему-то исключительно в выходные и ночью. А нормы выгрузки, рассчитанные в 30-е гг., были до предела уплотнены. Желающему в них уложиться пришлось бы сбрасывать автомобили под откос. При этом набегавшие за простои штрафы едва ли не равнялись стоимости всего товара. И тогда Винницкий добился пересмотра в арбитраже договора — железнодорожников обязали ставить под разгрузку не весь состав сразу, как они это обычно делали, а по одной платформе к оборудованной для спуска площадке. Простои свелись к минимуму — штрафы в этих условиях чаще платили железнодорожники. Слава о юристе, сумевшем ободрать ж/д, пошла по всей России.
Инвестиции на деревню дедушке
— Есть такое понятие — громкие дела, как вы к ним относитесь?
— Хорошо. Порой их так называемая громкость только и дает возможность справедливого рассмотрения. Если бы не «четвертая власть» прессы, у нас бы правосудия не было, даже в нынешнем его виде. Думаю, что бацилла «басманного правосудия» распространялась бы еще быстрее.
— А до Екатеринбурга она дошла?
— Она никуда не уходила, строго говоря. Дремлет, как сибирская язва. Но, как и в 1937 г., она может поразить всю систему, если политический строй в тот или иной момент даст трещину.
— Из своей практики какие дела вы считаете наиболее яркими, показательными?
— Значимое дело было, когда мы добились признания незаконным повышения тарифов оплаты коммунальных услуг, утвержденных главой города. Дело об автостоянке в аэропорту Кольцово, где были ущемлены общественные интересы. Наши усилия были вознаграждены — к этому значимому объекту теперь можно подъезжать беспрепятственно, не платя деньги. Отменили штрафстоянки — они напоминали частную тюрьму, где срок заключения вам определяет ее начальник.
— В 2001 г. было два громких корпоративных спора. В конфликте «Сан Интербрю» с «Патрой» вы представляли интересы иностранного инвестора, в разбирательстве вокруг завода «Альстом СЭМЗ» защищали интересы российской стороны. Какие выводы вы сделали, обобщив опыт этих процессов?
— Ситуация типичная. Директор нашего предприятия, понимая, что производительность падает, хочет поставить вместо устаревшего современное оборудование, получить деньги для развития, но на халяву. Оторваться от кормушки никто не желает. А найдем-ка инвестора. Инвестор приходит с целью вложиться, чтобы получить прибыль. А рассчитывать на это может только наивный человек, не знакомый с российским менталитетом. Понятно, что любой хозяйственный руководитель будет бороться с прибылью, точно с чумой, — это основная часть налогов. Будет «уходить в затраты», развивая свое предприятие, вкладывая в него. Логика ясна. И лишь когда становится ясно, что предприятие со дня на день рухнет и выхода у наших нет, они пускают кого-то к себе на завод, подчиняясь условиям договора. Но инвестор получает дивиденды только с прибылей. Вот единство и борьба противоположностей. Наученные многолетним горьким опытом, иностранцы не вложат ни копейки, пока не удостоверятся, что бизнес действительно существует, а не украден раза на четыре, не перезаложен и не продан. И нет ли какой правовой червоточинки, нет ли какого другого дяди, который в один прекрасный момент скажет: «Меня не спросили, когда заключался договор». Потому каждая крупная инвестиция требует глобального аудита. Когда я стал строить однажды свои долговременные планы, я решил, что моя ниша в правовом аудите. Ибо я застал как создание этой собственности в период социализма, так и прошел в хвост и в гриву ее последующую приватизацию. Своими руками я сделал 10 приватизаций. И знаю, что как нет совершенно здоровых людей, так и нет абсолютно законных приватизаций. Специалистам по международному аудиту, до какой бы степени они ни гордились собой, в наших условиях просто не разобраться, они не знают конкретной обстановки в тех временных отрезках, когда проходили приватизационные процессы.
— Есть бородатый анекдот: умирает старый юрист…
— Не продолжайте. Анекдот о долгосрочных тяжбах. Я вот что хочу сказать. Казалось бы, рухнул социализм, настала судебная реформа, чего, собственно, еще надо — похороните Ленина, уберите Петросяна с эстрады, отлучите Чубайса от света, в крайнем случае застрелите! И настанет эра благоденствия и процветания. Ничего такого не произойдет. Как и быстрого правосудия. Быстрое — не есть хорошо. Я вот сопоставлял с американским правосудием, мы по скорости в сравнении с ними — космические корабли. У них вообще год дело без движения лежит, а потом начинаются процедуры, связанные с примирением. То, что сейчас у нас пытаются ввести. Когда признанный адвокат собирает стороны, говорит: ребята, давайте мириться, у вас то не это и шансов мало, может, полюбовно решим. Оплата практикуется почасовая. Адвокат там получает деньги и тогда, когда дело лежит в суде. Они думают о нем. Готовятся. Обедают за счет клиента. Там огромные расходы идут. Я отправлял одного нашего сотрудника в Америку на стажировку, звоню своему партнеру-адвокату. Мы, кстати, первая фирма, которая заполучила собственное представительство в США, мы англоязычные и можем вести дела на уровне международных стандартов. Спрашиваю, сможешь ли принять стажера. Он отвечает, что жутко занят, готовится к серьезному делу. Еле уговорил. Мой сотрудник приехал туда, и что вы думаете: они готовились к делу о восстановлении на работе, которое должно было состояться через три месяца. Сам партнер и три его помощника по восемь часов, не щадя себя, трудились над этим делом. Попробуйте скажите какому-нибудь нашему юристу о том, что к восстановлению на работе надо готовиться три месяца, он рассмеется. А вы полагаете, они это делали бесплатно? Но готовятся они не чета нам, я не хочу сказать, что деньги они зря получают. Там практически исключена судебная ошибка. Каждый нюанс дела перетирается в пыль. Я вообще внимательно смотрел первое поколение тамошних сериалов об юридических фирмах. Все это, конечно, сказки. При быстроте их правосудия каждая новелла, которая идет на экране полчаса, в реальности занимает несколько лет. Это комиксы из юридической жизни, которые там любят.
— Насколько можно судить по судебным кинодрамам, адвокаты там получают помимо гонорара еще и проценты от выигранной суммы иска. У нас подобная система в обиходе?
— Теоретически такая форма возможна. Гражданским кодексом это предусмотрено. Но подобные соглашения тяжело проходят. Ведь бывает защита и на стороне ответчика. С чего платить проценты? Но в целом прививается крайне плохо. Даже если могут пообещать заплатить процент, то необязательно ты его получишь. Выиграешь процесс, но пока эти деньги пройдут... Судебные решения и реальные материальные кущи не одно и тоже. Если все сложится удачно и по какой-то причине активы окажутся невывезенными, то победившая сторона не будет торопиться делить свои суммы, тем более с адвокатом. А судиться с клиентом у нас как-то не принято. Так что отчисления с оспариваемых средств, как и почасовка, у нас вряд ли скоро привьется. По-прежнему будет определяться размер фиксированного гонорара, разумный для обеих сторон. Как-то еще в Москве народ более продвинут, у них и деньги другие, уровень не нашего предпринимательства, не те доходы. Что позволяет адвокатам выходить в пределы обеспеченности западных юристов. В моей конторе, я считаю, они потолка не достигают. Иногда у нас смехотворно мало берут. Я тут видел расценки одной юридической фирмы: 300 руб. за написание искового заявления. Могу представить себе это заявление. В нашей коллегии мы по полгода, бывает, готовим материалы, чтобы написать это заявление, потому что прежде чем его составить, надо досконально все изучить. Поэтому нельзя сказать, 300 руб. исковое заявление стоит или 5000 руб.
— Как вы относитесь к нашим адвокатам-звездам?
— Хорошо, потому что звездой просто так не станешь. Каждая звезда немало попотела, до того как ее признали. И звездой адвоката не министр назначил, а те, кто пользовался его услугами. Поскольку к адвокату, как и к врачу, идут не потому, что он звездный, а потому, что он кому-то из близких людей помог раньше. А звездность — это не болезнь, а следствие предыдущей деятельности и заработанной репутации. Чем больше их будет, тем лучше.
Бен Ладен русской орфографии
За этот эпитет, употребленный в защитной речи, на Винницкого грозились подать в суд, но не подали. Относился он к мадам П., ведущему специалисту управления культуры города. Участвовать в том деле, названном впоследствии судебным анекдотом года, Владимир Ильич согласился совершенно бесплатно. Говорит, не мог отказать себе в удовольствии. Фабула дела колоритна. Упомянутая дама обратилась в суд с иском о защите своей попранной чести, достоинства и деловой репутации против директора музыкальной школы Виктора Попова на том основании, что он, выступая в печати, обозвал ее некультурным человеком. Написала пространное исковое заявление на восьми страницах, где утверждала, что она культурный человек с двумя высшими образованиями — консерваторией и институтом марксизма-ленинизма. Ознакомившись с заявлением, Винницкий был немало удивлен, найдя в нем больше тридцати грубых орфографических ошибок. Дальнейшая экспертиза выявила еще десяток. Большего подарка и желать было нельзя. На этом Владимир Ильич выстроил линию защиты. Процессы длились полгода и сильно позабавили общественность. Доказать свою культурность даме не удалось.
Обратная связь:
dk@apress.ru